– Хочу показать вам город! – Я потянула Новикова за руку.
И мое платье поплыло по тенистым улицам.
Вячеслав Митрофанович мог сказать, что знает город не хуже любого воронежца, но покорился гимназистке. Я уже не чувствовала неловкости рядом с Новиковым. Один его вид, вид героя войны, делал всякую спутницу уместной. Никакие сплетни не могли прилипнуть ко мне. Любая, невзирая на возраст, считала бы за честь пройти с георгиевским кавалером. С нами здоровались, военные отдавали честь, а я, как вырвавшийся из теснины ручеек, не могла остановиться. Может, говорила что-то сумбурное, легковесное, но на душе было радостно и светло.
– Вот дом губернатора! В таком доме мог бы поселиться генерал Новиков! – показала на губернаторский особняк.
– Болтушка!
Конечно, он тоже мечтал о чем-то достойном, быть может, о таких же хоромах, в которых мог жить. О генеральском звании, которое украсило бы отважного мужчину.
– А этот человек прорубил окно в Европу! – показала на памятник Петру в окружении дубов, чьи ветви тянулись вверх, как и рука императора.
– Вы намекаете на то, что нам стоит прорубить окно в Москву?
Новиков был воодушевлен. Добровольцы шли по Московской дороге. Взяли Орел. Три перехода оставалось до Москвы. И упоминание об императоре-победителе раздалось созвучно нашему настроению.
Мальчишки клеили к тумбам газету «Дело» и кричали:
– Читайте! История полка, связанного с именем генерала Раевского!
– Полк сформирован Петром Первым в 1700 году!
– Полку 219 лет!
Я повернула Новикова к тумбе.
– «Поля Полтавы, Кенигсберга, Ларн, Кагула и Рымника, – прочитала, заглядываясь на спутника. – Любимый Суворовым! Совершил чудеса храбрости в Итальянском походе… Смоленск… Бородино…»
Меня переполняло от восторженных чувств.
Рядом остановилась дама в огромной шляпе и длинном платье с узкой талией.
– «Воронежцы гордились подвигами родного полка… В 1917 году, когда армия отступала от Тернополя, смоленцы отбили атаки немцев и переходили в контрнаступление…»
– Удальцы! – воскликнула дама.
– «Доблестный георгиевский кавалер, сражающийся в рядах Добровольческой армии, формирует 25-й пехотный генерала Раевского Смоленский полк».
– А скажите, кто этот доблестный георгиевский кавалер? – дама повернулась к Новикову.
Вячеслав Митрофанович поднял руку, чтобы прикрыть георгиевский бант на груди, но не успел, и только сказал:
– Мы не подведем…
С вокзала доносились гудки паровозов, бойко щебетали птицы, улицу нежно обливало вечерней прохладой, за спуском к реке стелилась медная степь, а мы стояли и молчали. Дама, восхищенно оглядев Новикова, отошла. Куда-то делись мальчишки. В эту минуту меня не сдвинула бы с места упряжка лошадей.
– Оля, я вам давно хотел сказать…
Мое сердце готово было разорваться. Я ничего не понимала и вместе с тем ловила каждое его слово. Он произнес что-то очень ласковое. Очень понятное. Меня бросило ему на грудь. Я зарыдала. Он гладил меня по голове и шептал:
– Моя…
Я плакала от счастья. Теперь я знала, кто я ему…
Через день я уехала в Медвежье готовиться к свадьбе. Новиков обещал приехать и просить у родителей моей руки.
Отец, услышав о моем замужестве, спросил:
– А не рано ли? Тебе бы еще гулять да гулять.
– О чем вы говорите, папа? Мне теперь гулять суждено только с одним человеком!
– Может, подождать? Хотя бы до тех пор, пока белые возьмут Москву.
– Почему вы хотите лишить меня удовольствия въехать в Москву женой Новикова?
– Ладно… А готова ли ты, доча, быть офицерской?..
Он не успел договорить, как из меня хлынул поток утвердительных слов, на что отец замолчал.
Меня стали готовить к свадьбе. Заказали подвенечное платье у портнихи в Землянске, собирали приданое, уточняли список гостей.
Я бредила теми торжественными минутами, когда священник в белых одеждах спросит: «Согласна ли ты, раба Божья Ольга, стать женой раба божьего Вячеслава?» Даст несколько секунд на размышление, а я воскликну так, что разверзнутся купола: «Да! Да!» Он протянет суженому кольцо, и тот наденет его на мой тонкий безымянный палец.
Младший брат Алексей предложил съездить в Богоявленовку и поговорить с местным батюшкой о венчании. Но я хотела, чтобы нас венчали не в приходской церкви, а в самом большом соборе Воронежа. Договориться об этом поручили Сергею, который остался в городе и помогал Новикову формировать полк.
О предстоящем венчании прознали крестьяне Медвежьего. Пришли к отцу и заявили, что в дом на праздник не просятся, но их любимицу Оленьку Алмазову просто так в жены не отдадут. А в означенный день будут гулять всей деревней. Тогда по обычаю гуляли неделю-другую, и я этому еще больше обрадовалась.
– А если сойдутся из окрестных сел? – спросил Алеша.
– Как здорово! Пусть гуляет вся Богоявленовка, Трещевка, Ерофеевка… Весь уезд!
Мне казалось, что все вокруг переполняет радостью от того, что Ольга Алмазова выходит за Вячеслава Новикова.
Хотя и беспокоило, как быть с тортом с тележное колесо, какой был на свадьбе Вячеслава и его первой жены Любови. Но ни папа, ни мама о торте не напоминали. Я доверила свадебные приготовления своим родным, а сама целыми днями подбирала кофточки и платья для будущей семейной жизни, прикидывала, какие наряды возьму с собой в Москву, куда поеду с Новиковым.
Разбег дня замедлялся. Последние лучи солнца рано задерживались в тени рощ. Уходящая лавина красок топила дубравы. В такие вечера я часто разговаривала с родителями.
– Папа, а ведь Лебедев оборонял город от белых. Как это можно против тех, с кем воевал плечом к плечу? – спросила отца.
– В смутное время все возможно, – говорил Василий Алексеевич. – Я тоже этому сначала удивился. Ведь отец Лебедева тоже сидел в тюремном замке, как и я. Но потом понял. Дело в том, что я сидел за то, что хотел раздать землю помещиков, а он за подпольную типографию. Отец Лебедева дружил с Максимом Горьким. А я избегал революционеров…
– Папа, раз уж разговор так пошел, то почему ты сторонишься батюшек?
– Я не приемлю, что нельзя понять. Возьми таинство причащения. Человеку подают просфору. По словам священников, частичку тела Христа. Ложечку кагора. Его кровь. Но разве можно, есть тело, пить кровь? Это ведь… людоедство.
«Я бы тоже не смогла», – подумала я и напугалась:
– Ты против венчания?
– Что ты, детка! Мы тебя крестили и повенчаем! Знаешь, как по душе простота доверчивых обрядов…
– Но ведь и при венчании пьют кагор.
По утрам я ездила на примерку в Землянск – маленький, тихий, не связанный с остальным миром даже железной дорогой, городок. Большак пролегал по степи. В янтарных оправах лесополос синели поля. Медью обливало стволы сосен, а на откосах жались к земле красные листики усыхающей земляники.
Очарование очей!
Проселок скатывался в котловину с речкой Серебрянкой, за которой на пологий холм лезли домики, церквушки и уездные учреждения Землянска. В самой низине в пристройке двухэтажного здания военкомата квартировала портниха.
Подъезжая к военкомату, я обращала внимание на снующих военных и спрашивала себя: «Неужели так же озабочен Вячеслав Митрофанович? С такими же хлопотами сколачивает полк?»
Портниха, упитанная курносая говорушка, мне постоянно льстила. Работая ли иглой, разглаживая ли складки материи, подчеркивала, как повезло мне – юной барышне с женихом и жениху со мной. Когда же во время примерок заходила дочь Землянского городского главы Мария Новоскольцева, она осыпала комплиментами и Марию. С Марией мы быстро познакомились. Мария давала советы, как подобрать фасон, где оторочить платье, где сделать разрез. Она была уже замужем, и ее муж служил рядом в уездном военкомате.
– Оленька, право не знаю, успеете ли вы сыграть свадьбу? – как-то заметила она.
– А что-то может помешать? – удивилась я.
В словах Новоскольцевой звучали тревожные нотки, но она ушла от прямого ответа и перевела разговор на другую тему.
А чего мне было бояться? Все шло как нельзя лучше. Вскоре готовое платье висело в шкафу; приданое разместилось в сундуках; в подвале ждали подходящего момента соленья, варенья, съестные припасы на любой вкус; в саду вытянулся навес со скамьями для гостей; брат договорился с настоятелем Смоленского собора о венчании; в сарае смазанными колесами и лакированными крыльями блестела коляска для новобрачных; в конюшне стучали копытами кони; даже борзые, которые давно не охотились, взбодрились и виляли хвостами.
Я загадывала день и час приезда Новиков и представляла, как в парадном мундире во дворе появится Новиков, как спрыгнет с коня, как пройдет по стежке, сметая листву, как ступит в комнату к моим родителям, как попросит руки их дочери, как прослезятся отец и мать и благословят.
Бывают ли сладостнее минуты?
Ветер срывал листья с крон, целыми охапками подбрасывал над землей, ковром стлал в саду. Бушевал карнавал осени, листопад, праздник природы.
И моей души!
Я ждала Вячеслава Новикова, ждала утром, днем, вечером, ночью, изо дня в день, а вместо него прискакал его адъютант Уманец.
Сразу прошел ко мне:
– Барышня! Я к вам с новостью…
– Какой?
– С венчанием придется повременить…
– Как повременить?
– Мы оставляем Воронеж…
Я ничего не могла понять. Готова была схватить Уманца за грудь и затрясти: но почему венчание откладывается? Почему оставляют Воронеж? Почему не приехал сам Вячеслав Митрофанович?
– Красные наступают…
Мы в Медвежьем, как всегда, обо всем узнали позже всех.
– Вячеслав Митрофанович просил передать, что вы вольны поступить, как считаете нужным. Если пожелаете остаться, я уеду. Если ехать, я вас доставлю к нему в целости и сохранности…
Пожелаю не пожелаю. Как я могла не пожелать! Я готова была ехать за Новиковым хоть на край света.
– Он сказал, что вам можно и переждать в Медвежьем, но уверенности, что мы скоро вернемся, нет.
Голова у меня пошла кругом. Я в смятении смотрела по сторонам.
В комнату вошел отец. Он обо всем сразу догадался. Мне пришлось выдержать тяжелый разговор.
– Ольга! Не спеши. Куда ты поедешь? Ведь войска отходят.
– К Новикову.
– В качестве кого?
– Невесты…
– Ольга, образумься, там война!
– Ну и что?!
– … Ведь в нашем кругу не принято, чтобы девушка без брака…
– Папа! Что ты говоришь, ведь ты, ведь ты…
– Оленька, доченька, – взмолилась мать.
– Что я скажу Новикову?! Что струсила? Бросила лю… – во мне поднялось что-то жесткое. – И если я останусь, красные кинутся меня искать. Ведь весь Воронеж видел меня с Вячеславом Митрофановичем…
Сама не ожидала, что во мне проявится такая твердость.
О существовании большевиков мы как-то забыли. Поверив в силу добровольцев, думали, что красные ушли навсегда, но, видимо, ошибались.
Я попросила родителей не прятать далеко подвенечное платье, не спешить раздавать продукты, приготовленые на свадьбу, не снимать навес и не разбирать лавки для гостей. Мне казалось я уезжаю ненадолго.
В саквояж кое-как затолкали мои вещи – собрали бы два чемодана, три, если бы я не воспротивилась.
Тепло одели: вечером уже было прохладно. Заручились у адъютанта заверениями хранить меня как зеницу ока, перекрестили и отпустили.
Две лошади с всадниками выехали из Медвежьего.
Я испытывала угрызения совести потому, что оставила родителей, но мною руководило другое: иного пути, кроме как к Новикову, у меня не было. Можно было осуждать меня за поспешность, непродуманность, взрослая бы женщина такого не совершила, но я была молода и влюблена!
Долго скакали по разноцветным, словно склеенным из лоскутов, полям, пока в лучах заката не показалась дорога «Воронеж – Землянск». Я увидела поток скрипучих повозок, перегруженных пролеток, отдельных всадников и пешеходов. Все двигалось в сторону Землянска. Мелькали мундиры чиновников, служащих банков, костюмы дворян, сюртуки купцов. Шли и ехали пожилые и молодые, женщины и дети. Видно было, что люди уходят целыми семьями, тронулись в путь все те, кому оставаться в Воронеже было не просто рискованно, а смертельно опасно.
Многие уходили. Офицеры увозили свои семьи. Я видела, как люди бежали, хватались за телеги, как старший офицер приказал солдатам слезть с телег, и в них усадили женщин и детей.
Все катилось на запад.
Высматривала брата Сергея, но Уманец сказал:
– Смоленцы прикрывают отход.
– А где Новиков?
– Со смоленцами.
– Так куда мы скачем?
– Разговорчики, барышня! – неожиданно приструнил Уманец. – Раз уж решились ехать, то слушайтесь. Мы едем туда, где встретите Новикова.
Обгоняя темные очертания пеших, повозок, мы добрались до Землянска. Уже стояла глубокая ночь, и не было видно ни неба, ни отблесков на низких тучах, все сковала густая темнота.
Кое-как нашли военкомат, окна которого горели слабым светом. Вокруг, несмотря на поздний час, носились люди. Я еле достучалась до портнихи в пристройке военкомата и попросилась переночевать.
Портниха оказалась на редкость молчаливой. Из ее уст не вылетело ни одного слова, какими неделю назад она расхваливала меня и мой брак с Новиковым. Но я была очень усталой и не придала этому никакого значения. Легла и провалилась в тяжелый сон.
Утро проснулось в молочном тумане. Вставать не хотелось. Но я заставила себя быстро одеться.
Около военкомата толпились люди.
– Набирают пополнение, – сказал мне Уманец.
Ко мне подбежала женщина:
– Ольга! Не узнаете? Я Мария Новоскольцева.
– Ах, да, Мария. Я вас узнала.
– Вы тоже бежите? Понятно… Ваш муж…
– Что вы хотите этим сказать?
– Моего мобилизуют…
– Куда?
– В Смоленский полк.
С ней поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, где в просторной комнате с огромным шкафом и портретом последнего российского императора на стене, а картинами Керенского и какого-то матроса в углу, за узким столом военные окружили Всеволода Веселаго.
– Вот он забирает моего мужа! – Мария показала на Веселаго, перед которым стоял грузный офицер.
– Госпожа Алмазова! – вскочил Веселаго. – Да объясните этой даме, что если мы не заберем ее мужа, его заберут большевики. Лучше пусть идет к нам в Смоленский полк…
Я не стала вмешиваться в чужие дела:
– Где Новиков?
– Он с полком пошел на Латную – Нижнедевицк – Касторное. Это станции по дороге на Курск.
– А вы?
– Укомплектовываю взвод.
– А мне Уманец сказал, что Новиков здесь…
– Уманец, Уманец! Обстановка меняется каждый час. Полк перебросили. Буденновцы жмут…
Я услышала слово «буденновцы». Именно они ордой появились из степей и хлынули на Воронеж. Их сдерживал кубанский корпус Шкуро, а в пехотной группе отбивался 25-й Смоленский полк полковника Новикова. В полку насчитывалось четыреста добровольцев. Покидая город, смоленцы пели:
Теперь они уже изрядно удалились от Воронежа.
Я настояла, чтобы Уманец отвез меня к Новикову.
Мы поскакали в сторону железной дороги, надеясь там застать Смоленский полк. С серого неба сыпал холодный мелкий дождь. На полях каркали вороны. Телеграфные столбы безучастно уходили в тусклую даль. Как мы ни погоняли лошадей, они, мокрые и грязные, вскоре перешли на шаг.
Подъезжая к станции Курбатово – это между станциями Латная и Нижнедевицк, я обратила внимание на переполненный беженцами поезд. Вагоны ломились от людей. Из окон выглядывали пожилые мужчины и женщины, молодые дамы, девочки и мальчики, лица которых были полны надежды. Паровоз натужно пыхтел на путях, готовый вот-вот сорваться в бег. Но его не выпускали, пока грохоча и выкидывая черный дым, не пронесся встречный бронепоезд.