Досталось сердечным. Богдан дергал Остапа за рукав.
–Ну, и что теперь?
–Теперь жди их сюда.
–А как же патроны, у нас есть?
–Это, мать твою в душу, у атамана спроси, – ответил Остап и пошел за казаками. Кузнецов и вахмистр Кукла подъехали к штабу. На крыльце стоял полковник. Он смотрел на казаков. Кузнецов слез с коня и, пошатываясь, подошел к полковнику.
–Поручик, давай покороче.
–В ауле Хунзах попали в засаду. И лежать бы нам там всем, да грузинское ополчение помогло, отбили нас и проводили сюда.
–Сколько там горцев? Какими силами располагают?
–По сведениям грузин – до двадцати тысяч, имеют хорошее вооружение, пушки. Турок среди них большинство.
–Ладно, голубчик, ступай, отдыхай, завтра подробнее поговорим. Раненых в лазарет.
Поручик ушел.
–Гонца ко мне.
Через пять минут гонец ускакал в Тифлис.
Я сидел на скамье у лазарета. Смотрел, как приехали казаки из разведки. Мне хотелось узнать какие-нибудь новости. Но спросить не мог. Мой язык еще не шевелился и был опухший. Капитан Тюрин дал мне жидкость полоскать рот, но выздоровление проходило медленно. Пальцы без ногтей заживали тоже плохо. Я написал на листке бумаги: «Что разведка говорит?» Показывал всем встречным, но никто не мог читать. Вдалеке я увидел Серегу Морозова. Подошёл к нему сзади, взяв за руку. Он, испугавшись, отпрыгнул от меня.
–Ты что? Что тебе надо?
Я ему показал листок бумаги. Он прочел.
–Они попали в засаду, двадцать три казака осталось, остальных перебили.
Я смотрел ему в глаза. А Морозов извивался, как уж, не смея в глаза посмотреть. Сказав пару слов, поторопился уйти. Зайдя в палатку, я никого не обнаружил, а так хотелось поподробнее узнать про разведку. Тогда я пошел в казарму к Даше. Но и там никого не было. Надо идти в лазарет, дождаться Богдана, он-то точно расскажет. Сильно болели пальцы. Я подошел к капитану, жестами попросил сделать укол. Но Тюрин вежливо отказал. Я лег в кровать, но из-за сильной боли не мог уснуть. Ближе к вечеру пришли Богдан с Дашей, они мне и рассказали, как казаки попали в засаду, как отстреливались до последнего патрона, и как в последний момент им помогли грузины. Они вместе с боем отошли, их долго преследовали, но в конце концов отстали. Даша, видя, как я страдаю от боли, пошла к капитану, попросила сделать мне укол обезболивающий, но он ей тоже отказал. Богдан сказал, что теперь очередь нашей сотни идти в разведку.
– Нам надо знать, где они скапливают основные силы. Но как узнать? Здесь горы, идти можно только по ущелью. И там пути все надежно перекрыты.
«А сколько они ехали от того места, где на них напали, до нашего гарнизона?» – написал я на листке.
– Говорят, сутки ехали, но ведь это совсем рядом.
Их разговор прервал Остап:
–Не помешаю? Как тут больной? Мать твою в душу, лежишь? А ну встать, лежебока!
–Дяденька Остап, ну зачем вы, он же болеет, – взмолилась Даша.
–Письма из дома надо стоя получать.
Я вскочил, даже потанцевал немного. Письмо написал отец. Он писал, что к ним приезжал Андрей Русаков, привез много денег. Но что с ними делать, они не знают. Такое большое количество денег они не видели никогда. «…Друг твой приехал, как барин, на тройке великолепных лошадей, у нашего барина таких нет. Заходил он и к барину нашему, сказал, что вы с Богданом служите у князя Барятинского лично, что тот его послал узнать: не нуждаются ли их семьи. А если в чем нужда, то ты, как здешний барин, должен помогать. Барин ему ни в чем не перечил, спокойно выслушал. Обещал присмотреть…» Я дал Богдану прочитать вслух письмо, чтобы всем было слышно. Он пропустил лишь только то, что есаул деньги передал. Всем показалось очень смешным то, как Андрей барина напугал. Богдан поспокойнее стал, теперь уж точно барин побоится Аленку обидеть.
Утром, когда я еще спал, в лазарет вбежал Богдан:
– Мы на ближнюю заставу едем, тридцать нас, старший – Данько. Представляешь, Шунько там рвет и мечет, что его старшим не поставили.
– Я тоже с вами поеду! – прошептал я еле слышным голосом.
–Нет, ты лежи, лечись. Мы на две недели. Потом нас сменят вторая сотня или пехота, не знаю.
–Богдан, я не могу лежать здесь, когда ты под пули идешь.
–Ты не каркай, а то накаркаешь.
Мы обнялись, простились. Я лежал весь день, ворочаясь с бока на бок. У меня перед глазами всегда стоял бой, где Богдан стреляет в горцев, и они стреляют по нему. Я так сильно переживал, что меня нет рядом с другом. Может, поэтому в пальцах почти не чувствовалась боль. Значит, скоро выйду отсюда. Так, размышляя, я не заметил, как вошел полковник. Он еще не приходил ко мне, и поэтому его визит был для меня важен. Я вскочил с кровати и встал по стойке смирно.
–Лежи, казак, ты в лазарете. Имеешь право.
–Ваше благородие, я хотел вас поблагодарить за Дашу. За то, что вы ее спрятали от ревизора.
–Ничего, казак, пустое, – сказал полковник, присаживаясь на табурет.
–Ваше благородие, я хотел спросить, что со мной дальше будет?
–Ты о чем, казак?
–Ну, о том, куда меня? На каторгу или куда?
–А тебе твой друг Кузьмин ничего не рассказывал?
–А что он мне должен рассказать?
Полковник посмотрел на спящего рядом солдата, потом на меня и кивком показал на выход.
Полковник присел на лавку, достал сигару, прикурил.
–Ваше благородие, скажите, что мне должен был рассказать Кузьмин?
Во рту опять появился привкус крови, разговаривать было очень больно
–Ну, подробности ты у него сам спросишь, а я могу сказать, что те ревизоры до Тифлиса не доехали.
–Как не доехали? – спросил я.
Но полковник из моего шепота ничего не понял, на моих губах появилась кровь.
–Так, все, молчать. Не разговаривай больше, приедет Кузьмин, сам у него спросишь. Одно могу тебе сказать: все будет хорошо, и каторги не будет. Только язык впредь держи за зубами, чтобы потом не приходилось его кусать.
Я густо покраснел. Мне стало стыдно за мой длинный язык. Полковник ушел, я прополоскал рот и долго не мог прийти в себя. Это значит, Богдан их всех пятерых убил, что ли? Наверное, он был с Остапом. Ведь палачи были такими здоровыми.
Жизнь в гарнизоне проходила спокойно. Я чаше полоскал рот, и речь постепенно возвращалась, пальцы тоже заживали. Через неделю от Остапа приехал гонец. Говорит, что у них все нормально. Горцы постреливают, но не нападают. Раненые есть, убитых нет. Я пытался выяснить, кто ранен, но так и не узнал. Прошла еще неделя. Доктор снял с пальцев бинты. На руки было страшно смотреть. Обрубок пальца уже не кровоточил. Я смог написать письмо домой, посоветовал, чтоб они на те деньги, что привез Андрей, построили новый дом.
На следующий день, утром, я видел, как казаки второй сотни поехали на заставу менять Остапа. Значит, завтра приедет Богдан. Вечером мы гуляли с Дашей, она снова читала стихи, но уже шепотом. Мы боялись, что нас могут услышать. Как-то я попросил Дашу рассказать о своей семье.
–Моя фамилия Дашкова. Это очень знатная фамилия при дворе. У меня там, в доме у турка, осталось много папиных фотографий. У меня осталась тетя – папеньки младшая сестра. Он мне говорил, что в трудные дни можно обратиться к ней, что я после его смерти должна ехать к тете в Петербург.
–А как тебя там примут?
–Я очень похожа на тетю, они меня должны признать.
Мне бы очень хотелось, чтобы Даша поехала в Петербург и стала опять графиней. Но я также понимал, что это разлучит нас. Между нами возникнет большая пропасть. Если Даша немного пообщается в высшем свете, то наверняка уже не захочет общаться со мной. Зачем ей простой казак, когда рядом будут князья да графы.
–Коля, о чем ты думаешь?
Я молчал, не мог ей ответить.
–Коля, я никогда тебя не забуду. Я обещаю тебе.
Она прижалась ко мне, и мы долго молчали, рассматривая ночное небо. Приближалась зима, и звезд становилось все меньше. Больше появлялось облаков, закрывая звезды. У нас дома уже морозы. А здесь – почти лето, только ночью холодно.
–Коля, расскажи мне про зиму.
–А здесь бывает снег?
–Бывает, но он сразу тает.
–У нас снег выпадает в ноябре- декабре и лежит всю зиму. Хотя прошлой зимой в январе пошел дождь, и снег весь стаял. Но это редко бывает. Когда снега много, это большая радость для детей. Все катаются на деревянных санках с горок, это очень весело. Дашенька, а ты была в горах, где круглый год лежит снег?
–Нет, не приходилось. Коля, пойдем спать.
Я проводил Дашу до казармы и пошел к себе в лазарет. Утром меня разбудил сосед по койке.
–Иди друга встречай!
Я быстро вскочил, оделся и побежал искать Богдана. Все казаки стояли около штаба. Остап четко, по-военному, докладывал обо всех происшествиях, которые случились за время несения службы. Полковник поблагодарил Остапа за хорошую службу, и казаки стали расходиться. Я увидел Богдана. У него была перебинтована голова. Подойдя ближе, я закричал:
–Так это про тебя говорили – раненый, это ты свою тупую башку под пулю подставил? Тридцать казаков, и только один ты пулю поймал, специально что ли ты ее ловил?
Богдан стоял и улыбался.
–Куманек заговорил, – наконец радостно проговорил Богдан,– а я за тебя переживал, как ты тут, выздоравливаешь али нет. А ты вон какой голосистый.
Мы обнялись. Казаки вокруг смеялись.
–Во-во, Колька, поругай его, будет знать, как врагу голову подставлять.
Мы пошли в тихое место, где нам никто не мог помешать. Богдан рассказал, что четыре раза горцы пытались нападать на них. Но в открытый бой они не вступали, стреляли издалека и снова уходили.
– У нас приказа стрелять не было. Мы боялись в них попасть, потому, как они могли нас просто раздавить, их там много. Мы на той заставе сидели, чтобы просто обозначить свои границы. Ну, представь: нас тридцать, а их тысячи. Им только приказ нужен, они сомнут и наш гарнизон, и тем более, нашу заставу. Их от наступления что-то удерживает.
–Как тебя ранило?
– Дурак, в героя хотел поиграть, высовывался много. Вот они и подстрелили. Да, ерунда, царапина. Скоро заживет.
–Ты, мне, кум, еще про Хряка расскажи, – я смотрел ему прямо в глаза, чтобы он не врал.
–Да что говорить, Коль, он сам виноват. Ну, посмотри, что он с тобой сделал.
–А ты что с ним сделал?
–Ничего, просто убил, – очень спокойно ответил он.
–И все? Всех пятерых?
–Ну да, а что?
–Расскажи, как это было?
–Кум, давай потом.
–Иди, Богдан, на перевязку.
–Ладно, пойду, а ты иди к Остапу. Мы вычислили, кто тебя Хряку сдал. Ну, вернее, мы на пятерых думаем. Кто – точно не знаем.
Я вышел из лазарета и пошел к Остапу. Но еще издали услышал храп Данько.
–Так, не повезло поговорить. Спит, а это надолго.
Я присел на скамью около палатки. Ко мне подсел Данила Шунько.
–Что, выздоровел? Пальцы как?
–Да вроде бы ничего, заживают.
–Как Богдана ранили? – спросил я.
–Да, из-за Макара гундосого. Тому захотелось походить перед укреплением. А как по нему стрелять начали, то вся его храбрость куда-то делась. Богдан выскочил из укрытия и на себе его притащил. Тому ничего, а у Богдана вся голова в крови. Так что, твой куманек – герой.
–Да, герой. А мне, гад, ничего не рассказал.
– Рассказать кому – это значит, Гундосого унизить, а у него это тоже первый бой. А по первому бою не судят. Так что это тайна и для нас, и для тебя.
–Нет, я сейчас пойду, этому Макару все выскажу!
–Нет, не пойдешь. Ему и так, бедолаге, стыдно. Даже не говори с ним.
–Хорошо, не буду.
Но на душе у меня было скверно. Мне так хотелось всё высказать Гундосому, из-за которого ранило друга. Но этот Гундосый уже был под огнем, а я еще нет. Я сидел и ждал, пока проснется Остап или придет Богдан. Храп прокатился как раз в тот момент, когда вдалеке показался Богдан. Он шел, широко размахивая руками, в хорошем настроении. Подойдя ближе, улыбаясь, спросил:
–Что такой злой?
–Почему ты не рассказал, как тебя ранили на самом деле?
–Учусь врать, как ты!
–Ну- ну, ври дальше. Пойдем к Остапу, он, наверно, уже проснулся.
Войдя в палатку, мы увидели лежащего Остапа. В глубине сидел казак по фамилии Морковкин. Мы молча сели рядом, Данько грубо спросил:
–Мать твою в душу, что приперлись?
–Да ничего,– я встал с обидой и хотел уйти. Богдан удержал меня.
–Остап, мы пришли поговорить, – серьезно сказал он.
Данько, лениво поднимаясь, сел на солому, посмотрел вокруг.
–Морковка, иди погуляй.
Казак быстро встал и вышел. Остап опять лег. Богдан недовольно на него посмотрел. Но спорить не стал.
–Остап, я Кольке рассказал, что мы вычислили тех, кто мог работать на Хряка.
–Мать вашу в душу, отдохнуть не дадите. Да что мы с тобой вычислили! Только тех, кто писать умеет, и все. Да вы хоть понимаете, какое это серьезное обвинение, за такое к стенке ставят. А на догадках одних человека расстрелять нельзя, даже обвинить нельзя. Потому как с этими, кто в нашем списке, я не один год воюю. Не могли они на это пойти, не такие они люди. Я вот себе представляю эту мразь с дохлой натурой, с гнилой душой. И самое главное, с бегающими глазами.
– С бегающими глазами. А ну-ка, дай мне список, -попросил я.
Богдан достал мятый листок. На нем было пять фамилий.
–А где Морозов Серега?
–Он писать не умеет, – сказал Остап.
–Не знаю, как писать, но читать он точно умеет.
Я рассказал, как он прочитал мой листок.
–Так, мать твою в душу, – вскакивая, начал размышлять Остап сам с собой. – Дохлая натура есть, гнилая душа есть. Бегающие глаза вот-вот из орбит выскочат. Друзья мои, это точно он.
Остап стал быстро собираться.
–Ты куда собираешься?
–Убью суку!
–У тебя есть доказательства?– остановил его я.
Остап сел. Его борода нервно дергалась. Он достал папиросу, хотел прикурить, но руки тряслись от злости. Папироса рассыпалась в его в пальцах. Остап встал, заходил взад- вперед, нервно ругаясь своей любимой поговоркой.
–Так, – заговорил он, – подводим итоги. Писать умеет, и, притом, скрывает это. Письма, наверняка, отправляет из города. Надо сделать так, чтобы он опять отправил письмо, и мы его при этом взяли за жопу, чтобы наверняка не открутился. И отдать его Семкину, он его на нитки порвет.
–Нет, он – мой, – сказал я.
–Ты, Абрамов, отчего на него злой? За язык свой длинный? И запомни, здесь решаю все я. Вопросы есть? – строго спросил Остап.
–Нет, – обиженно ответил я.
–Надо что-нибудь придумать такое, чтоб он опять письмо написал, и тогда мы его на месте преступления возьмем.
–Остап, мы сами с кумом что-нибудь придумаем .
–Думайте, но без меня ничего не предпринимать.
Остап нацепил на пояс шашку, надел шапку и вышел.
–Богдан, мне кажется, он его убьет без всяких проверок. Уж очень он плохо к нему относится.
–Мне тоже так кажется. Ладно, кум, идём, посмотрим, куда он пошел.
Мы вышли из палатки, казаки собрались кружком, значит, будут петь. Казаки из других сотен тоже подходили поближе. Мы нигде не видели Остапа и опасались, что он порешит предателя раньше, чем мы что-нибудь придумаем. Но в этот момент из самой середины круга раздался голос Данько. Он пел один, очень красивым голосом выводил станичную грустную песню о том, как казак ушел на войну, где и сложил свою буйную голову. Когда пришла очередь припева, то запели одновременно сотни казаков. На этот звук сходились со всех сторон, все хотели послушать чудо-голос. Из штаба вышли все офицеры и направились в нашу сторону. Казаки должны приветствовать их стоя. Но полковник Степанов еще издали сделал жест руками, чтобы они не вставали и не прерывали песни, любителем которых он был. Офицеры присели с самого края, чтобы не мешать. Песни звучали одна за другой. Я пробрался к Остапу поближе и попросил его спеть песню «Черный ворон», очень она мне нравилась. Он спел. Было еще много песен, потом дошло до танцев. Особенно хороши грузинские. У нас было двенадцать грузин из ополчения, они танцевали свои национальные танцы в очень быстром ритме. Потом спели свои песни, тоже сильно отличающиеся от наших. Мне так хотелось спеть свои, родные песни, но язык еще болел. Богдан никогда первый петь не начинал, в основном он только подпевал.