Милкович приложил все усилия, чтобы привстать и взять с тумбочки недопитую бутылку водки. Если Микки начинал бухать, его было сложно остановить. Его вообще было сложно остановить. Еще не нашелся такой человек, который мог бы им управлять, как игрушкой. Милкович если что-то начинал, то старался закончить. Будь то всего-лишь одна бутылка, или один удар — без разницы. Все вечно превращалось в хаос. Микки был хаосом.
— Боже, это не нормально, — Мэнди зашла в комнату, положив руки на талию. Она была в своей униформе, в которой ходит в закусочную недалеко от дома.
— Можно просто Микки, — пошутил брат, и продолжил большими глотками опустошать бутылку, периодически кривляясь от горького привкуса.
Мэнди только вскинула брови вверх, изображая сильное удивление. На часах было около восьми, а её брат уже во всю бухал, он вообще собирается останавливаться?
— Тебе в школу нужно. Прекращай пить, — оповестила сестра, будто Микки сам этого не знал, но привести себя в норму было сложновато.
— Не знаешь, как там он? — слишком резко спросил Микки, ставя в ступор не только себя от этого вопроса, а и сестру тоже.
Она остановилась в дверном проеме, опуская глаза в пол, закусывая нижнюю губу. И отрицательно помотала головой, быстро покидая комнату.
Милкович правда всеми силами пытался забыть тот день, когда чуть ли не убил своего отца, но это было сложно, все это будто на повторе стояло в его голове. Вспоминая всхлипы сестры и кровь на своих руках. Это воспоминание до сих пор сложно ему давалось.
Скорая приехала вместе с полицией, паркуясь прямо возле нужного дома. Врач сразу забежал в дом, крича по пути, чтобы носилки были сейчас же. Микки неподвижно наблюдал, как его отца выносят на носилках, а медики кричат что-то не разборчивое, пытаясь вернуть его в сознание. Примерно двое копов зашли внутрь дома, изучая все на месте преступления. Именно в тот момент, его скрутили, надевая наручники говоря о какой-то херне: «Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может, и будет использовано против вас в суде…» и остальные слова Микки и не старался слушать, пока его садили на заднее сидение полицейской машины. Мэнди кричала, чтобы его отпустили, что он не виноват, что он даже не совершеннолетний, но коп только крепко хлопнул дверью.
Непонятно сколько времени прошло, но Милкович так и не покинул кровать. Голова шумела, а пьяный рассудок думал о не совсем продуманных вещах. Он точно решил, что навсегда попытается забыть о этом всем, что это — глупая ошибка, и главное то, что он сейчас на свободе. Главное то, что его не привели к серьезной ответственности, а дали условное осуждение. Потому что в этом нет его вины, что его отец, блять, гребанный мудак, который набухался и чуть ли не изнасиловал его сестру. Ярость, гнев, страх и отчаянье повисло на его плечах, когда он не слишком вовремя пришел, а Тэрри даже не испугался, потому что знал, что сын не сможет этого сделать. Но он смог. И с того момента все изменилось. Несмотря на то, что теперь Милкович должен доказать свое изменение, при этом его контролируют специальные органы, с ним все еще проводят воспитательные беседы, считая что он — потерянный мальчик. Даже если он потерянный, ему не нужна помощь. Микки сам в состоянии вытащить себя из этого дерьма, в котором скоро утонет.
Так как звонок в их доме не работал уже слишком давно, обычно в их дверь стучали. Но сейчас Микки был не особо рад такому громкому стуку, который разносился по всей голове такими же сильными ударами. Непонятно было одно, кто так серьезно был настроен и что он хотел? Стуки не унимались уже более десяти минут, и, казалось, что человек на том конце двери уже сбил костяшки в кровь. Оторвать свое вялое тело от кровати было все так же тяжело, ноги чуть-чуть подкашивались от того, что на завтрак Микки допил бутылку, и его слегка водило в сторону в коридоре, но дверь он все-таки открыл, умоляя себя не врезать этому человеку.
— Привет, — сказал рыжий, и слабо улыбнулся.
Милкович прямо сейчас хотел захлопнуть дверь, чтобы не видеть его лица.
— Ты что делаешь у меня, блять, дома? — спросил он, пытаясь твердо держать речь, но язык заплетался в словах.
— Классуха попросила тебя проведать. Думает, если мы сидим за одной партой, то друзья, — еще сильнее улыбнулся Йен, самоуверенно продвигаясь внутрь и прикрывая дверь.
Микки чуть-чуть пошатнулся, но не отменял его действия.
— Ну, и как называется твоя болезнь? — спросил Галлагер, снимая ветровку. — Алкоголизм? — не унимался рыжий и старался шутить.
Он выглядел довольно-таки бодрым, хотя на той вечеринке он выворачивался от боли в животе. Что с ним вообще не так? Милкович выпил больше, но по сравнению с ним выглядел намного лучше. А сейчас в день отходняка, когда люди должны скулить от боли в голове и все еще опустошать бутылки из-под алкоголя, Йен выглядел так, словно он был в прекраснейшем отпуске.
— Галлагер, свали нахуй, — слишком грубо начал Милкович диалог, но выгонять гостя не стал.
— Чувак, ты обещал остаться до конца, но свалил, — напомнил Галлагер.
Микки прямо сейчас хотел сказать все, что он думает про эту ебанную во все дыры вечеринку, от которой не стало нихрена легче, а только в несколько раз хуже. Странно, как этот рыжий парень всего лишь своим присутствием мог сделать все так, будто он совсем не виноват. И винить его особо не хотелось.
Йен не обратил внимание на слишком грубого утреннего Милковича, от которого за километр несло выпивкой, и продвинулся в гостиную, плюхаясь на потрепанный диван, Микки сделал тоже самое, только намного медленнее. Неуверенно в своих действиях он сел рядом, вскидывая брови вверх, будто ожидая слов. Зелёные глаза уставились прямо на Микки, смотря твердо и настойчиво. Брюнет словил себя на мысли, что в его глазах даже в лютый холод видится весна, но отбросил свои слишком сопливые и пьяные мысли в сторону.
— Если ты хочешь спросить, почему тот блондин не подал на тебя в ментовку, то спрашивай, — рыжий еще удобнее устроился на диване. Он чувствовал себя в безопасности, хотя тот Микки, которого он видел пугал его.
Он не понимал, откуда в человеке может быть столько злости и гнева. Но наверняка знал, что сможет это остановить, не зря же он усиленно следит за своей физической подготовкой, чтобы в силах удержать такого неуравновешенного парня. Просто он склонял все к тому, что на пати он был пьян, слишком, чтобы хоть как-то оттащить Милковича.
— Совсем срать на то, сколько раз тебе пришлось брать в рот, — Микки тоже сидел на диване, и он все сваливал на свой тупой опьяневший мозг, который был не в силах взять ублюдка за шиворот и вытолкнуть за дверь.
Йен показал что ему все равно на его слова, но внутри злился. Злился, что Милкович думал, что он все может решить только так. Хотя он сам понимал, что такой образ «шлюшки» он сам себе составил, так что в этом его вина присутствовала тоже.
— Почему ты такой долбаеб? — не выдержал Йен, и вскочил с дивана, собираясь уходить. — Я всегда вытаскиваю тебя из задницы, а ты не можешь сказать простого: “спасибо”, — не выдерживал парень и кричал на весь дом.
Хотя Галлагер точно даже для себя не мог сказать, зачем он это делает. Чтобы втереться к нему в доверие? Чтобы показать себя героем? Чтобы реально ему помочь? Это все еще был план - да. План по соблазнению , но так как Микки был не самой простой персоной, это был единственный выход. Наверное, ему не хотелось, чтобы тот оказался в данный момент в тюрьме.
Милкович попытался встать на ноги, чтобы тоже что-то ответить, но в силу алкоголя в крови не смог. Водка на голодный желудок давала о себе знать.
— Да не психуй ты так, — еле выдавил из себя брюнет, смотря, насколько сильно краснеет Йен.
В один момент он хотел взять его и выкинуть на улицу, а в другой посадить на диван и смотреть в его глаза. Когда смотришь в глаза Галлагеру становится теплее, и сразу хочется выпить травяного чая, чувствуется, будто ты — дома. А когда он злится глаза темнеют, и ты будто попадаешь в омут, становится страшно и хочется остановить его. Микки готов был поклясться, что ненавидит и обожает одновременно чувство, когда он пьяный.
— Ладно, не буду. Я вообще ничего не буду делать, — сжал зубы рыжий, в нем было действительно много злости. И опять же, не только из-за брюнета, а из-за многих мелочей, который копились в нем слишком долго, а Микки в таком состоянии — лучший человек, на которого можно бесконечно долго кричать и устраивать истерики.
— Как тебя бы заткнуть, господи? — вслух спросил Микки, слыша как Галлагер матерится.
Голова и так болит, а этот буйный подросток не может унять свою огненную речь. Ну, ладно, помог разочек, он же с этим Лейхи в кентах был, подумаешь. Ладно, умял историю с Айзеком, но это тоже не было слишком тяжело. Супер, помог каким-то магическим образом с этим ебырем, которого он сам где-то откопал. Это не стоит совсем ничего, хули же так кричать?
Милковичу явно было сложно понять логику рыжего, а Йену сложно было понять логику Микки. Это какой-то чертов круговорот двух уебанов в природе.
Пару секунд назад Йен был готов выбежать с дома Микки с потоком матюков, которые вырывались из его рта, но сейчас он чуть-чуть остыл. Тишина окутала комнату, никто из них не знал, что говорить или предпринимать. Микки громко вздохнул, все так же сидя на диване упираясь взглядом на Йена. А тот будто метался в своих мыслях, искал выход из этой тишины. Просто уйти, или может что-то сказать?
— К чёрту, — и Йен с рывком залез на Милковича, который от резких и приятных прикосновений начал давать подачу.
Голова Микки кружилась, будто карусель раскрутили слишком быстро, все плыло, но образ Йена, который сидел на нем сверху, крепко прижимаясь коленями к талии он четко мог разглядеть. Будто все — брак, а рыжий точно фокусируется. Дыхание у обоих парней было слишком надрывистое, даже Йен, который делал это тысячу раз, немного нервничал, прижимаясь теплыми губами к шее брюнета, который отодвигал её для поцелуев. Оба боялись что-то сказать, потому что если скажут, все может пойти чуть-чуть по другому. Милкович то ли был слишком пьяный, то ли слишком сильно хотел этого, но он молчал, подаваясь природным инстинктам.
Микки чувствовал себя последней шлюхой, когда на его бледной коже оставались красноватые засосы, которые чуть-чуть побаливали. И сейчас было неважно: кто зайдет, как это выглядит. Потому что брюнет боялся, что это чувство сексуального прилива исчезнет так же быстро, как и пришло.
Йен, слегка боясь своих действий, но потом наблюдая как Микки одобрительно кивает, стягивает с него слегка мятую розоватого оттенка футболку.
— Тебе идет розовый, — шепчет рыжий, но проклинает себя за это, когда парень слишком сильно его отталкивает.
Галлагер с грохотом плюхается на задницу, не понимая, что это блять было.
— Пошел отсюда нахуй, — резко, слишком резко отвечает Микки. Будто только что не закрывал глаза от влажных поцелуев.
Галлагер вскидывает брови вверх, и чувствует себя слишком маленьким подростком, которого застукал отец за мастурбированием. Его щеки пылают непонятно от какого чувства. Кажется, все захватило его разум.
— Заставь меня уйти, — снова чувствуя себя самцом, сексуально хрипит, подходя ближе к Микки, который стоит без футболки, его грудная клетка будто вибрирует.
Теперь на место глупого школьника становится Микки, который боится всего этого, но безумно хочет, а Йен уверенно становится тем, кем есть — соблазнителем, перед которым сложно устоять. Набирая внутрь столько уверенности, сколько существует в этом мире. Ну же, план наполовину сделан, осталось совсем-совсем ничего.
Резким движением руки он сваливает не слишком трезвого парня на диван, который прогибается под его весом, и теперь оставляет поцелуи на его теле, уходя ниже и ниже, поглядывая, как выглядит Микки в этот момент. Потому что — да, он непредсказуем, и если сейчас Галлагеру влетит по бошке, и он будет валяться в больнице — это будет неудивительно. Именно поэтому рыжий все делает обдуманно и слишком нежно, с трепетом.
Тело горит, и пылает, пухлые губы исследуют тело Микки. Теперь глаза рыжего, даже не с удивлением, смотрят на стояк, который во всю выпирает из потертых домашних штанов. Возбудить? Вообще легкотня. Быстрыми движениями пальцев, он стягивает спортивки, а за ними и боксеры — это было чертовски легко, и не пришлось возиться с молнией, терзая обоих в сомнениях.
Милкович шепчет что-то неразборчивое, с потоком матерщины, он потерян, но остановиться не может. Или не хочет. Рыжий с легкостью проводит языком по головке, будто дразня, от чего Микки сжимает диван, впиваясь когтями в дряхлую обивку. Все — он попал в сети и даже, если минет не входил в планы Галлагера, наблюдая, как ерзается Милкович — лучшее занятие. Теперь Йен старался набрать темп, как совсем юная школьница, боясь сделать все слишком быстро. Его горячий язык все еще вводил по стояку, от чего парень скулил, как маленький щенок, хотя большего.
— Ты заебал, Галлагер, — первая мольба о продолжении, его голос выше на пару тонов, и теперь без капли сожаления. Будто он действительно этого хочет. Он. Не его возбужденное тело, не его пьяный мозг. А именно Микки Милкович хочет минет от Йена Галлагера.
Рыжий ухмыльнулся, показывая свое умение парню, он полностью обхватил член, от чего щеки впали вовнутрь. Милкович же опустил свою ладонь на затылок, слегка давая нужный темп. Галлагер и не возражал, он полностью захватил его агрегат, и Микки почувствовал, как его член упирается рыжему в глотку, от чего все тело буквально дрожало, подаваясь ощущениям. Таким неизменным, и уже давно забытым ощущениям.
Чувствуя, как орган уже на исходе, Йен со чпоком убирает свои пухлые губы от него. И вот он: сладкий миг его жертвы, брюнет со стоном кончает, от чего тягучая жидкость оказывается на полу. Галлагер встает, отряхиваясь и вытирая свои губы, ни стыда — ничего. Конечно, он не на это наделся, но такое завершение многого стоило.
Микки пару секунд, будто в эйфории валяется на диване, а уже потом полностью надевает на себя откинутые вещи. Кажется, трезвое мышление снова приходит к нему. Он ненавидит себя, но любит этот момент до дрожжи в коленках. Это было не слишком долго, потому что его тело было на исходе, а Галлагер слишком профессионал в своем деле, но настолько шикарно. Смотря на взъерошенные волосы Йена, который с жадностью заглатывает орган, с полной уверенностью. Микки бы ни за что не променял этот минет ни на какие другие, которые у него были.
Дело не в самом Йене, а в его рту, пожалуй. Он создан для этого не слишком правильного занятия. Точнее, это охуительное занятие, от которого хочется взорваться, но оно такое неправильное. Это же, блять, дом Микки. Он не подумал о последствиях, просто его тело — ебанный предатель.
— Было бы охуенно, если бы ты сейчас просто ушел, — выдавливает Милкович, протирая свое красное лицо.
Это то, что нужно. Не сядут же они теперь смотреть сериалы, за бутылками холодного пива? Пусть Галлагер покинет дом, и Микки уже потом миллионы раз проклянет себя за содеянное.
Рыжий только расплывается в странной и непонятной улыбке. И это до чертиков пугает. Ни криков, ни слов о том, что выгонять после минета — чертовски плохо, просто гребанная улыбка. Будто это нормально. Кажется, Микки стал считать его объебанным психом, но этот момент он вспомнит еще и не раз.
Микки думал, что это он избавился от Галлагера после интимного момента, который понравился им обоим. Но на самом деле, это всего лишь подлый и только начинающийся план. Кто-то должен будет дать по тормозам.
Комментарий к Затяжной отходняк
жду вашего мнения х
========== Прикосновение ==========
***
Не то чтобы Милкович боялся идти в школу, он скорее переживал из-за той ситуации, которая случилась у него в доме на днях. Но филонить больше нельзя было, потому что злобная директриса уже не раз звонила, говоря, что если Микки сейчас же не появится в школе ему нужно будет идти в поликлинику за справкой. А он, как известно, не болел. А бухал, высушивая бутылки полностью. Давно не было такого, ибо клялся, что завяжет с выпивкой, но после той ебанной вечеринки все пошло чуть-чуть не так, как хотелось бы. Микки не винил себя в этом, а вот Йена очень даже. Блять, да его разум буквально не забывал ту сцену на диване, как у рыжего во рту его член, а потом настолько ядовитую улыбку, что отравляет и западает в сознание. Как у него это получается? Теперь все становится более ясным, в плане, почему по нему все тащатся. Потому что Йен словно клещ, который впивается глубоко под кожу, и его можно только вырвать с дикой болью. Улыбка слегка дернулась на устах, когда брюнет вспомнил всю эту нелепость, которая произошла. Да, это с легкостью можно было назвать именно нелепостью, глупостью, которая до сих пор вызывает дикое возбуждение, но такого больше не повторится. Милкович ненавидит таких надоедливых насекомых, вроде Галлагера.