В начале каждая из танцовщиц пыталась увлечь своим танцем, вовлечь в диалог одного из трех пришельцев – искателей приключений. Но довольно быстро, почувствовав или не почувствовав отсутствие внутреннего контакта между собой и выбранным юношей, большая часть девушек стали танцевать для знакомых или полузнакомых местных жителей, и только три из них сконцентрировали все силы и желания на том, чтобы пробудить интерес к себе у выбранного юноши.
Они соревновались в позах, демонстрирующих те чудеса, которые могут ожидать мужчину, разделившего с ними ложе. Они проявляли невероятную чуткость и откликались и рисунком и ритмом движений на приливы и отливы его желания, на смены его настроения от страха к надежде, от упорства к отчаянности, от желания любви к ненависти и даже ужасу. И юноши не смогли не откликнуться.
Сначала наш герой был твердо уверен, что уж его никто не сумеет взять ни на какие штучки, и как мы помним с некоторой насмешкой отнесся к уговорам девушки, которая провожала его к месту празднества. После второй или третей части танца он потерял ее из виду, потому что лица девушек были покрыты ритуальной раскраской, а их фигуры были настолько совершенны, а движения отточены, что каждая из них являлась праздником для глаз и души, и трудно было отличить одну от другой, настолько подобен был рисунок их тел в танце. Но когда одна из девушек стала настойчиво танцевать перед ним, откликаясь своими движениями, всем своим телом на каждую мысль, на каждое ощущение, невольно возникающее в его теле, он вдруг понял, именно не увидел, а почувствовал, что танцующая перед ним девушка знакома ему, и знает его лучше всех остальных. Что это его попутчица.
Снова и снова подступало к его горлу какое-то щемящее чувство близости, а тело заливала волна нестерпимого желания. И откликаясь на эти волны, девушка замирала в экстазе, то трепетала, то неслась в даль прочь от него испуганной ланью. В конце танца каждая из девушек протянула мужчине, находящемуся напротив нее венок, перевитый цветными лентами, снятый с ее головы. И застыла перед ее избранником в глубоком полупоклоне.
Не обращая внимания на других мужчин, испуганно оглядывающихся по сторонам, повинуясь внезапному порыву, юноша протянул руки к венку. Тут же ударили барабаны, юношу окружила стайка обнаженных девушек, и они повели его вокруг жертвенноно огня и кострища к настоятельницам.
При проходе меж двух больших камней, своеобразных воротах святого места, на плечи каждой из девушек был наброшен длинный плотный плащ, защищающий как от холода, так и от нескромных взоров.
В окружении девушек, а также детишек, юноша пошел дальше по тропинке, идущей к храму. По тропинке, по которой не имел права идти ни один мужчина, кроме тех, кто решился стать искупительной жертвой богине или победить жрицу в любовном поединке.
Когда они входили в калитку в ограде храма, юноша на секунду почувствовал на своей шее дыхание избравшей его девушки и спросил ее шепотом, неужели ты сможешь после таких танцев отдаться любви, которую ты обещала.
Ни ты ни я сегодня не готовы для любовных битв, ответила девушка. У тебя есть еще неделя, чтоб познакомиться с нашими обычаями и танцами и основами искусства любви. И только после этого и соответствующих молитв и обрядов мы сможем взойти на одно ложе.
Всю неделю между многочасовыми молитвами около юноши танцевали совсем юные девушки и девочки. Они учились различным па и ритмике эротического танца и пристально наблюдали за тем, как их танец действует на мужчину. Их наставницы снова и снова объясняли им тайны искусства обольщения. И полумертвый от страха перед предстоящим испытанием юноша понял, что его используют как живое наглядное пособие.
Время от времени одна из старших монахинь приглашала юношу для трапезы, которая по ее словам должна была дать силы для предстоящей ночи и угощала его беседами о том, как и когда приносились в жертву его предшественники.
Если после такой беседы очередные юные танцовщицы собственно танцами или касаниями не могли заставить его забыть о предстоящем и почувствовать желание, они подвергались наказанию.
Так прошло семь дней.
После полудня седьмого дня юноша очередной раз получил свой обед, включающий мед, орехи, мясо молодого козленка, а также специи, травы и фрукты. При выходе из трапезной ему вручили дощечку и предложили написать на ней название десяти блюд, которые он просит принести в опочивальню девушки. После того как он дрожащей рукой заполнил перепись, его отвели в храм, посадили на почетное место и заставили слушать длинную бесконечную службу, посвященную Богине Любви и Матери всего сущего.
И, наконец, после этой бесконечной службы его вымыли, одели в ритуальные белые одежды и отвели в специальное небольшое здание, где находилась ритуальная опочивальня.
Когда юноша вошел в опочивальню, ему навстречу поднялась юная жрица, одетая в легкие развивающиеся одежды.
– Ты выглядишь усталым, испуганным и измученным, господин мой, нежно сказала она. Сядь, пожалуйста на это удобное кресло, я сделаю тебе массаж и приготовлю чашечку кофе. Тебе надо набраться сил перед этой трудной ночью.
Когда девушка поднесла ему чашечку кофе, руки его дрожали и капли кофе пролились на белоснежные одежды. Девушка за руку увлекла его в комнату для омовений и прошептала: ты должен взять себя в руки и успокоиться, иначе у тебя не будет никаких шансов спасти жизнь, как бы я этого ни хотела.
– А ты можешь и хочешь это сделать?
– Да. Я знаю, какие истории тебе рассказывали все эти дни и как тебя использовали для обучения молодых послушниц.
– Но ведь это правда?
– Что? То что тебе рассказывали? Правда, но не вся. Тебе не рассказали о тех случаях, когда мужчина уходил отсюда живым и здоровым.
– Но почему?
– Все хотят учавствовать в обряде жертвоприношения и все немного завидуют и зляться на ту подругу, которой досталась честь и право учавствовать в этом испытании. Зависть и злоба – это страшная сила, которая больше всего пугает меня и заставляет сделать меня то, что я хочу сделать. Я не ожидала расцвета этих чувств внутри стен храма.
– Значит, ты хочешь спасти мне жизнь?
– Да, дурачок, но я не сумею сделать ничего, если ты не сыграешь как следует свою роль. За нами наблюдают и нас подслушивают.
– И ты готова рискнуть? Я тебе очень нравлюсь?
– Об этом мы поговорим перед расставанием. А пока что возьми себя в руки, и тогда я попробую тебе помочь.
Еще не доконца пережитый страх смерти и вспыхнувшая надежда разожгли в теле юноши небывалое желание. Он бросился на ложе и они занялись любовью. Девушка тихонько успокаивала его и уговаривала поберечь силы. Уже через час или два он понял, что нормальный мужчина не в силах выдержать подобный любовный марафон. Гибкое податливое тело девушки казалось не знало усталости, а ее темперамент не уступал ее выносливости.
Время от времени она прерывала любовные игры с нарочито громкими вздохами и пользовалась этими передышками для того, чтобы подать юноше подкрепляющую еду и напитки. Правдами и неправдами, иногда маскируя его 10-15 минутный сон своими движениями и шепотом, она сумела создать впечатление того, что их состязание продолжалось до самого утра. И утром под изумленные вопли и разговоры своих товарок сообщила настоятельнице, что юноша выдержал испытание.
Ему дали несколько часов отдыха и, вручивши символический подарок – грубое деревянное изображение Богини Любви размером с небольшой медальон, выпустили за ворота, где его ожидал почетный эскорт из мужчин и юношей соседних деревень.
Один из них шепнул победителю, чтоб он подождал два дня в харчевне соседней деревни.
Вечером второго дня к харчевне подъехала небольшая повозка, на которой сидела пожилая изможденная крестьянка. Она кивнула юноше и, когда они выехали за пределы деревни, он услышал голос своей юной подруги.
– Ты должен дать деньги или свой амулет мне для того, чтобы я смогла уехать далеко от этих мест. Ведь ты обязан мне жизнью.
– Но разве ты не хочешь соединить ее с моей жизнью?
– Конечно нет. Ты показал себя как не очень умный хвастун, и мне не нужен такой спутник в жизни. Я тебе спасла не ради своей любви к тебе, а ради себя. Ради того, чтобы не пачкать своего возвращения к жизни и свету кровью невинного дурачка. Найди себе простую женщину, и будь с ней счастлив и никогда не ищи неземных удовольствий, за них слишком дорого платят.
– А куда идешь ты?
– Это мое дело. Наши пути расходятся в ближайшем городе. Но, поверь мне, какую бы дорогу ни проложила для меня судьба, я никогда не буду ни игрушкой в руках мужчины, ни палачом. Я найду свой путь. Пусть боги помогут тебе найти твою дорогу тоже.
Свеча.
Время от времени в зимнюю таежную мглу врезались их встречи, редкими огоньками растопки. Невысокое, но жаркое пламя растопки никогда не превращалось в большой костер, потому что для большого костра нужно топливо совместно прожитого и пережитого, а этого топлива нельзя заготовить в одиночку.
Сила первой любви и почти сказочная гармония чувств и тел снова и снова бросали их навстречу друг другу, но отсутствие сил или желания уйти от огня и определенности в слепящую темноту таежной глуши за топливом для совместного очага заставляло их вздрагивать от озноба. И вновь и вновь они устремлялись друг от друга в погоне за блуждающими огоньками или в надежде воспользоваться попутной звериной тропой.
С каждой встречей путь навстречу друг другу становился труднее. Все тяжелее ложились на плечи прожитые годы, какие-то обязательства, разочарования и надежды. Но с каждой встречей все больше и больше растопки приносила на встречу женщина, и все тяжелее и тяжелее было выходить к этому огню мужчине.
Во время встречи они становились в чем-то прежними, молодыми, пылкими и смотрящими только вперед юнцами, полными надежд и ожиданий. Но под этим таким привычным образом, который было все труднее надевать на себя, скрывались уже прожитые годы и накопленный опыт. Все еще было страшно увидеть по-новому в истинном сегодняшнем свете свою юность и свою любовь, и еще страшнее показать, что ты уже не тот, полный надежд и ожиданий юноша, ждущий головокружительного успеха и неземной любви, а чуть-чуть потасканный и уставший холостой мужчина, который не уверен в своей способности добиться такого успеха и не готов рисковать ради него, который согласен скорее пойти на компромисс и в жизни и с женщиной, но не готов сказать своей первой любви, что он вовсе не тот и не такой, каким она себе его представляет. И это не важно, насколько правдив в ее глазах его сегодняшний облик. Гораздо важнее, что в его душе хранится иллюзия о том, что она по-прежнему видит его юным, полным сил и надежд преуспевающим блестящим ученым. Ученым, семья которого должна служить ему и опорой и пъедесталом и идти вслед за ним по его дороге.
Страшно трудно допустить разрушение этой иллюзии, может быть самого главного, что осталось в душе от мечты, такой светлой и чистой юношеской влюбленности. Он стал взрослым специалистом, но продолжает мечтать, как мальчишка стать настоящим мужчиной и большим ученым. А, значит, он так и остался в чем-то незрелым мальчишкой, способным в любви видеть прежде всего себя и главным образом себя, свое отражение в глазах любимой. И потому с громадным трудом принимающего жизнь с ее изменами и случайными связями, с ее несовершенствами людей и отношений, такой, как она есть.
Да и она приходит на каждую встречу с новым багажом побед и ошибок, достижений и разочарований. Может быть самой большой ее победой и достижением стали ребенок и осознание конечности, краткости и жизни и времени. В отличие от него, ей уже знаком запах жизни и смерти, она вкусила тернии изгоя и риска решений и ответственности.
И в ней и в нем накопилось так много изменений, так много раздельно прожитого и нажитого опыта, так много скрытого напряжения дороги или отчаяния, что эта встреча должна быть либо первой, либо самой последней. Первой, если это будет началом совместного пути по немыслимой крутизне горного склона, на котором каждый в связке идет своим путем, попеременно страхуя друг друга. И последней, если еще раз они не сумеют найти общего языка и начать копить совместный багаж сопереживаний и прохождения. Ибо это единственное топливо, способное удержать и поддерживать вечно живой и изменяющийся огонь человеческих чувств.
Очень коротки их встречи. И невероятно трудно выйти за рамки привычных штампов отношений и понимания. Трудно из растопки развести костер, практически не имея дров. Это тяжелая задача теперь лежит больше на женских плечах, потому что только женщина, разводя огонь очага в строении или пещере, превращает их в дом.
И после первой ночи их последней или первой встречи женщина предстала перед мужчиной в танце. Языком тела, столь же трепетным и подвижным, как пламя свечи, она рассказывала о прожитом, о том, что такое рождение ребенка и чувство общности с ним, что такое смертельная болезнь и уход людей, которых ты пытаешься спасти. Женщина рассказывала о том, как трудно дается успех и чего стоит каждый шаг, что такое свобода риска и свобода любви. Она рассказывала о том, как она шла и падала, и снова вставала и ползла вперед, преодолевая себя и свои пороки и слабости. Женщина танцевала и проходила снова через свою жизнь и свои ошибки.
И снова и снова она вглядывалась безжалостно в себя и своего партнера, потому что только честность и готовность перейти через собственное эго могут дать возможность идти вперед и вверх по своей дороге. Она танцевала, чувствуя, что груз, который она кладет ему на плечи своим рассказом, может сломать ему спину или отбросить его от нее навсегда. Но только этот груз, только этот бесценный опыт, за который она заплатила такую дорогую цену, могут помочь ему, даже выброшенному из ее жизни, найти путь.
И только этот груз, только этот жестокий урок, дает ему материал, из которого можно сделать ту страховую веревку, с которой он может выйти из болота к вершине, чтобы взойти на нее.
Женщина танцевала, горели свечи и пылали чувства.
И никто сегодня не мог бы сказать, только угли или бушуещее пламя костра останутся от них завтра.
Художник.
В большой мастерской, заставленной опоками для литья, ковшами для приготовления формовочных смесей, ступками с пестиками, красками, банками со всевозможными составами, в углу под жестяным конусом вечно пылал огонь под двумя тиглями, в которых плавился металл для скульптур, статуэток и мелких поделок. В соседнем помещении на бесконечных полках и стеллажах хранились деревянные модели. Здесь были обнаженные женщины и мужчины, вооруженные до зубов воины и светские дамы в платьях с кринолином, забавные зверюшки и суровые львы и тигры, модели надгробных крестов и рыцарских регалий. За складом моделей была расположена модельная мастерская, в которой работал Мастер и четыре-пять учеников. Здесь всегда стоял запах высушенного здорового дерева и различных древесных лаков и клея.
Мастер обрабатывал свои модели, как Страдивариус свои скрипки, древесным спиртом, отогнанным из избранных пород дерева, и клеил их только костным клеем. Обработанное древесным спиртом дерево на века сохраняло твердую поверхность, недоступную ни для жучков, ни для гниения, и эластичный вязкий подслой под ней, предохраняющий дерево от высыхания. Такой лак и постоянно поддерживаемая влажность на складе моделей позволяли надеяться, что не только отлитые скульптуры, но и их деревянный образец – бессмертные произведения Мастера – просуществуют века и тем самым продлят жизнь их создателям.
Один из молодых учеников, закончив полировать руку новой модели, приступил к резке своего урока, воплощению в дереве эскиза с натуры, который он делал несколько дней назад. Это был портрет молодой симпатичной женщины лет двадцати – двадцати двух, то есть на три-четыре года или на бесконечность старше по возрасту, чем сам ученик. Подправив локоны прически и воротник блузки, ученик тронул стамеской губы девушки, и на них вдруг возникла озорная мальчишечья полуулыбка. Ученик задумался, отошел в сторону и стал вглядываться в еще слепые глаза полумодели, пытаясь поймать то их выражение, которое бы соответствовало еле видной улыбке. Он пытался найти ту озорную улыбку-усмешку этой девочки-женщины, которая так запомнилась ему во время нескольких случайных встреч и которая и заставила его обратиться к ее мужу и его родителям через Мастера, конечно же, с просьбой дать согласие на изготовление ученической модели, а может, и скульптуры. Подошел Мастер, взглянул на три эскиза и, обратившись к ученику, спросил: