волна дремала. Пользуясь штилем, зашли в Атлешскую бухту мореходы.
Тогда ще люди только начали осваивать море. Блуждали по нему на хрупких утлых суденцах. Може, лучших
мест для жизни шукали. Или вообще тикали от кого — теперь уж не разберешь. Добрые были моряки — ни бури, ни
штормы не могли сбить их с пути. Даже Повелитель моря, морской Батя , проникся уважением к их безрассудной
смелости. - Рачибо остановился, важно окинув слушателей взглядом , и снова продолжил на смешанном своем
языке:- Той наварх-предводитель представ до ней, заслонив солнце. И тики побачила морехода дивчина , — сразу
впознала героя снов своих. А он, оценив молодую красавицу, сам набросился на нее с утроенной страстью. Мы,
моряки, все так!- дед прикрякнул , встрепенулся,— Ну в общем, так в жизни бувае, спочатку трохи побились. А
потом сдружились они с ней, Слюбились, и миловались в чаше. И так зажигали с той Атлешкой — аж ховайся.
Да только побачил то Дэв. И возненавидел их. Порешил он погубить мореходов. Однажды под вечер подкинул
им свой шкуряной мешок. Ну такой, мешок,чувал-не чувал , бурдюк — не бурдюк! И зашептал разными голосами
Дэв, проникнув в сознание моряков предвечерним ветром: «Откройте, откройте мешок, не пожалеете».
Дождались-дочекались моряки, когда уснул на корабле их утомленный утехами предводитель. И вскрыли
бурдюк наспех. Но так неумело, что разлетелись из него вокруг с диким свистом и стоном души погибших
мореходов, а злые ветры наполнили паруса и понесли их судно прочь, в открытое море. Не знаю, что было с ними,
но до сих пор потомки их скитаются по свету. С тех давних пор и у нас в скалах и лагунах поселились эти ветры.
Много их — от легкого бриза и до штормового шквала. — Он снова окинул взглядом аудиторию, заинтригованную
его рассказом, и продолжил: — И что же та Атлешка? Долго рыдала она на самом краю обрыва, взывая к
удаляющемуся суденышку, протягивала вдаль руки. Молила вернуться обратно любимого. Но все дальше уносили
ветры мореходов. Распалила тогда та Атлешка на утесе самом высоком кострище. И стала заклинать в этом месте
путеводный огонь, изо дня в день, из ночи в ночь. А Дэв напьется ветра из своего мешка и дует потом что есть
мочи, старается потушить огонь. Но только сильнее его раздувает.
И повелось с тех пор в наших местах палить огонь на самой высокой скале. Чтобы видели его далеко в море и
возвращались домой, спешили на его яркий отблеск мореходы.
А как померла Атлешка, то и поховали ее в каменной могиле, как прародительницу огненного культа. И ее
именем наш утес назвали — Атлеш.
Отсюда моряки пошли в наших краях. Ну, и пираты. Вот от них, смеси степняков и мореходов, кажуть, и пошла
наша порода. Мы доси такие. Он в прошлом годе лесовоз ветром на Джангуле выкинуло, прямо на скалы. Так за
неделю с него бревна растаскали. Не смотря, что обрыв метров пятьдесят, шторм — не шторм, буря— не буря! И те
тоже, жгли костры, зазывая к себе мореходов. Если в течение попал, и ветер прижимной — то знай, на скалы
выбросит. А потом грабили их, а корабли сжигали в большом атлешском гроте. И сейчас сохранились на верхнем
своде грота следы от тех огромных костров. Бачили?
Много всякого видели наши места. Кажуть, яки тильки народы их не заселяли. И каждый приносил с собой
свои верування, сказки и легенды. Своих богов и духов. Потим народы счезали, може, вымирали, а може, мешались
с другими, а демоны и духи залышались. Оттуда взялись наши демоны огня и ветра. Еще духи подводных гротов,
пещер и колодцев. У нас потому залышылись, что в других местах их вытеснила эта… цивилизация. Люди
понастроили города, заковали в бетон берега, распахали всю землю, даже речки пустили по трубам. А тут у нас
захолустье, ученые кажут, чи не едине у Европе. Самэ глибоке захолустя. От.
— А что, и сейчас эти духи и демоны живут здесь? — испуганно спросила старика Данка, еще сильнее
прижавшись к сильному и теплому Гоше.
— А то как же! От, побачьте, как живой ветер поднимает пламя. Бьется с ним, победить хочет. Но только
сильнее его раздувает.
И действительно, вечерний бриз с моря, будто следуя его рассказу, начал задувать порывами. Вихри рвали
пламя костра, обдавая всех вокруг жемчужными искрами. Все сидели, зачарованные пламенем. Казалось, сам
огонь, повинуясь тайному заклинанию, нашептывал сказочные истории. И то, что исходило это из искривленных
временем уст Рачибо, словно бы не имело никакого значения.
— Иной ветер здесь так задувает, что ховайся, — тот, который скалы волнами ломает и корабли кидает на
камни. Другой же, наоборот, игрив до безобразия.
— Точно дед говорит, — откликнулся один дайвер. — Этим летом схватил ветер надувной матрас с какой-то
толстой образиной, отдыхающей, и занес, играючись, далеко в море. Погранцам потом пришлось задерживать
нарушительницу катером. У нейтральных вод. Или на песчаном пляже, в поселке, часто бывает: выберет этот ветер
красивую купальщицу, улучит момент, когда выходит она из моря — да и набежит, наподдаст волной сзади. Да так
кинет, что купальника — как не бывало. И бежит в волнах на берег она в чем мать родила, прикрываясь и
повизгивая от мнимого стыда. Ни дать ни взять прекрасная наяда.
— Во-во, — вставился Рачибо. — А вин ее сзаду подталкует волной. Безцеремонно пхнэ в упругую круглу
попку, прости грешного…
— Ну это ты, дед, уже про стриптиз сказывать пошел, — зашевелилась Лариска, — Вот тоже, старый
проказник! Лишь бы только сам показа не устроил.
— Я то шо? Так, где что чув — под себя переложив. Вот ваш Константиныч — он такое сочиняет! Песни. И как
поет — аж слезу вышибает. Про цих… водолазов,.. — он указал своей рукой-клешней в сторону Гоши.
— Да ну тебя, старый! Так, песня, не песня. Зарисовочка под гитару. Из жизни дайверов, — заулыбался Гоша.
— Нет, просим, просим! — все, и гости, и рыбаки, наперебой принялись уговаривать его.
И Данка с надеждой глядела на него во все свои ясные глаза:
— Гошик, Трепа, ну пожалуйста! Ну спойте!
— Дайвинг-блюз. Давай! — запросили дайверы с лагеря.
— Ладно. Все равно уговорите. Давайте гитару.
Шустрый морячок быстро принес из служебки рыбачьей бригады гитару. Все затихли. А Гоша, быстро
отстроив инструмент, объявил:
— Дайвинг-блюз. - И заиграл на гитаре в блюзовом стиле. Его сильный, немного хриплый баритон разрывал
тишину мелодичным надрывом:
— Я и мой старый акваланг,
участник в глубине забав,
идем мы вместе на погруженье!
Забыв про мира суету,
я погружаюсь в глубину,
влечет меня пучины наважденье…
И царь морской, владыка вод,
он будто за душу берет…
Он пел вдохновенно- надрывно блюз, грустную песню о жажде жизни и роковых приключений, подыгрывая
себе на гитаре И при свете костра казался Данке тем смелым мореходом, которого, может быть, именно здесь
полюбила одинокая красавица Атлеш вопреки козням злых демонов.
И снова его голос зазвучал в ночи;
— И царь морской, владыка вод,
несет меня в водоворот,
уносит вниз, в свои владенья.
Он обещает в тишине,
в безмолвной синей глубине,
безумные русалок обольщенья.
Он царь морской, владыка вод,
он будто за душу берет.
И она любовалась им, не отрываясь, словно околдованная духами этих мест, накрепко завороженная этим
костром, плеском моря, шумом ветра и песнями под гитару.
Очарованья лунной ночи
С Атлеша они ехали поздно. Гоша чувствовал прилив непонятной радости. Радости быть, чувствовать,
общаться. Когда в себе наблюдал такое? В юности, что ли…
Дана часто смотрела на него и чему-то тихо и счастливо улыбалась.
А неугомонная Лариска щебетала как птичка. О песнях, сокровищах, ветре и огнепоклонцах:
— Слушайте, вот было бы здорово, если бы мы нашли эти богатства!.. Я бы открыла свой тренажерный зал,
или еще что в этом русле. А этот Черный дайвер — он кто, реальный чувак? Или может, демон какой? Страшно
интересно.
Но даже она не способна была вывести их из глубокого погружения в счастливое молчание.
Ночью Гоша не мог уснуть. Все ворочался в своей постели. Сначала мешали своим лаем соседские собаки.
Потом петухи доставали, выкукарекивая приближение рассвета.
«И на черта мне вся эта бессонница на склоне лет? — думалось ему под всевидящим оком луны. — Признайся
себе: понравилась девчонка. Правда, хороша: красота, классное тело, ум — все при ней. Данка... Как дар Божий. И
какая-то лукавость и внутренняя недосказанность. Грустная тайна какая-то интригует. Да, жизнь все-таки штука
шаловливая… Трахну ее завтра, и дело с концом!— он перевернулся на другой бок под скрипучий аккомпанемент
кровати. Но разбуженный голос червил: — И что? Очередной курортный роман? А вот и не так вроде складывается.
Теплота первого впечатления завораживает, что ли? И эта улыбка, и глаза цвета моря. Как где то, когда-то…»
И почувствовал, что пульс участился, как подумал о ней. Налицо все признаки. Только этого ему не хватало.
Наваждение какое-то — удивлялся себе, гнал от себя ее образ. И все равно думал о ней. Неожиданно нахлынуло,
охватило душу острое чувство одиночества. А может, было бы и славно, в самом деле! Обычные, присущие
простым людям радости жизни. Семья, любимая женушка, маленькая и игривая. Дом, в который бы хотелось
возвращаться. Дети, гаденькие и проказливые шалуны. Нет, поздно уже. Кто он? Одинокий просоленный волк.
Старый холостяк, у которого все на своих местах. Наверняка все будет раздражать: женские вещи, раскиданные по
дому, немытая посуда, мелкие ссоры на почве быта, обоюдные претензии, слезы… Ни к чему все это!
Потом представилось, как она там, в своей постели, сопит во сне, свернувшись калачиком, как маленькая
девочка.
Воистину говорят, двух вещей желает настоящий мужчина — опасности и игры. И потому нужна ему женщина,
как самая опасная из игрушек. Горячая, сексуальная, влекущая…
* * *
А где-то рядом, через несколько комнат пансионата, в призрачных полуснах тарханкутской ночи маялась на
кровати Данка. И параллелила схожие мысли: «Этот Гоша — классный. И такой вообще резвый, бывалый, умный. И
не как другие. Что-то в нем такое! Он как подранок — с израненной душой».
Чувствовала, что невольно примеряет его к себе. И теряется в этом образе. Уже чтобы подавить волну
чувственности, выходящую из-под контроля, призывала на помощь теорию. Вспоминала компот, который давали
на этике. Преподаватель, толстая накрученная тетя, сухо выспрашивала аудиторию: «Что такое любовь?» И сама же
отвечала: «Это Привязанность, Влюбленность, Сексуальность, Приятие, Комфортность. Все вместе. Каждое из
состояний является временной заменой любви на определенном этапе возрастного развития. И духовного тоже.
Все они направлены на расширение сознания, творческих способностей. Снимают конфликты между внутренним и
внешним в человеке. И это сопровождается мощным выбросом эндорфина — естественного для организма
наркотика. Наркотика, записали?»
И в самом деле, где-то в недрах мозга будто пыхнула маленькая железка. И вот оно уже, состояние
своеобразного дурмана, блаженства и наслаждения. Многие подсадили себя на эту, внутреннюю дозу
удовольствий. Колюня, например. Унюхался совсем. Это заменяет ему любовь, с ее выбросом эндорфина. Хотя
какая у него может быть любовь! И чего вспомнился мерзкий Колюня? Она поежилась и поняла неожиданно, что и
его сравнивает с Гошей. Но почему-то ее так сильно тянуло к этому Гоше. Как никогда ни к кому раньше.
«Как там дальше?— не обращая на слабое храпение Лариски, произносила про себя она. — Да, девочка
испытывает влюбленность, но называет это взрослым словом Любовь. И старается вести себя по правилам —
любить одного и навсегда…».
А старый ролик в голове прокручивал назад события ее жизни. И что из этого вышло? Тогда тоже, дура,
думала: он должен быть только моим и навсегда со мной. И не обращать внимания на других. А он оказался
подлым скотом. Вернее, был им всегда. Будто мстил кому-то. Раскачал и продал в рабство в Стамбуле. Едва
вернулась…
И неожиданно снова выплывал образ Гоши. И мысль: интересно, как он в постели? Такой мощняга. Все при
нем.
Но тут же гнала от себя такие фантазии. Ну, в самом деле! Он опытный мужик. Боец, дайвер, хозяин частного
пансионата. Что ему она? Игрушка. И вообще никаких отношений. Вариантов нет. Влюбленность в его возрасте
становится эгоистичной. Объект влюбленности для него не важен. Нужен скорее как повод, для удовлетворения
внутренней потребности контакта с молодым и красивым телом. Для самоутверждения. И чтобы повампирить от
молодого энергетического поля. Ему это нужно для того, чтобы, как в экстриме, выбросить гормоны. Как и каждому
нормальному мужику. А что хотела? Короче, не более чем хреновый "блайнд хеппининг". Типа розыгрыша слепого,
разнополого, его и себя.
Она пыталась заснуть, чтобы уйти от этих мыслей. Прочь гнала их от себя, маялась и вздыхала. И все равно в
каком-то полусне ей казалось, что кто-то, похожий на Гошу, сильный и теплый, подкрался к ней откуда-то из
темноты и крепко обнимает ее, ласкает и целует. И уводит в какие-то неизведанные выси блаженства.
* * *
— Подъем, девчонки! Умываться и на завтрак, — Гоша по-хозяйски уверенно и дробно стучал в их дверь.
За завтраком они молча улыбались и исподволь поглядывали друг на друга, словно стыдились каждый своих
ночных видений и хотели увидеть друг в друге что-то необычное, новое после магических наваждений ночи. И
встретив взгляд, чувствовали большую близость, чем вчера. С надеждой быть еще ближе.
— Что сегодня у нас по программе? Огласите, пожалуйста, весь список! — стебалась цитатами из старых
фильмов Лариска.
— Сегодня у нас серфинг-день. Прямо на Караджинском лимане пройдемся на доске под парусами. Он
идеально подходит для начинающих. И вода в нем всегда теплая, соленая и заживляет всякие ранки.
— Здорово! — оживилась Данка, — Давно мечтала попробовать прокатиться на доске, но не решалась. У меня
получится?
— Конечно. У тебя все получится! А после обеда еще одно путешествие. На Джангуль. Такое природное диво
здесь, неподалеку, заповедник. На велобайках по степи покатаемся.