- Дык это же вроде как белый флаг! - прозрел вдруг самый башковитый из слесарей (у него даже прозвище было соответственное - "Профессор"). - Похоже, наша взяла! Они сдаются!
- Они сдаются! - радостным эхом пронеслось по толпе это, передаваемое из уст в уста, такое приятное, такое медовое и шоколадное словосочетание.
Как бы подтверждая догадку "Профессора", дверь приоткрылась сильнее и в расширившуюся щель просунулась чья-то, с испуганно вращающимися глазами, голова. Затем показались плечи, показалось туловище и вот, наконец, небезызвестный нам "шустряк", крепко, как копьё, сжимающий свою пресловутую швабру, во всей красе предстал перед людским море-окияном. Боязливо вжав голову в плечи, "шустряк" сходу взял быка за рога:
- Братва! Не бейте меня! Пожалуйста, не бейте!
"Гы-ы-ы !"
Издалека начал шустрила, хитрец этакий, дюжую хватку проявил! Развёл, понимаешь, политес, взял народ в оборот, подкупил-огорошил его вежливым с ним обращением.
- Братва! - продолжал "шустряк", - я пришёл к вам с миром, я - парламентёр, а парламентёр есть личность неприкосновенная, которую бить никак невозможно! Учтите это, прошу вас, при дальнейших ваших волеизъявлениях!
Слесаря и локомотивщики тут же призадумались, зачесали затылки и стали промеж себя совещаться. "Шустряк" же, памятуя расхожую истину, утверждающую, что "глас народа - глас Божий", терпеливо ожидал народного решения и, переминаясь с ноги на ногу, стоял столбом, опираясь на швабру как на посох.
И вот, наконец, ряды слесарей и локомотивщиков раздались в стороны и вперёд щеголеватой походкой вывалился башковитый "Профессор".
- Дык что же, Исидор Петрович (так звали нашего "шустряка"), мы как есть стоим за то, чтоб всё по-божески было, по-людски то есть!
Скороговоркой, единым духом выпалив эти слова, "Профессор" не отказал себе и в маленьком удовольствии, мастерски завернув трёхэтажную аляповато-вычурную матерную загогулину, передавать содержание которой автору из этических соображений не представляется возможным. Скажем только, что сия загогулина оканчивалась вполне благопристойным выражением "японская матушка!"
"Шустряк", обрадованный и удовлетворённый народным миролюбием, благожелательно кивнул "Профессору" и незамедлительно приступил к выполнению возложенной на него миссии.
- Братва! - обратился он к окружившим его со всех сторон слесарям и локомотивщикам и, подняв правую руку, продолжил: - Вот, чего я хотел бы сказать вам по поводу досадного происшествия, явившегося катализатором произошедшей со всеми нами катаклизьмы...
И далее, проявив поистине выдающееся ораторское мастерство, он поведал им третью версию случившегося с Пелагеей Григорьевной инцидента. Он явно был в ударе, этот "шустряк", когда, блистая красноречием, обосновывал перед слушателями все "за" и "против", когда, отметая малейшие возражения, не оставил камня на камне от поспешных и непродуманных выводов, сделанных ранее слесарями и локомотивщиками. Он буквально разложил всё по полочкам, расставил всё по местам, и всем несогласным с его словами, буде таковые нашлись бы, было бы просто нечем крыть. Впрочем, таковых не было, да и быть не могло.
Без сомнения, это был по-настоящему звёздный час для нашего "шустряка"! Со шваброй-посохом в левой руке, с высоко поднятой над головой правой, он был похож на римского трибуна, вещающего жадно слушающей его толпе. Толпа трепетно внимала ему, толпа любила его, толпа была готова поднять его и носить на руках.
- Молодца, Исидор Петрович! Ай, молодца! - восхищался "Профессор". - Не в бровь, а в глаз! Не в лоб, а в рыло! Теперь послухай меня, народ: дело говорит человек, не туфту какую-нибудь, всё ладно скроено у него - верняк, как есть верняк!
Вслед за этими словами "Профессор" не преминул наисмачнейше выругаться, как бы ставя подобным вот образом жирную и многозначительную точку. И тут же (ещё и ругань "профессорская" не растаяла в воздухе), как бы прорвав некую плотину, в пространство хлынули сначала робкие, невнятные, элегические, а затем всё более энергичные и решительные аплодисменты, быстро перешедшие в громоподобные, не знающие удержу овации. В этот миг рукоплескали все: и слесаря, и локомотивщики, и отбросивший в сторону швабру "шустряк", и отцы-командиры, что, высунувшись в окно второго этажа, бурно ликовали, нависая над головами столпившихся внизу людей.
Распогодилось-таки общественное мнение, отрезвилось, отринуло от себя за ненадобностью и склоки неподобающие и удаль кабацкую! Вслед за этим, натужно пыхтя и отфыркиваясь, сдвинулся с мёртвой точки и стал набирать ход производственный механизм. Словом, выздоровел наш больной, оклемался, пришёл в норму и расцвёл пышным цветом. Тут и сказке конец, а кто слушал - тот молодец!
"Эй!!! Как это - конец??? А что же там с третьей версией? Это ж
нестыковочка получается! Так не пойдёт! Не было такого уговору!"
Тьфу ты, чёрт! Вот ведь угораздило меня, опростоволосился! Запамятовал самую соль рассказать. Рапортовал, рапортовал, да недорапортовал, а стал дорапортовывать - да и вовсе зарапортовался! Позор на мои седины! Это всё из-за козлов этих, что у меня под окном разборку промеж себя устроили. Шумят - спасу нет, с мыслей меня сбивают.
"Дык надо попросить их в другое место перейти!"
Уже просил.
"Тогда предупредить надо: вежливо, но с угрозой!"
Уже предупредил.
"Дык что же? Без результату?"
Как с гуся вода!
"Тогда надо бросить в них гранату!"
Гранату? Кхе-кхе! Хорошая мысля! У меня как раз клёвая эргэдэшка завалялась, знакомый десантник подарил на день рождения. Щас я этих козлов приструню!
Пш...Пш...Ба-бах!!!
Ай, как нехорошо получилось!
"А что такое?"
Дык всё же окно мне забрызгали козлы эти сукровицей и мозгами!
"Гы-ы-ы! Десантникам - решпектище!"
Ну да ладно, потом отмою. Итак, какие там ко мне претензии-то были? Чего там от меня хотели?
"Дык третью версию бы!"
Ах, да...Знаете что, я вами просто поражаюсь! Ну неужели трудно самим догадаться? Ведь мы же с вами продвинутые, реальные пацаны!
"Гы-ы-ы!!! Так оно и есть. Стопудово!"
А вам всё разжуй, да с ложечки подай. Вот возьму и не скажу ничего больше, сами мозгами шурупьте!
"Ну, пожалуйста..."
Не скажу!
"Хорош как девочка ломаться!"
Сейчас обижусь!
"Ну, пожалуйста...Уважьте...Просим..."
Сильно просите?
"Сильно-пресильно!"
Ну, чёрт с вами! Так и быть, уговорили. Давайте-ка в таком разе покумекаем чуток, подвергнем, так сказать, всестороннему анализу ту противоестественную производственную ситуацию, что возникла как чирей в результате случившегося с Пелагеей Григорьевной чрезвычайного происшествия. Вот я хочу у вас спросить: что мы имели на тот момент, когда парламентёр Исидор Петрович мужественно предстал перед народными очами?
"А что?"
Это я у вас спрашиваю.
"Ну, была заварушка".
Так, правильно. А об чём это нам говорит?
"Ну, что процесс не в ту степь завернул".
Ну что ж, неплохо, неплохо... Я бы только вот ещё что добавил: ситуация была, скажем прямо, аховая. Образно говоря - усушка, перегар и утруска. Полное безобразие то есть. Полнейший раздрай в коллективе! Как мы помним, поначалу слесаря и локомотивщики сцепились меж собой как мурзик с бобиком: первые пытались обвиноватить насчёт Пелагеи Григорьевны вышестоящее руководство, вторые же косились на первых. Далее и те и другие, найдя общий язык, порешили всё ж таки навешать всех бобиков на своих же на отцов-командиров. И тут я спрашиваю: к чему при таком раскладе должон стремиться хороший отец-командир?
"Дык к чему же?"
К порядку и ещё раз к порядку! А вот какими средствами - вопрос на засыпку - его, порядок то есть, было бы можно обеспечить?
"Может жОскими мерами?"
По сути верно, но только не в нашем случае. Какая могёт быть строгость, когда в вас, извиняюсь, булыжник летит, а вам дозарезу нужно незамедлительно восстановить производственный процесс? Из-под палки за полчаса никого не заставишь засучить рукава и взяться за дело. Так что жёсткие меры здесь не прокатят!
"Дык может тогда чаепитие устроить совместное
и каждому дать пряник тульский медовый?"
Долгая песня. Этак до вечера чаи гонять придётся и всё без толку!
"Дык что же делать-то?"
А разве не ясно?
"Нет!!!"
Кхе-кхе! Да это ж выеденного яйца не стоит!
"Ой-ли?"
Да-с! Не стоит!
"Брехня!"
Ей-богу не вру! Есть тут одна хоть и маленькая, да хитрая фишка.
"Что за фишка такая?"
А вот какая: надобно тень навести на плетень. Всего и делов-то! Перевести стрелки надобно, вот чего!
"Стрелки?"
Да-с, именно так! Перевести стрелки и направить вагон с общественными суждениями прямёхонько в тупик, а ещё лучше - к обрыву, и пущай себе валится под откос, туда ему и дорога!
"Гы-ы-ы! Ловко!"
Сразу скажем, что Исидору Петровичу, парламентёру милостью Божией, удалось только в тупик всех завлечь, что тоже само по себе не мало. В этом-то тупике все тут же и отупели, и только глазами хлопали, на Исидора Петровича-то глядючи. Ох и шельма этот Исидор Петрович, ох и шельма! Вот вам речуга его, кою он перед народом толканул:
"Вот, что скажу я вам, братцы. Вот вы за Пелагею Григорьевну на нас, на руководство своё то есть, обиду возымели. Да только цветочки всё это, а будут сейчас вам и ягодки от меня. А и что же вы молвить будете, братцы, в том разе, ежели я, Исидор Петрович то есть, скажу вам, что с Пелагеюшкой, к примеру, я-то самолично и накуролесил? Допускаю такой факт, хоть и скрипя сердцем, но допускаю, потому как по неопытности или же по неосторожности с кем только и как только не случается оказия всевозможная. Особливо подчеркну, что всё вышеизложенное мною есть мимолётное моё допущение, игривость мысли, так сказать, полёт фантазии. Однако же, как бы горько это кому ни показалось бы, я допускаю и то, что, напротив, это совсем другие граждане и ещё более другие товарищи обошлись с Пелагеей Григорьевной отнюдь не по-товарищески, переведя тем самым здоровую обстановку, царившую доселе в нашем коллективе, в разряд нездоровой. Я допускаю, подчёркиваю это, только допускаю, что прохиндеем, причинившим изрядное неудобство нашей добросовестной и трудолюбивой стрелочнице, может являться и тот же локомотивщик, и тот же слесарь, и тот же Исидор Петрович собственною своею персоною. Но вот ведь загвоздка: нет у меня на то никаких доказательств, хоть лоб о стену расшиби! Что вы на это скажете, братцы? И есть ли у вас за душою окромя слов более весомые аргументы, могущие сыграть роль доказующего фактора?"...
(продолжение речи следует ниже)
Ишь как дело-то повернул Исидор-то Петрович! Вона какие гвозди загнул - хрен разогнёшь! Народец деповской тут же и понурился, потому как прояснело в головах, стыд забрал за допущенный перегиб. Да и то ведь верно, что, ко всему прочему, окромя булыжника и предъявить-то было нечего в ответ на вопросы разумные, толково, со знанием дела, поставленные.