Доброго пути, маленькие тапиномы!
Свирепый и прохладный ветер «Чилик» дул беспрестанно весь день, и вершина Поющей горы курилась длинными космами песка. Ветер замел все следы, нагромоздил валы песка возле кустов белого саксаула, песчаной акации и дзужгуна, а когда к вечеру прекратился, сразу потеплело, и солнечные лучи согрели остывший песок.
На Поющей горе, на почти гладких песках, да и в других местах песчаных пустынь Средней Азии живет замечательный муравей бледный бегунок Катаглифис паллидус. Необыкновенно быстрый, поразительно энергичный, он носится с невероятной быстротой по песку в поисках добычи. Светлый с едва заметными черными точечками глаз, он на песке совершенно невидим. В солнечную погоду его выдает только одна тень. Только по ней и можно обнаружить это детище пустыни. В пасмурную погоду его разглядеть невозможно.
Обычно муравьи находят дорогу к своему жилищу по своим тропинкам и пахучим следам, оставляемым на почве. Этому еще в какой-то мере помогает ориентировка по местности, по солнцу, по поляризованному свету неба. Песчаный бегунок не пользуется пахучими следами, и сам их никогда не оставляет. На песке подвижном, текучем при малейшем дуновении ветра, пахучие следы бесполезны. И все же бегунок обладает удивительными способностями находить дорогу среди однообразных сыпучих барханов.
Жилище песчаного бегунка не сложно, проходы и камеры идут на глубину до полутора метров, до слоя плотного и слегка влажного песка. Но когда ветер заметает его жилище, оно может оказаться глубже.
Под землею муравьи отлично угадывают, когда кончился ветер и можно выбраться наверх, приниматься за раскопку своих хором. Вот и сейчас, едва космы песка улеглись на вершине Поющей горы, как на округлом и голом бархане появилось сразу четыре команды бегунков. Усиленно работая, они уже наскребли по порядочному холмику вокруг ходов, и, судя по ним, можно догадаться, что заносы были немалые.
Я невольно засмотрелся на работу неутомимых тружеников. Каждый из них, расставив широко вторую и третью пары ног и слегка приподнявшись, быстро-быстро отгребал песок передними ногами, подобно тому, как собаки роют землю. От каждого сзади летели струйки песка. Зрелище команды муравьев, пускающих струйки песка позади себя выглядело необыкновенно.
Но вот муравьи выстроились цепочкой, и каждый стал перебрасывать песок друг другу. Живой конвейер казался еще более интересным. Он, видимо, предназначался для освобождения прохода от глубокого завала, так как струйки летели из темного отверстия, ведущего в подземные лабиринты.
Иногда конвейер распадался, и вместо одной длинной цепочки становилось две или три коротких, но быстро восстанавливался. Очень часто один из участников этой живой машины исчезал, очевидно, отправляясь по другим делам или просто утомившись от однообразной работы. Его место мгновенно занимал другой. Но что поразительно! Выбывший из конвейера не отдыхал. С не меньшей энергией он принимался за другие дела. Очевидно, смена деятельности меньше утомляла это деятельное создание полное, казалось, неиссякаемой и кипучей энергии.
Я невольно пожалел, что со мною нет киноаппарата, чтобы запечатлеть эту необыкновенно слаженную работу маленьких умельцев. Но интересные случаи из жизни насекомых встречаются так редко, и не будешь же все время носить с собой громоздкую аппаратуру.
Обычно песчаный бегунок живет изолированными одиночными муравейниками, каждый из которых состоит из одной-двух сотен рабочих и единственной самочки. Но тут недалеко друг от друга расположилась целая колония из четырех содружественных семей. Как бы свидетельствуя о царящем мире в этом обществе, один из бегунков тащил к себе от соседей заимствованный у них небольшой пакетик яичек. Такой добровольный обмен или заимствование укрепляет дружественные отношения и препятствует враждебности.
В то время, как возле каждого муравейника трудилась аварийная команда, ликвидировавшая последствия песчаной бури, другие члены общества уже успели обежать песчаные холмы и кое-кто возвращался с добычей: маленькой мушкой, нежной незрелой кобылкой, крохотной гусеничкой, невесть где добытых среди этого царства голых песков.
Глядя на эти тельца, переполненные до предела кипучей энергией, я думал о том, что, очевидно, этим муравьям свойственно только два состояния: или безмятежный отдых в подземном царстве, или безудержная деятельность наверху в мире света и жары.
На следующий день утром, когда солнце поднялось из-за скалистых гор и обогрело пустыню, над редкими цветами пустыни зажужжали пчелы и мимо нас прошуршали крыльями дальние путешественницы стрекозы, я поспешил проведать компанию песчаных бегунков. «Вот уж там, — думалось, — царит сейчас неугомонная деятельность». Но к удивлению входы в муравейнички были пусты. Лишь несколько светлых головок с черными точечками глаз выглядывали из темноты подземелья, да высунувшиеся наружу шустрые усики размахивали во все стороны.
Странное поведение бегунков меня озадачило: не видно ни строителей, ни разведчиков, ни охотников. Что бы это могло означать? Уселся на походный стульчик и стал приводить в порядок записи, поглядывая на холмики окружающие входы в жилище муравьев.
Прошло около часа. Солнце еще больше разогрело песчаные холмики. По ним, сигнализируя пестрыми хвостиками, стали носиться забавные песчаные ящерицы-круглоголовки. Быстро, не торопясь, прополз обычно медлительный и степенный пустынный удавчик. Большая муха со звоном стала крутиться возле куста саксаула. Бегунки, такие почитатели жары, не показывались наружу.
Вдруг по склону дальнего бархана промчалось что-то серое и кругленькое, похожее на зверушку. Я не сразу узнал, что это сухой кустик перекати-поля. Затем мимо меня быстро прокатились, будто живые, пушистые шарики семян дзужгуна. Шевельнулись ветви песчаной акации, засвистел ветер в безлистных ветвях саксаула, вершина Поющей горы закрутилась желтыми космами несущегося песка, и возле меня неожиданно песок стронулся с места и побежал струйками.
Опять началась песчаная буря. За несколько минут исчезли крошечные холмики муравейничков песчаного бегунка и ничего от них не осталось. Так вот почему неугомонные бегунки не вышли сегодня на охоту! Они заранее узнали о приближении бури. Их, крошек, могло легко разметать ветром. Но как они могли предугадать предстоящее изменение погоды? Какие органы чувств с такой точностью подсказали им, что надо находиться дома и никуда не отлучаться?
Когда-нибудь ученые узнают про этот таинственный живой приборчик, спрятанный в крошечном тельце бегунка, и смогут построить подобный аппарат для своих целей.
Вообще, только ли зрение, слух, обоняние, вкус и осязание составляют набор органов чувств муравьев? Придет время, и ученые откроют многое такое, о чем мы пока даже не догадываемся.
Живут только в определенной обстановке
Каждый организм привязан к определенной обстановке жизни, занимает на земле какую-нибудь одну область обитания. Есть муравьи тундры, степи, леса, пустыни, гор, низин, болот и т.п. Внутри каждой из этих зон виду свойственно селиться в еще более узкой обстановке. Несмотря на то, что муравьи обладают способностью приспосабливаться к различной среде все же, будучи привязаны к своему жилищу, иногда при изменении природного окружения могут оказаться в необычном месте...
Живописное, заросшее лесом и небольшое ущелье Бельбулак совсем недалеко от большого города Алма-Ата. Чтобы сохранить природу этого кусочка гор, там построили кордон. И сразу же, будто почувствовав безопасное от охотников место, в нем появились косули и кабаны.
Небольшой участок одной стороны ущелья был безлесным. На нем посадили березы. Прошло два-три десятка лет, и на месте посадок выросла прекрасная березовая роща.
Попав в это ущелье, я увидел в березовой роще земляные холмики муравейников. Такие холмики могли делать только подземные жители желтые муравьи Лазиус флявум, никуда не отлучающиеся из своих хором. Увидал и удивился: не может этот житель открытых луговых пространств обитать в лесу, к тому же в таком затененном. Копнул один холмик: в проделанную брешь показались желтые головки встревоженных его жителей. Копнул другую. И там тоже оказались обеспокоенные моим вторжением желтые лазиусы. Вся колония желтых лазиусов, в которой было не менее трех десятков холмиков, вопреки правилам своей жизни, обитали в лесу.
Как же так могло получиться, что муравьи отступились от своих твердо соблюдаемых правил и оказались не в своей среде обитания? Склон ущелья, до его заселения березками, без сомнения, был занят этой же самой колонией. Но постепенно, оказавшись в плену леса, они все же не покинули своих жилищ, кое-как приспособились к новым условиям жизни. К этому, пожалуй, могли быть способны только муравьи.
Большие домоседы миролюбивые желтые лазиусы так преданы своей обители, что не покидают ее даже, когда жить в ней становится трудно. Где и как они прогревали свое потомство, как растили тлей на корнях растений открытых пространств?
Жилище муравьев — их дом — одно из условий благополучия семьи. Поэтому многие муравьи, особенно те, жилище которых устроено сложно и на его сооружение ушло немало труда многих поколений, никогда его не бросают. И наоборот. Жилище несложное муравьи нередко меняют, переселяются с места на место. Но не всегда муравьи, попавшие в чуждую обстановку умеют прижиться, Слишком необычное окружение, да и климатические условия нередко гибельны. Некоторые виды, их, правда, немного, настолько пластичны в выборе мест обитания, что не безучастия человека, расселились по всему свету. Несколько видов приспособилось к жилищу человека, нашли для себя в нем отличные условия, подобно тараканам.
Иногда муравьи поселяются совсем в другом и необычном для них ландшафте, но, находя в нем крошечные участки, сходные с теми, в которых обитает их вид...
Подъем в горы Таласского Алатау оказался крутым и долгим, натружено ревел мотор. Временами казалось, что у него не хватит сил, и тогда, что станет с нашей машиной на крутом склоне, выдержат ли тормоза и не покатится ли она вниз, прежде чем мои спутники выскочат из нее и успеют подложить под колеса камни. Но вот путь стал положе, можно остановиться, оглядеться.
Перед нами совсем другой мир. На обширном плоскогорье — царство буйных трав, щедро украшенных цветами и — одиночные деревца арчи.
Поют жаворонки и желчные овсянки. Ветер перекатывается волнами по степному простору и разносит во все стороны густой аромат цветов. Совсем близко, и кажутся будто, рядом высокие горы с ледниками. Внизу в дымке испарений теряются дали жаркой пустыни, и не верится, что там все по-другому.
Брожу по холмам плоскогорья, подбираюсь к его краю и на южном склоне вижу реденькую травку и голую землю, покрытую щебнем. Здесь лучи солнца падают на землю отвесно, и поэтому образовался настоящий маленький кусочек пустыни. И жители его тоже пришли сюда из далеких пустынь на высоту более чем в две с половиною тысячи метров. Степенно вышагивают по земле муравьи-жнецы, на траве раскачивается богомол боливария, мчится чернотелка. А под камнями — тоже старые знакомые, муравьи Тетрамориум цеспитум, и совсем неожиданное: положив сбоку от себя хвост, лежит бледно-желтый и мрачный скорпион. Как он попал сюда! Постепенно приковылял из пустыни и прижился. Впрочем, конечно не он сам, а его предки.
Вот и гнездо черных бегунков: небольшой валик с входом в центре. Возле него суетятся хозяева жилища, все рослые, большие. Жизнь здесь привольная, не то, что на родине, добычи много. Рядом с муравейником лежит большой плоский камень. Поднимаю его и вижу столпотворение рабочих, кучки белых куколок, робких крылатых воспитанниц.
Каменная крыша — отличнейшая вещь! Камень хорошо прогревается. Высоко в горах тепла не так уж много по сравнению с пустыней. Под такой крышей не страшны и дожди. Еще камень — надежная защита, под ним никто не раздавит его обитателей. Не будь здесь камней, не жить и муравьям солнцелюбам в этой маленькой пустыне.
Пока муравьи, каменную крышу которых я поднял, в величайшей спешке прятали в подземные галереи яички, личинок, куколок, над горами появились облака. Они закрыли солнце. Подул прохладный ветер. Спрятались все насекомые. И тогда я увидел, как камни стали пестрыми от множества небольших серых мушек. Камни все еще хранят тепло, и оно хорошо ощущается рукою. Мушки, возможно, тоже прилетели из пустыни и в поисках тепла используют по-своему крышу муравьиных жилищ.
В горах Саяны за перевалом показались горы, поросшие густыми лесами, и за ними — скалистые вершины с белыми полосками льдов. Но самое интересное открылось на ближайшей горе. Ее вершину венчали скалы очень причудливой формы. Они громоздились колоннами, башнями, крепостями, и казались громадным разрушенным замком.
Шоссе поворачивает влево, приближается к горе со скалами и, огибая ее, идет дальше. На повороте за мостиком виднеется старая заброшенная дорога. Такая как раз нам и нужна! Мы сворачиваем с шоссе, въезжаем в гору еще выше и останавливаемся на площадке у разрушенных скал. Высотомер показывает 1350 метров. Здесь когда-то был карьер, откуда брали на строительство шоссе щебень. Теперь же тут все дико и глухо. Одна за другой теснятся горы и к горизонту, голубеют в воздушной дымке. Далеко снизу из долины доносится шум реки, и сквозь густые деревья проглядывает крошечная, из нескольких домиков, станция Малая Оя, точка шоссе. Пахнут травы, цветы, смолистые пихты. Какой простор!
Вокруг лес старый в буреломе, валежнике и пнях. Интересно, какие тут живут муравьи. Полусгнившая древесина пней и валежин легко поддается топору. Муравьев мало. Холод и дожди не способствуют жизни этих насекомых. Почему-то в маленьких камерах, выгрызенных в древесине, часто встречаются останки самок муравьев красногрудых древоточцев Кампонотус геркулеанус. Может быть, находки случайны! Но камеры с погибшими муравьями всюду, везде, на каждом шагу. В этих краях по какой-то загадочной причине всех самок постигла неудача. Залетев сюда на крыльях после брачного полета, обычно происходящего у этого вида в начале лета, и приготовив себе убежище для того, чтобы обосновать в будущем свою собственную семью, самки погибали, видимо, после первой зимовки. Муравьиные матки не выдерживали холода. Высокогорье здесь оказалось краем гибели, попав на него, никто не оставался живым.
После долгих поисков я нахожу под корой старого пня живую молодую самку древоточца. Она недавно обосновалась. Зимой ее постигнет участь предшественниц. Не поэтому ли здесь нет вообще муравьев-древоточцев? Впрочем, мне удается отыскать одно гнездо у основания большого пня. Но какие маленькие его жители, настоящие заморыши! Плохо им здесь живется.
Кто-то из моих спутников, отвернув камень, неосторожно толкнул его вниз. Вначале медленно, переваливаясь с боку на бок и будто нехотя, камень катится вниз. Потом убыстряет бег, начинает подпрыгивать, несется все быстрее и быстрее, увлекая за собою кучу камней, делает гигантский прыжок и дальше мчится в пыли и грохоте к далекому дну ущелья. Все другие ущелья откликаются эхом, и оно шумит, удаляясь и перекликаясь.
Когда наступает тишина, смотрю на то место, где лежал камень. Здесь величайший переполох, и муравьи, копошащейся массой, снуют во все стороны в беспокойстве, панике, растерянности. Потом хватают куколки, и затаскивают их в глубокие норки, подальше от непривычного света и солнечных лучей. Иногда в панике два муравья цепляются за одну и ту же куколку и, одержимые желанием спасти ее, тянут в разные стороны. Некоторые просто мечутся без толку или таскают в челюстях комочки земли, не зная, куда их приладить, как спасти от неожиданного разрушения свое жилище. Паника продолжается долго, пока все до единой куколки не исчезают в подземных галереях. Тогда на поверхности остаются немногие муравьи, они закладывают входы в свое жилище землей.
Обрадованный неожиданной находкой я принимаюсь переворачивать камни в поисках муравейников. Не ожидал я их здесь встретить на высоте почти в три тысячи метров над уровнем моря почти рядом с ледниками. Оказывается, на склоне горы находится многочисленное сборище высокогорной Мирмика лобикорнис. Жилища отличаются в деталях друг от друга, но, в общем, все сходны. Камень пригоден не всякий. Он должен быть небольшим, чтобы мог за день прогреться, как следует, под солнцем, снизу более или менее плоским, чтобы было удобнее под ним строить ходы и камеры и быть хорошим солярием.