– Что случилось? – спросил хозяин.
– Умерла мать моего мужа, – ответила девушка, – и я должна одеть приличествующую одежду.
Христиан вспомнил о тонких черных шелковых одеяниях, в которых разговаривали с ним колдуньи в шатре, и заспешил на окраину города к их шатру. Подойдя к воинам, охранявшим шатер, он молча отвернул рукав своей одежды и показал знак луны. Воины расступились, и он увидел вход в шатер и женщин, ожидавших его в легких цветных одеждах. Они снова сели на ковер внутри шатра, и снова ряд свечей разделил на две половины просторный палас.
– Мы знали, что ты придешь и ожидали тебя, – сказала старшая из женщин.
– Поэтому вы надели цветное платье?
– Нет, мы его надели потому, что идем сегодня после встречи с тобой на праздник Весны, праздник первой стадии взросления детей в одной из близких нам семей.
– Где же ваши украшения, которые я видел на вас в начале нашей первой встречи?
– Сегодня на этом празднике украшены должны быть только дети. Они доросли до пяти лет, и дешевые пестрые украшения, которые подарят и сделают для них родители и старшие братья и сестры не должны сравниваться с изысканными украшениями взрослых женщин. Главное украшение наше на этом празднике – это чистая радость и доброта, хорошие мыли и хорошие чувства. Пусть удача и свет помогут в жизни этим детям.
– А почему вы встретили меня в прошлый раз в белых одеждах с Богатыми украшениями?
– Потому что посетили перед этим семью с новорожденным и присутствовали при заключении брачного контракта.
– Почему вы сменили потом одежды на черные?
– Потому что готовились проводить в последний путь одну из наших подруг. Женщина дает жизнь и обмывает новорожденного. Она ходит за больным и обмывает раненых и больных. Она провожает в последний путь людей, и обмывает их в последний раз тоже она. Нет ничего страшнее, чем самой обмыть в первый и последний раз собственного ребенка. Но и этот тяжкий долг принимает на себя женщина.
– Вы знаете, что моя религия признает загробную жизнь и дает утешение близким в надежде встретить любимых на том свете. Какая вера дает вам силы для этого, если вы отрицаете христианского Бога и не верите, подобно колдунам, в вечное перерождение?
– Мужчины боятся боли и боятся смерти и ищут ее в походах, на охоте, в погоне за славой. Они не видят бесчисленных связей между людьми, между нынешними и прошлыми поколениями. Они не понимают, что каждый человек вносит свою лепту в ковер или паутину, окутавшую весь земной шар, в которой узор связей между людьми, зверьми, растениями и всей природой все расцветает и расцветает бесчисленными сочетаниями узоров и красок. И каждый человек, прошедший по миру, оставляет в этом ковре, в этой паутине свой узелок, свою ниточку, свое переплетение. Не в мертвой плоти, не в потустороннем мире, а в непрерывном взаимодействии всего живого остается наш след. Видимый тем яснее и тем больше, чем больше был наш вклад в духовное или интеллектуальное развитие человека, чем больше добра и света мы передали своим детям и окружающим. С болью и кровью приходит человек в этот мир, с болью и кровью уходит он из него. И кому, как не женщине, понимать, что смерть – это необходимое условие жизни, а не ее конец. Кому, как не женщине, понимать, что конечность земного существования каждого человека – залог продолжения и расцвета жизни его детей и его в детях. Только мудрая смелость и любовь позволяют женщине рождать детей, обреченных на смерть так же, как и она сама обречена встретить свою кончину. Только понимание вечного колеса жизни помогает ей в момент, когда она должна отпускать своего ребенка в бушующее море житейских тревог и напастей, когда она встречает внуков, которые закроют глаза ей и ее детям, и правнуков, которые продолжат эту дорогу. Редкий мужчина способен увидеть внутреннюю красоту колеса жизни и создаваемого им узора. Редкий мужчина способен взглянуть жизни в лицо, хотя многие из них готовы вновь и вновь подвергать себя опасности и глядеть в лицо смерти в бесчисленных войнах, поединках и походах.
Вот и ты предпринял это путешествие, чтобы найти корни черной магии и колдовства, проклятые вашей церковью. Мечем и огнем много лет воюет она с нами, и многих наших подруг сожгла инквизиция на своих кострах. Но невозможно сжечь ересь, корнем которой является сама жизнь и любовь. И не будет победы в этой борьбе ни у церкви, ни у государства, ни у “просвещенных” мужчин. Иди и подумай, что оставишь ты в цветущем ковре жизни: пустые молитвы, борьбу с призраками или детей, которые понесут дальше твое семя и твои идеи.
Прощай и будь счастлив. Если у тебя хватит мужества, мы поможем тебе найти предназначенную тебе женщину за то мужество и стойкость, за тот ум, который ты проявил в погоне за нашими знаниями. Пусть не только солнце, но и луна благословляет твою дорогу.
Гуру
К Гуру пришел его старый ученик, ведя за руку маленького мальчика.
– Учитель, – сказал он, – я слышал, что ты набираешь к себе теперь не только юношей, но и детей, и привел к тебе своего четырехлетнего сына. Пусть три дня в неделю он живет в твоем доме и начинает впитывать те знания и то искусство, которые ты давал нам, своим ученикам, с такой любовью и таким терпением. Согласен ли ты принять моего сына и помочь ему выйти на дорогу жизни?
– Спасибо за доверие, сын мой. Сейчас я начал учить своих внуков и ищу детей, которые могут быть их товарищами на трудном пути познания. Ибо трудно, очень трудно учить и быть строгим к отпрыскам отпрысков своих без товарищей, к которым ты можешь быть беспристрастным и которые могут служить для них эталоном сравнения.
И он взял ребенка и отвел его к другим детям играть на яме с песком, с кубиками, палочками и лопатками.
Через три дня ученик пришел за ребенком, и мальчик выбежал к нему и стал жаловаться, что каждое утро все дети должны мыться холодной водой и подметать место, где они спали, и делать физические упражнения, и носить палочки для всех членов семьи перед едой и туфли для Учителя, и даже веревочки, с которыми они играют и делают упражнения.
– Ты хочешь, чтобы я тебя забрал у Учителя? спросил отец.
– А ты у него учился? И он тебя так же гонял и заставлял все делать?
– Ну, гонял меня он гораздо сильнее и обращался со мной много строже, и не позволял мне, как тебе, кушать вкусные вещи, если я не сделал всех упражнений.
– И ты был доволен? И не ругался? И не хотел уйти от него в дом к маме, где всегда есть теплая подстилка и вкусная еда?
– Говоря честно, пока я учился, особенно в начале, мне не раз и не два хотелось уйти. Но потом я понял, что эта строгость для моего же блага, и ты помнишь, как много хорошего слышал ты от меня про Гуру Тань.
– Ну, если ты не ушел и стал сильным и взрослым, то, может, и я попробую потерпеть еще немного.
Отец и сын направились к калитке.
– Чень, – окликнул его Учитель, – я жду тебя сегодня на чайную церемонию. Мы породнились еще раз, и нам надо поговорить, ведь у тебя, наверное, есть вопросы.
Ученик поклонился в знак согласия, и потом у калитки он поклонился еще раз уже вместе с сыном, благодаря Учителя за заботу и науку.
Вечером, во время чайной церемонии, Ученик сказал:
– Гуру, ты учил меня, что ребенок до пяти лет – царь, с пяти до пятнадцати – слуга, а после пятнадцати – товарищ. А сейчас ты заставляешь делать вещи, которые им не нравятся, трех-четырехлетних малышей, включая своих внуков. Разве они не цари? Разве они не должны расцветать свободно, словно цветы, впитывая лучи любви и нежности и поклоняясь всему живому, как написано в наших книгах?
– Сильна любовь человека к своим детям. А к внукам еще сильнее и слабее. Сильнее, потому что ближе человек стоит к последнему порогу, и слабее, потому что нет сил требовать от внука и правнука того, что можно и должно требовать от завтрашнего хозяина жизни. Силен и слаб растущий человек, словно росток, пробивающий камень и окаменевшую почву, в неуемной жажде света и тепла тянется он к любви и к своим удовольствиям. Но так же, как росток, не ведает он еще иссушающей силы солнца и хлестких ударов ветра. И не знает, что прежде надо окрепнуть и выбросить боковые корни, чтоб потом без страха стоять над поверхностью Матери-земли. Мудрый садовник постригает кроны и подрезает верхушки деревьев, чтобы они ветвились и крепли. Мудрый Гуру не может обойтись без принуждения при выращивании детей и юношей. Только если есть Гуру или Учитель, который дает ребенку уроки силы по отношению к самому себе, уроки терпения и уроки строгости, только тогда и только мать может относиться к ребенку до пяти лет, как к царю, как я объяснял вам. А отец в это время должен его учить своим примером и своими рассказами, что всякое, даже неприятное, но необходимое, дело надо делать с таким тщанием и любовью, чтобы оно за счет терпения и старательности превратилось в необременительную и приятную привычку. Нет животных в мире, только лаской воспитывающих своих детенышей. Пример и любовь, строгость и снисходительность ты можешь увидеть в любом стаде и в любой стае, пришедших к месту водопоя, особенно в засушливую пору. Ты забыл, что вы, мои ученики, пришли ко мне и разделили со мной все заботы по ведению хозяйства и зарабатыванию денег для школы в возрасте пятнадцати-семнадцати лет. Вы пришли из теплых родительских домов, и первый месяц главное, чему учил я вас, это были смирение и покорность. Только с ними, обуздав вашу юношескую сексуальную невоздержанность строгостью и большими физическими нагрузками, я мог направить все ваши силы на совершенствование вашего духа, ума и тела. Более полугода каждый из вас жил без отдыха и домашних гостинцев в моем доме прежде, чем вы созрели для первого контакта с вашими домашними. Это можно было и нужно было сделать с подростками, с юношами, избалованными в своих семьях, для которых контраст между Учителем и родителями был дополнительным стимулом для успеха, позволял почувствовать самоудовлетворение от преодоления тягот поступления в школу одного из самых строгих учителей. Я не могу и не хочу вести точно таким же путем маленьких детей. Но и они, твои дети и мои внуки, должны едва ли не с молоком матери знать такие слова как «надо» и «нельзя», и такое чувство как преодоление. И горе тем из них, кому материнская любовь помешает понять это. Даже самые маленькие дети – это уже личности, и мое уважение к ним заключается в моей требовательности. А предлагаемая мной школа физического совершенства и игры позволит быстрее развить их ум и характер. И так же, как тебе казались вдвое теплее стены родного дома и объятия матери после месяцев, проведенных под моей крышей, для твоего ребенка слаще будут материнская кухня и плоды вашего сада после дней учебы. Но, как и ты, через несколько дней отдыха он тоже будет тянуться под крышу дома Учителя, чтобы снова и снова утверждать себя и оттачивать клинок своего характера и ума жестким оселком ученичества.
***
К императору пришла императрица и сказала:
– Государь, нашего двенадцатилетнего сына застали за подглядыванием за фрейлинами сестры в их туалетных комнатах.
– Что говорили по этому поводу фрейлины и принцесса?
– Они перешептывались и громко смеялись.
– Замечательно, с завтрашнего дня Джон должен перебраться в комнаты за дальними конюшнями, а с понедельника он приступит к занятиям в кадетском корпусе лейб-гвардии.
– Государь, но он так мал!
– Ну ведь он растет! Через три года он должен сдать мне и своему дяде, командующему и покровителю гвардейского корпуса, экзамен на младший офицерский чин, в шестнадцать стать командиром взвода гардемаринов, а в восемнадцать принять роту гвардии.
– Совсем мальчишкой?!
– К нему и придут такие же мальчишки. Только восемнадцатилетних можно полностью подчинить командирам и присяге, только из них можно сделать настоящих гвардейцев.Стоит только оторвать их от юбок и шляпок, вручить оружие и заменить погоню за красотками стремлением к славе… Потом взрослые мужчины становятся циниками и реалистами, их непросто оторвать от семьи, они могут великолепно воевать, но никогда не станут безупречно послушными солдатами.
– Ты хочешь сделать из нашего мальчика зомби?
– Нет, я хочу сделать из него отца-командира и будущего императора, который знает, как из мальчишек делать солдат и чем отличаются они от мужчин.
– Ты думаешь, что он сумеет это пройти и не сломаться?
– Как и я сам. Ну, будет скакать в день не две-три мили, как сейчас, а пятнадцать-двадцать, чтоб забыть всякие глупости и нижние юбки. Да, я забыл, скажи Кэти, что она и ее фрейлины должны поехать в госпиталь с подарками для раненых. И будет совсем неплохо, если они для начала помогут при перевязке легкораненых.
– Чего ты хочешь от девочки? Уж она-то точно не должна стать отцом-командиром?
– Ей тоже пора взрослеть, а не хихикать над всякими глупостями. Она должна увидеть людей и в страданиях, и в болезнях. Она должна увидеть тело человеческое, тело ближнего своего и в боли, и в отчаянии, и даже в смерти. Ей предстоит жить и давать жизнь, и провожать ушедших. И нет другого пути стать взрослой, кроме как научиться смотреть и сострадать и видеть людей не только в поклоне на паркетах и коврах дворца.
– Но она ведь может заразиться?
– Наш лейб-медик должен ей дать инструкции. Но разве какая-нибудь мать боится обмыть и обнять больного ребенка, чем бы он ни болел? Я долго не занимался детьми из-за болезни, из-за войны, и ты их избаловала. Они должны знать, что нет в жизни ничего, за что не приходится платить, и чем выше уровень притязаний, тем дороже плата, даже если реальная стоимость товара намного меньше. Ты же знаешь, насколько дороже стоят для всех прочих товары личных поставщиков нашего двора? Люди платят за марку, за фикцию. А ведь я предлагаю, я настаиваю, чтоб мои дети платили за опыт, за истинное знание, то есть за то, что цены не имеет. За что жизнью платят. Скажи своим, что это мое окончательное решение, и завтра же в конце дня я хочу видеть дочь после возвращения из госпиталя и хочу слышать доклад командира о первом дне кадета престолонаследника. Я знаю, что он сам и подхалимы постараются сделать его армейскую жизнь почти придворной. Я скажу своему брату, чтобы он позаботился о нем так же, как позаботился обо мне и о нем великий князь, наш дядя.