Конечно, Финляндия — страна небольшая, с небольшими ресурсами. Но это — четвёртый фронт! И намного лучше вместо опасной северной занозы, которая может вызвать, порой, и заражение крови, всё-таки иметь успокоенный, безопасный Север и Северо-Запад.
Сталин прекрасно осознавал всю сложность военного и политического положения Правительства Финляндии и, прежде всего, самого маршала Маннергейма. Потому что он не просто главнокомандующий. Он — Маннергейм. Человек, создавший финскую армию. Политик, побывавший и главой государства. Единственный маршал Финляндии, да ещё и пользующийся в народе своей страны огромной популярностью.
Гитлеру нужна была активная финская армия, отвлекающая на себя значительные силы советских войск. Сталин отчётливо представлял себе тот минимум войсковой активности, который полагался в таком случае. Финская армия выполняла военную работу явно меньше этого минимума. И Сталин понимал, что финский маршал делал это не для него. И не для Советского Союза. Он делал это для Финляндии, делал, глядя далеко вперёд.
Такая дальновидность финского маршала и подготовила условия и возможности для перемирия и выхода из войны Финляндии в сентябре сорок четвёртого. Сталин всё это понимал заранее, видел всё соотношение сил. И как исключительно практичный политик, исходящий только из целесообразности, пошёл на сепаратный мир с Финляндией. И совершенно очевидно, что благодаря мудрой дальновидности маршала Маннергейма советские войска не вошли в Суоми в сорок пятом году.
...Но этой августовской ночью сорок второго, почти за три года до окончания тяжёлой и кровавой войны, шестидесятичетырёхлетний Сталин обдумывал грядущие стратегические ходы и создавшуюся военную обстановку.
Всё было, как и в иные ночи августа, июля, других месяцев. Стояла обычная летняя ночь, обычная трудовая ночь в череде ночей его жизни. Но именно сегодня, после совещания с представителями Карельского фронта, он особенно долго думал об отношениях с Финляндией. О военной обстановке, о военной перспективе на Северо-Западе. О маршале Маннергейме.
Куранты на Спасской башне Кремля после мелодичной прелюдии пробили четыре раза. Верховный почему-то посмотрел на часы, потом позвонил.
Тотчас вошёл Поскрёбышев. Он был совсем небольшого роста. Лицо его, морщинистое и чуть желтоватое, было озабоченным.
— Товарищ Сталин?
— Не поедем в Волынское. Отдохну здесь.
— Слушаюсь, товарищ Сталин!
Из другой двери сразу же появился крупный генерал-майор Власик, начальник личной охраны вождя.
Сталин прошёл в спальню, через комнату от большого кабинета, на кровать ложиться не стал. Снял сапоги, прилёг на диване, укрылся поданным ему тёплым и толстым шерстяным одеялом.
— Товарищ Сталин? — Генерал Власик встал по стойке смирно.
— Спасибо, Власик, ничего не надо. Подай бутылку боржоми и иди. Свободен!
— Спокойной ночи, товарищ Сталин!
— Спокойной.
Неутомимый, умный, проницательный, расчётливый, хитрый, беспощадный, мудрый, мстительный, гордый, лицемерный, целеустремлённый, коварный... Он сегодня очень устал.
Вроде бы и день был обычным. Ничего из ряда вон выходящего не произошло. Ни в ходе войны. Ни в стране. Ни в мире.
Весь предыдущий день и всю прошедшую часть ночи по всему фронту грохотала война боями местного и разного значения. Завершались и готовились крупные операции. В этот день не сдали и не освободили ни одного города. Точнее освободили один небольшой город на Волге — Серафимович.
Вчера и Жуков приходил только раз, с утра, доложил обстановку на фронтах. А несколько раньше, в начале августа, наши войска оставили Ставрополь...
Но было событие, которое порадовало Верховного. Он большие надежды возлагал на новый, мощный и быстрый танк, который готовили очень тщательно. И вот пять дней назад Кировский танковый завод в Челябинске начал серийный выпуск этого нового танка Т-34. Эти танки уже воевали и здорово. Но их было мало. И вот теперь ещё один мощный завод.
А вчера, 27 августа, наша авиация дальнего действия нанесла несколько бомбовых ударов по Берлину. Когда Сталину об этом доложили, он даже улыбнулся, подумав, что теперь второй человек в Германии после Гитлера — Геринг больше не Геринг, а Майер. Эта фамилия у них — ну как у нас — Иванов. Потому что ещё в сорок первом Верховный читал в одной из информационных справок, как Геринг поклялся, выступая по радио, что, если хоть одна бомба упадёт на Германию, он будет не Геринг, а Майер. А наша авиация уже с конца сорок первого бомбила Берлин. Вот теперь он — Майер.
Завтра, то есть уже сегодня, Жуков отправится на Сталинградский фронт как представитель Ставки. Он будет готовить контрудар по прорвавшейся к Волге группировке противника. В состав Сталинградского фронта Сталин приказал перебросить три армии с разных направлений. Все три вводятся в бой немедленно...
Он пытался уснуть. Но снова и снова в его утомлённом и взвинченном постоянным напряжением мозгу двигались танки. Наши армии длинными, бесконечными колоннами перегруппировывались, перебрасывались для прорыва, для обороны, для усиления...
В его мозгу гудели самолёты, наши истребители МИГ, ЯК и ЛАГГ, недавно запущенные в производство, перехватывают в небе пикирующий немецкий бомбардировщик «юнкерс-87». Он только вышел из пике, и на него навалились два наших «ястребка»... Но вот появился один «мессер»... второй... тьма начала заволакивать небосклон...
Последний диктатор и правитель огромной страны, полководец великой войны заснул тяжёлым и тревожным сном.
Казнитель и спаситель, завоеватель и освободитель, человек-легенда и человек-дьявол, он отдохнёт пять часов. И снова будет сидеть за своим огромным столом, читать сводки, проводить совещания Государственного комитета обороны, отдавать приказы и просвечивать генералов и конструкторов, наркомов и учёных своим пронзительным и всевидящим оком. А пока он спит.
...А в этот самый день, когда Сталин несколько раз вспоминал его, маршал Маннергейм отправил в германскую Ставку в Винницу своего начальника генерального штаба, который после прилёта позавтракал в компании самого Гитлера. После чего Кейтель и Иодль в самых радужных тонах нарисовали гостю из Финляндии обстановку на фронтах. И пообещали, как это неоднократно уже объявлял Гитлер, взять Ленинград в сентябре.
Они обещали. Начальник финского генштаба слушал. Финские войска стояли за Ладогой. Стучал ленинградский метроном...
Планета вращается с запада на восток. Сдвигается время, смещая события. Маннергейм стоит у окна в своём вагоне в поезде главнокомандующего, смотрит на утренние сосны в полумраке сумерек. Медленно и неотвратимо движется тяжёлая стрелка кремлёвских курантов. Глухо и раскатисто звенят их удары. Сталин пока ещё спит.
30. ТАНКИ И ЗВЁЗДЫ
1943. Июль.
Надсадный рёв танкового двигателя давил на уши, однако Волохов хорошо слышал ответы по радио. Наушники спасали от этого гула.
Он сидел в башне «тридцатьчетвёрки», на полном ходу рвущейся навстречу немецкой танковой лавине. Его машина шла во главе клина двух батальонов по узкой, неглубокой лощине, коими изрезана почти безлесная холмистая степь и лесостепь Курской области и Воронежья, где развернулось это, неслыханное по своим размерам, танковое сражение.
Два батальона его дивизии двигались по центру направления танкового контрудара, уже не первого в этой долгой схватке. Гусеницы головного танка смачно и стремительно перемалывали сочную траву с чернозёмом, сильно подсохшим от жары и безводья. Позади из-под гусениц вылетали комья земли, густо клубясь серой въедливой пылью.
Батальоны не стреляли, и по ним не стрелял никто. Они мчались по дну лощины, и их не было видно.
Через полкилометра, когда они выйдут из неё, где лощина выходит на ровную, хотя и холмистую, степь, они откроют огонь по немецким танкам в лоб. И окажутся, естественно, и сами под огнём «тигров».
Волохов всегда очень тщательно и детально готовил каждую операцию. Он уже не спал четыре ночи. Урывками, может быть, чуть вздремнул, сидя у карты. Но ко сну его не тянуло. Возбуждение пересиливало усталость. Бой начинался с рассвета и прерывался ночью, когда невозможно было ни стрелять прицельно, ни двигаться. И тогда, при свете фонарика, порой прямо внутри танка, Волохов анализировал проведённый бой, набрасывая на карте направление и фронт боя, и директиву, боевой приказ на завтра. И сразу же неподалёку, в поставленной тут же палатке, проводил ночью совещание командиров частей, входящих и приданных его соединению. Уточнял, согласовывал и в итоге ставил задачу на завтра.
...Несколько дней назад его танковую дивизию, усилив дополнительными подразделениями общей численностью в сорок «тридцатьчетвёрок», передали в распоряжение Центрального фронта.
— Товарищ генерал армии, командир 12-й танковой дивизии генерал-майор Волохов прибыл в ваше распоряжение. Дивизия укомплектована по штатам военного времени.
— Здравствуй, Денис Андреевич! Второй раз этим летом встречаемся.
— Да, товарищ командующий.
— В общем, так, комдив! Получи в штабе приказ для своей дивизии. Завтра с рассветом в бой. Ночь — на подготовку и к рассвету — быть на исходных позициях. В состав танковых объединений не включаю. Пока — в резерве фронта.
— Слушаюсь, товарищ командующий!
— Участвуешь в контрударе против девятой немецкой армии. Мы уже практически сорвали их операцию «Цитадель». Но битва будет не быстрая, и не лёгкая. Твоя дивизия пойдёт между населёнными пунктами Ольховатка и Поныри.
Ростом он был даже повыше Волохова. Крупный, всегда улыбчивый, генерал Рокоссовский сейчас, однако, смотрел холодными и пронзительными глазами, в которых улыбки не было.
— Понятно, товарищ командующий.
— Направление дано. Всё остальное — сам. Главное, не останавливаться. Несмотря ни на что! Ну и, конечно, — командующий впервые слегка улыбнулся, — сохранить танки.
Оба понимали, что наступать, при любых условиях не останавливаясь, навстречу германской танковой ударной группе и сохранить при этом свои танки — невозможно. У немцев, особенно на «тиграх», мощные, крупнокалиберные орудия.
— Слушаюсь, товарищ командующий.
— Удачи тебе!
— Спасибо.
Рука у Рокоссовского была сильная и жёсткая, как и у Жукова... Хотя внешне они сильно отличались. Жуков почти всегда был суров, редко улыбался. Рокоссовский был веселее, улыбчивей. Но глаза... Пронзительные и холодные, подчас ледяные, они говорили о непреклонной воле этого человека, проницательности, уверенности в себе, неумолимой жёсткости в достижении цели, победы, в выполнении поставленной задачи.
Два батальона вытянутым клином проносились через лощину, приближаясь к выходу из неё, прямо в тяжёлый бой. Волохов заранее отыскал этот длинный овраг на карте и проложил через него центральную директрису атаки. Несколько раньше части дивизии двинулись параллельными курсами по флангам. Почему раньше? В этом и была оперативно-тактическая суть манёвра.
В тот момент, когда фланговые танки Волохова, идущие справа и слева от него, затеют артиллерийский бой с противником, стреляя на ходу, из лощины в лобовую атаку выйдут два усиленных танковых батальона. Внезапно, на выходе из лощины развернувшись в цепи, и открыв беглый огонь. Внимание противника сразу же будет перенесено на фронтальную атаку. А фланговые колонны совершат охват, отрезая первую волну «тигров». Вторая волна пойдёт с интервалом, который и позволит танкам Волохова, участвующим в охвате, не попасть бортами под огонь второй, следующей немецкой танковой лавины.
Уже далеко не в первый раз в этой войне, и даже не в десятый, применял Волохов этот оперативно-тактический приём. Отрабатывал в танковых атаках то, что его учитель и наставник — генерал Маннергейм — применял и отрабатывал в Первой мировой в кавалерийских боях. Кавалерия и танки — мобильные, быстро движущиеся, по сравнению с пехотой, части. А потому вполне естественно было основу приёмов, отработанных и признанных в кавалерии, использовать и в современных танковых боях. Однако далеко не все военачальники понимали эту истину, казавшуюся Волохову простой и понятной.
— Товарищ первый, — зазвучал голос в наушниках, — говорит «Рябина»!
— Слушаю, «Рябина»! Доложите обстановку!
— Вышел во фланг. Здесь «тигры». Около сотни в первой волне. Следующую не видно. Но, судя по пыли, идёт следом через тысячу, может, девятьсот метров за первой.
— Хорошо, Марков! Твои все развернулись?
— Да! Лупим во фланг, по бортам. Они разворачиваются. Но с другого фланга бьёт Черемисов. И ещё машины полковника Карпенко.
— Хорошо, Марков! Продолжай! Сейчас мы ударим, и тебе будет полегче. Конец связи.
— Есть, товарищ первый!
Когда танковая лавина немцев идёт, то после первой группы машин, большой группы, сотни или даже полутора сотен танков, нередко возникает просвет, большой интервал. И следующая танковая лавина идёт уже второй «волной».
Связь, конечно, у немцев была идеальная. Каждая машина шла по приказу командования. Но интервалы были. Во-первых, танки задерживались по ходу боя, выбивая наших окопавшихся истребителей танков. Во-вторых, одни машины ожидали других, и по немецкой аккуратности полк или дивизия шла полным шахматным строем, не оставляя сзади машин своего соединения. Это также им казалось тактически выгодным. Русские отбили первую «волну», решили, что — всё. Успокоились. А тут — вылетают ещё! А «тигры» идут быстро. Но сильно уступают в скорости и маневренности нашим «тридцатьчетвёркам».
И Волохов всегда использовал эти интервалы, чтобы его фланговые части били немцев сбоку.
Большая помощь для манёвров и охвата также была и от природных особенностей местности. Вся лесостепь и степь окружающих мест изрезана оврагами и лощинами. Да и холмы — до 200—300 метров высотой. И за ними, и в лощинах хорошо и незаметно проходит танковый резерв для возможного охвата и фланговых ударов.
— Товарищ генерал! — Это командир танка, он же командир взвода лейтенант Миньков, совсем молодой, лет двадцать-двадцать два, но уже год воюет и ордена имеет, — выходим из оврага!
— Вижу, Миньков. Работай, не отвлекайся на меня.
— Слушаюсь. Наводчик! По танкам противника беглым — огонь!
Едва выскочили, ушли чуть влево — батальоны разворачивались в цепь. Волохов не подавал команд. Всё было расписано заранее. Каждый знал свою задачу.
Сразу же после выхода из оврага наводчик выстрелил. Впереди в полусотне метров прямо навстречу шли два «тигра». Первый выстрелить не успел. Снаряд «тридцатьчетвёрки» точно попал между башней и ходовой частью. «Тигр» окутался дымом и загорелся. Второй «тигр» выстрелить успел, но судьба спасла экипаж и Волохова. В юркую «тридцатьчетвёрку» на ходу попасть не просто, и немецкий снаряд едва задел башню. Чиркнул сбоку и взорвался уже отлетая. В машине сильно тряхнуло, и только.
— Гришин! — Это лейтенант Миньков наводчику. — «Тигр» справа!
Тёмная, с синеватым оттенком крашеной брони, с большими черно-белыми крестами, тяжёлая машина разворачивала башню в сторону танка Волохова, который шёл, не сбавляя хода. А «тигр» этот стоял. То ли гусеницу подбило, то ли остановился, чтобы лучше выстрелить.
Но и тут Гришин немца опередил. Долбанул куда-то в нижнюю часть башни. Было видно, как «тигр» тряхнуло. И он сразу же зачадил чёрным, густым и жирным дымом.
Насколько мог видеть Волохов в смотровую щель из башни на ходу, всё холмистое поле до горизонта было заполнено стреляющими, ревущими, мчащимися или горящими танками. Справа и слева воевали его части, а дальше, тоже вправо и влево бились другие части и подразделения Центрального фронта. Насколько это было далеко, он точно не знал.
И как только умудрились танки Маркова, Черемисова, Карпенко, других его командиров совершить фланговые удары при такой плотности немецких «тигров» и «пантер».
Конечно, манёвренность и скорость наших «тридцатьчетвёрок» помогли. Это понятно. Но умение командиров полков и батальонов, танковых экипажей, бесспорно, оказалось здесь решающим.