–А самое главное – что я могу ей дать? Я же солдат подневольный, разве ей нужен такой, как я? Поверь, Богдан, трудно мне с такой мыслью. Я хочу, чтобы она была счастлива, а я не смогу ее сделать счастливой, и я не смогу уже без нее.
–Дружа мой, ну какая она графиня? Она живет, как простолюдинка.
–Она говорила, что у нее есть родственники в Петербурге, но они даже не знают о ее существовании.
-Ну, вот видишь, живи, пока живешь, люби, пока любится, потом видно будет. Пойдем, кум, спать, завтра рано вставать.
–Подъем, сотня, стройся! – у входа в палатку стоял Семкин и орал опять своим железным голосом. – Бегом стройся, что, как вареные, ходите.
Казаки, скрипя зубами, выбегали строиться. Им сильно не нравилось, что их гоняют, как молодых. Никого, кроме нас, больше не было, значит, Семкин просто тренирует. Гад, нашел время, я думал, правда, что-то случилось. Но майор посмотрел на нас, развернулся и ушел, получая в спину злобные речи.
От казармы по направлению к нам шла Даша. Я поспешил к ней навстречу. Девушка испуганным голосом спросила:
–Что случилось?
–Ничего не случилось, просто издевается, – сказал я, гневно глядя в сторону, куда удалился майор.
–А зачем?
–Потому что сволочь! Он нехороший человек, и, больше чем уверен, он не может писать стихов.
Со стороны палатки я услышал смех, вся сотня смотрела на нас и смеялась.
–Мне надо идти.
–Ты стесняешься меня?
–Нет, Дашенька, просто сейчас будет завтрак, а потом я приду к тебе.
До завтрака еще было время, и казаки решили немного поспать, зашли в палатку и легли. Мне очень не понравилось, что меня обсмеяли, но ругаться с целой сотней бесполезно, и я решил посмеяться над ними, как они надо мной. Подойдя к палатке, я крикнул:
–Подъем, сотня, стройся!
Гаркнул я голосом Семкина.
Казаки суетливо выбегали на плац, быстро строились. Серега Муравьев на выходе из палатки споткнулся и упал, на него рухнуло ещё несколько казаков, получилась куча-мала. Я стоял за палаткой так, чтобы меня не было видно, и наблюдал за их построением. Вдруг совсем рядом я увидел майора. Он подошел с другой стороны, видимо, шел из конюшен.
–А что, казачки, строитесь? Кто велел?
–Вы, ваше благородие, приказали, – произнёс растерянно вахмистр.
–Я?
Семкин удивился, но вслух произнёс:
– Завтракать уже время.
Все казаки стояли в строю, а я не мог найти Богдана, прошел весь строй, но нигде не нашел. Зайдя в палатку, я увидел его лежащим на своем месте.
–А ты что не строишься?
– Кум, я твой голос узнаю из тысячи.
–Лихо я их, да? Не будут надо мной смеяться, мне так перед Дашей было неудобно.
–А ты видел, как они на выходе упали? – Богдан смеялся от души, ему очень понравилось, как я их проучил.
–Ладно, кум, пошли завтракать.
После завтрака все занимались своими делами. Я сходил в конюшню, проведал коня, покатался верхом, попрыгал через ямы. И только потом пошел к Даше. Она уже поджидала меня и, издалека увидев, как я направляюсь к ней, сразу пошла навстречу. Мы отошли от всех злых глаз подальше, чтобы никто не мог нас увидеть. В самом дальнем углу гарнизона, у старой крепости, было безлюдное место. Там находился только караульный на вышке, и то сверху ничего не видел. Мы разговаривали очень долго, не замечая, как проходило время. Даша читала мне стихи, и я удивлялся, как много она их знает наизусть. Я пытался тоже что-то придумать, но не получалось ничего. Стоило мне только придумать пару строк, я хотел придумывать дальше, но что было раньше, я уже забывал. А записывать я стеснялся, так и крутился на двух строчках.
Как-то вечером мы с казаками собрались попеть песни, которые мне они очень нравились своей мелодичностью, у нас совсем не так поют. Очень хорошо пел Данько: напевно, раздольно, с душой. Песни были и шуточные, и про судьбу солдатскую, горемычную. Я тоже спел несколько песен, которые пели наши родители, вот так же собираясь вечером на завалинке. Но меня зачем-то потянуло на стихи.
–Ребята, давайте я прочитаю вам стихи очень известного поэта. Он тоже воевал на Кавказе, и самой большой его мечтой было облегчить страдания простых людей, солдат, казаков. Он вступил в неравный поединок с теми, кто угнетал бедняков, кто делал невыносимой жизнь простых людей. Его зовут… Не успел я закончить, как мне прямо в лицо ударило полено. Из носа потекла кровь. Я вскочил в страшном гневе и был готов убить любого, кто кинул в меня это. Но передо мной стоял Остап, он покрутил у виска пальцем, обжёг меня своим взглядом и, ничего не сказав, прошел мимо. Только кивком головы показал, чтобы я шел за ним. Пройдя за палатку, он круто повернулся, взял меня за грудки.
–Ты, мать твою душу, что, дурак, наделал, ты же не только сам в кандалы попадешь, но и Дашу за собой потянешь.
Его слова прошили меня насквозь.
–Что же делать, Остап? Я не прощу себе, если из-за меня пострадает Дашенька. Но кто может на меня донести? Шунько?
–Нет, он на это не пойдет, не такой он человек. Поверь, у нас здесь хватает подлецов, которые работают на ревизоров. Зато деньги хорошие получают. Если на неделе не появится ревизор, считай – тебе повезло. Ну, а если появится, то прячь Дашу подальше, ее хоть не погуби, если своим длинным языком себя погубил.
–Ты, я смотрю, уже меня похоронил, может, пронесет, а?
–Поверь мне, старому, много я повидал, не пронесет, почитай, вся сотня была, все слышали, как ты с ума сходил. А ревизор этот – такая сволочь … И фамилия у него подходящая: Хряк Онуфрий Онуфриевич, весь жиром заплыл, глаз не видно, сопровождают его всегда четверо отморозков под два метра ростом, такие же жирные и здоровые, как он. Самое любимое их дело – это пытки, пытают они людей не по-людски, а по-зверски. Говорят, учились они этому в Персии, учителя были хорошие, не было у них человека, который бы не заговорил. Я вот что думаю, может, тебе бежать к атаману?
– Нет, не побегу.
–Ты не спеши, подумай, потом поздно будет.
–Скоро война, как вы без меня? А Дашу куда?
–Дурак ты, Коля, тебя на дыбу, а ты рвешься родину спасать. Зачем она тебе, покалеченному?
–Нет, не побегу!
–Смотри сам, ты уже взрослый.
–Остап, у меня к тебе просьба есть. Если что со мной – присмотри за Богданом. Как бы он спасать меня не кинулся, всех тогда я погублю, кто мне мил и дорог.
–Хорошо, друг, сделаю, как надо.
На пятый день после случившегося, к вечеру, я пришел к Даше в казарму, но ее там не оказалось, а поутру приехал ревизор, и сразу меня вызвали к нему. Меня вели к нему под конвоем. Я подумал, что, наверное, полковник вчера спрятал Дашу, он, может быть, узнал, что должен приехать ревизор, и спрятал ее где-то в ауле или в городе. Меня ввели в кабинет, специально подготовленный для пыток. На столе лежали кусачки, молотки, еще какие-то инструменты. Я смотрел на них и думал только про Дашу. За столом сидел очень толстый мужик в зеленом костюме. Казалось, что он вот-вот лопнет на нем. Толстый посмотрел на меня и сказал конвоиру:
–Девку тоже давай.
Конвоиров было трое, и раньше я их не видел. Скорее всего, это те, о которых предупреждал Остап. Значит, приехали вместе с этим толстяком. Один сразу вышел, двое, что остались, привязали меня к стулу, что стоял посреди комнаты и был прибит к полу.
–Ну, расскажи мне стишок, – сказал ревизор.
–Какой стишок?
–Ну, какой ты хотел рассказать казакам?
–Да я просто, ваш бродь, хотел найти сочувствующих, и вам потом сообщить.
–Такие штучки со мной не проходят, эти сказки будешь детям своим рассказывать. Ты еще молодой, лет двадцать на каторге проведешь, потом заведешь семью, детей, если здоровье останется, и вот им расскажешь, они тебе поверят. А мне говори правду, а то мои ребята – мастера на пытки.
Все трое были около двух метров, и такие же толстые, как хозяин. Один из этих здоровяков взял меня за волосы и потянул вверх. Мои волосы трещали, казалось, что он снимет с меня скальп, а он все тянул и тянул. Отпустив волосы, у него в руке осталась целая прядь, он покрутил ею перед моим лицом.
–Ну что, казак, будешь рассказывать, кто тебя учил этим стишкам? Я тебе советую рассказать сразу, ты все равно скажешь, только не сделав этого сразу, можешь лишиться здоровья. А вот когда лишишься здоровья, ты уже не будешь нужен своей красавице, ее, кажется, Дашей зовут?
При этих словах ревизора у меня вся боль прошла. Но я не знал, что ему говорить, я молчал и думал только о Даше, хоть бы ее не нашли. Хряк с добрым лицом продолжал:
–Коля, дорогой, ты вот подумай. Я хочу тебе помочь, у меня приказ: отослать тебя на каторгу. Но я знаю, что ты и читать-то, наверно, не умеешь, куда уж тебе стихи сочинять. Ты, вот, пытаешься выгораживать эту девку, а ведь она – враг. Это она хочет, чтобы ты шел на каторгу, она специально научает казаков, чтобы они в дезертиры шли, а не на войну. Коля, ты вот мне расскажи, как она тебе все это говорила, где она прячется, скажи и ступай служить дальше, а я буду уже с ней беседовать.
Я продолжал молчать, мне было противно даже смотреть на Хряка. И чем дольше я молчал, тем злее он становился. В комнату вошел тот, который ушел за Дашей.
–Хозяин, ее нет нигде!
На душе у меня сразу стало спокойно. В комнату вошел еще один. Вот и четвертый охранник Хряка, все в сборе.
– Ну, я вижу, ты не хочешь говорить по-хорошему. Как хочешь, значит, вытащим из тебя клещами, Давайте, ребята, работайте.
Все четверо подошли ко мне.
– Казак, мы тебя сейчас будем бить и пытать. Если ты захочешь нам все рассказать – скажи, мы сразу перестанем, понял?
–Понял.
И все четверо, по очереди, начали меня бить. Били в самые больные места: кто в лицо, кто по ногам, удары сыпались со всех сторон, пока я не потерял сознание. Очнулся оттого, что на меня кто-то лил воду. Открыв глаза, я увидел перед собой противную рожу ревизора.
–Очнулся? Хорошо. Сказать ничего не хочешь?
Я молчал.
–Продолжайте, ребята.
Ко мне подошел тот, что ходил за Дашей.
–Ну, казак, теперь я тобой займусь, и поверь, ты мне расскажешь не только про свою сучку, но и про то, как на царя покушение делал.
Он подтащил стол поближе, положил на него мою руку, вытянул мой палец, и что есть силы, ударил по ногтю молотком. От такой боли я заорал не своим голосом, такой боли я не ощущал никогда. Из пальца тонкой струйкой стекала кровь, заливая на столе инструменты. Мой ноготь лежал рядом с пальцем. Сквозь боль я услышал, как на улице кто-то орал. И я узнал: это был Богдан. Он орал и ломился сюда, в комнату, его кто-то удерживал. Я понимал, что если закричу еще, то его никто не удержит, и тогда я погублю и себя, и его. Тем временем мои мучители только входили во вкус. Толстый положил на стол другую руку, и ударил по ногтю молотком. Я зубами прикусил язык, чтобы не заорать, во рту появился вкус крови, боль пронизывала меня всего, но то, что я не подал и звука, моих палачей еще больше злило, и они сразу ударили по другому пальцу. Я потерял сознание. Очнулся от нестерпимой боли, мне казалось, что по моим пальцам били и били, не переставая. Хряк и четверо палачей стояли у окна, разговаривали о чем-то своем, не обращая на меня никакого внимания. Мне хотелось, чтобы они не заметили, что пришел в себя. Я не знал, сколько времени пробыл без сознания. Казалось, что стоит мне только шевельнуться, как они примутся опять меня пытать. Ревизор посмотрел в мою сторону.
–Посмотрите, он, наверное, должен прийти в себя.
Здоровяк вылил на меня ведро воды.
–Хозяин, он готов продолжать экзекуцию.
–Ну что, казак, больно? Может, подумаешь и назовешь сообщников. Говори, сволочь, где девка?
Я молчал.
–Продолжайте .
Мою руку положили на стол. Я, уже по привычке, прикусил язык. Боль опять прошла по всему телу. Третий палач, подойдя ко мне, сказал:
–Ну, теперь моя очередь, сейчас я буду тебя пытать. То, что было до этого – цветочки, теперь ты у меня петь будешь.
Толстый схватил со стола щипцы, подошел с идиотской улыбкой и взял мой мизинец.
–Ну, петь будешь? Девка где? Молчишь, сука, – и откусил кусачками мне полмизинца. И я снова потерял сознание. Очнувшись, увидел, что в комнате только один палач. Я жутко испугался, что Богдан на мой крик вбежал сюда, и теперь его будут пытать. Дверь открылась, вошли Хряк и трое палачей. Я хотел что-то сказать, но язык мой опух, и я не мог произнести и слова. Тот, который бил мне по пальцам, подошел и палкой открыл мне рот.
–Хозяин, он откусил себе язык.
–Ладно, хрен с ним, закончили. На каторге он и немой сгодится. Давай полковника ко мне.
Полковника привели через пять минут. Хряк с ним разговаривал, как с простым солдатом.
–Полковник, этого в лазарет, под арест, через неделю я за ним пришлю конвоиров. На каторгу поедет.
–Узнали от него, что хотели? – спросил полковник.
–Эта сволочь откусила себе язык.
Степанов посмотрел на мои руки.
–Казаки!– позвал Степанов. В комнату вошли Богдан и Остап.
–В лазарет его, быстро.
Я пытался спрятать от Богдана руки, но он все равно их увидел. Кровь бросилась в его лицо, руки зачесались. Он посмотрел на голову Хряка, обдумывая, куда хватить кулаком. Но полковник это понял и закричал:
–В лазарет его, быстро, быстро.
Богдан с Остапом взяли меня на руки и понесли в лазарет. Там капитан Тюрин сделал мне укол, и я не чувствовал боли совсем, мне вдруг стало хорошо. Капитан обработал мои раны.
Богдан был со мной, он не отходил от меня ни на шаг, говорил, что с Дашей все нормально. И как только уедет Хряк, он ее приведет ко мне. Два конвоира, поставленные полковником, были из нашей сотни, их можно не бояться.
–Богдан, – позвал его Остап, – тебе пора.
Я посмотрел на него и понял: он что-то задумал, но говорить я не мог. Кузьмин вышел из лазарета и направился к конюшне. Быстро запряг коня, вскочил верхом и поскакал. У ворот его ждал Остап, он дал ему два револьвера и две шашки. Богдан поскакал дальше, он проскакал через аул до небольшого лесочка, где можно было спрятаться, развел костер и стал поджидать, когда поедет ревизор с палачами. Огонь в костре весело потрескивал, Богдан смотрел на костер и придумывал, как будет убивать обидчиков. И чем дольше их не было, тем злее он становился.
К вечеру показалась карета, запряжённая тройкой лошадей. Богдан, держа два пистолета в руках, преградил им путь. Четверо сидели в карете, один – на месте кучера.
–Что тебе надо, казак?
–Застава. Всем выйти для проверки.
–Какая здесь застава? Ты что, казак, с дуба рухнул?
–Разбойники здесь лютуют! Выходи, а то щас пальну по карете.
Из кареты показалась толстая морда Хряка, с шашкой на боку. За ним вышли еще трое.
–Я – ревизор наместника, – он пристально посмотрел на Богдана. – Казак, а мне твое лицо знакомо, я тебя где-то видел.
Богдан со всей силы ударил по ведомому коню, вся тройка сразу сорвалась с места и исчезла за деревьями, увозя за собой пустую карету и оружие, находившееся в ней.
–Тебе чего надо? – дрожащим голосом спросил Хряк.
–Вот вы-то мне и надо. И за друга своего покалеченного я вас сейчас на куски буду рубать.
–Послушай, казак, у нас работа такая. Но ты-то как можешь убить безоружных?
–А ты, сволочь, как, а?
–Но тогда чем ты лучше нас?– продолжал ревизор.
– Ну, что ж, будь, по-вашему, – Богдан засунул револьверы в седло, слез с коня, взял две шашки и пошел на них.
–Я вас шашками порублю.
Один из палачей подошел к Хряку, взял шашку и приготовился к бою.
–Ну, толстяк, иди сюда.
Толстый хотел ударить первым, но Богдан одной шашкой отбил удар, а другую по рукоять вогнал в сердце. Палач присел на колени, потом рухнул на бок.
– Так, господа палачи, кто следующий? Берите шашку, и в бой смелее. Казнить, наверно, полегче, а? Ну, гад, бери.
Следующий дрожащими руками поднял шашку, и, чуя свой смертный час, дрожал от страха. Третий палач поднял рядом лежащую дубину и тоже пошел на казака.
–А, суки, вы вдвоем на меня. Ну что ж, так даже интереснее. Можешь и ты, свин, взять себе что-нибудь. Хряк и еще один палач взяли по дубине и вчетвером двинулись на Богдана. Несмотря на то, что их было четверо, они боялись нападать, сжимая в руках дубины и, чувствуя свой смертный час, дрожали от страха. Первым напал тот, что был с шашкой, но Богдан хладнокровно отбил удар одной из своих шашек, а другой отрубил здоровяку руку. Палач какое-то время, не понимая, что ему отрубили руку, в горячке, не чувствуя боли, продолжал атаковать.