При появлении Лохинвара по зрительским рядам прокатился восхищенный гул. Это была такая собака, какую увидишь, ну, может, раза три за всю жизнь. Это была такая идеально красивая собака, какими были Сэмпл из Саутпорта, Серая Дымка, Конкурент из Хаугила, Ювелир из «Солнечного берега», Сквайр из Титтона. Это была такая собака, один вид которой приводит соперников по выставке в отчаяние.
Полная достоинства поступь, дымчато-серая шуба и сотня других черт — от благородной светлоглазой морды до длинного пышного хвоста — все в Лохинваре Третьем приковывало взгляд и вызывало восторг. Даже сердце Хозяйки учащенно забилось от его красоты (хотя ей было немного стыдно за это перед Лэдом).
Оказавшись у центрального столба, Глюр отстегнул поводок. Потом, положив одну пухлую ладонь на голову мраморного пса, а во второй держа недокуренную сигару, он послал напряженным зрителям широкую улыбку.
Его момент настал. Это был тот самый миг, который в общей сложности обошелся ему почти в десять тысяч долларов. Наконец-то он получит трофей, о котором будет говорить весь спортивный мир. А эти деревенщины, забиравшие куда менее ценные призы прямо у него из-под носа, уж как они будут таращиться потом на сокровища его трофейной комнаты!
— Готовы, мистер Глюр? — спросил судья.
— Мы готовы! — бодро отозвался Фермер с Уолл-стрит.
Он сделал глубокую затяжку, вновь зажал сигару между двух пальцев правой руки и той же рукой повелительно указал на первый столб.
Не прозвучало ни звука, ни ползвука команды, тем не менее Лохинвар сорвался с места и побежал ровно по линии, проложенной жестом его владельца.
Когда мраморный пес приблизился к нужному столбу, Фермер с Уолл-стрит щелкнул пальцами. В то же мгновение Лохинвар прервал бег и застыл без движения, обернувшись в ожидании нового сигнала.
А «следующий сигнал» оказался полной импровизацией. Когда Фермер с Уолл-стрит щелкал пальцами, то совсем позабыл о том, что в них был зажат окурок. В результате подожженный конец сигары оказался между большим и указательным пальцами возле самой ладони.
Раскатисто хрюкнув от боли, Фермер с Уолл-стрит уронил окурок и энергично затряс обожженной рукой в воздухе. Толстые пальцы стучались друг о друга словно концы ожиревшей плетки-девятихвостки.
Этот-то жест и увидел Лохинвар, когда обернулся, ожидая новую команду.
Однако пляска святого Витта в исполнении трясущейся руки под аккомпанемент неуклюжего степа и сочных ругательств не представляет собой сигнала ни для одного, даже самого умного рабочего колли. Не является сигналом и засовывание двух обгоревших пальцев в рот сигнальщика, а именно таким было второе движение, попавшее в поле зрения Лохинвара.
Не в силах расшифровать значение ни одного из этих уникальных жестов, собака озадаченно стояла на месте. Фермер с Уолл-стрит вскоре совладал с собой и махнул собаке, чтобы она бежала к следующему столбу.
Мраморный не шелохнулся. Да, наконец-то поступил сигнал, который был ему понятен. Но, как и полагается отлично обученным рабочим собакам, он с ранних лет усвоил, что сначала нужно исполнить одну команду и только потом приступать к исполнению следующей.
Ему дали команду двигаться в каком-то направлении. Он повиновался. Потом последовал хорошо знакомый ему сигнал остановиться и ждать указаний. И опять он повиновался. Затем он увидел целую серию бурной жестикуляции, значение которой не смог уловить. За долгий курс обучения псу внушили, что он должен дождаться, когда ему объяснят новые непонятные жесты, и только потом переходить к исполнению простого сигнала, который был дан последним.
Таким было правило в его собачьей школе. Если ученик не понимал команды, он должен был оставаться на месте, пока ему не разъяснят, что это была за команда. Ему нельзя было браться за выполнение другой команды, которая могла быть адресована другому ученику.
Вот почему мраморно-голубой пес стоял как вкопанный. Фермер с Уолл-стрит повторил жест, указывающий на столб номер 2. Лохинвар вопросительно смотрел на владельца. Фермер с Уолл-стрит махнул в ту же сторону в третий раз — и ничего не добился, только усугубил недоумение в глазах собаки. Лохинвар неукоснительно следовал урокам, заученным во время жизни среди шотландских пустошей.
Среди зрителей раздались смешки. Кто-то торжествующе воскликнул:
— Лэд победил!
Фермер с Уолл-стрит услышал это. И опять его самообладание куда-то делось. Да что же это такое, эти презренные селяне вот-вот отберут у него награду, которую он считал своей, да еще и насмехаются над ним!
— Ах ты дворняга полоумная! — заорал он. — Живо иди туда!
Это изречение ровным счетом ничего не значило для Лохинвара, кроме того, что его владелец потерял контроль над собой, а вместе с ним и весь свой скудный авторитет.
Глюр взбесился — ну, или подошел к этому состоянию так близко, насколько это возможно. Он пересек квадрат, схватил прекрасного мраморного пса за шиворот и пнул его.
А вот это уже было нечто такое, что собака поняла превосходно. Этот крикливый вульгарный великан, которого мраморный колли невзлюбил с самого начала, посмел применить насилие по отношению к нему — к нему, чемпиону Лохинвару Третьему, собаке-аристократу, с которым всегда обращались почтительно и чей норовистый характер так и не выправила никакая дрессировка.
В зрительных рядах раздался возмущенный ропот, но куда более грозное возмущение слышалось в рычании, исходящем из гортани Лохинвара.
В мгновение ока мраморно-голубой пес вырвался из хватки своего владельца. И практически в тот же миг в голень Фермера с Уолл-стрит вонзились изогнутые клыки.
Рычащую, барахтающуюся пару бросились разнимать дрессировщик и судья. То, что сказал, подбегая, англичанин, зарумянило бы щеки и самого прожженного портового бармена. То, что сказал судья (без малейшего сожаления в голосе), сводилось к следующему:
— Мистер Глюр, вы нарушили правила конкурса, отойдя от центрального столба более, чем на три фута. Но ваша собака и так уже проиграла, отказавшись работать по вашей команде. Кубок Мори достается Лэду из «Солнечного берега».
Вот так и вышло, что в тот вечер в Усадьбу прибыли Золотая шляпа, а также более скромный серебряный кубок «Лучший колли». Хозяин установил блестящую уродину на трофейную полку, посмотрел на результат и сказал:
— Эта Золотая шляпа даже больше, чем кажется. В нее поместится тысяча ярдов стерильных повязок и сверх того галлоны лекарств и питательного бульона. Так тому и быть. Завтра я пошлю ее Вандерслайсу, в комитет Красного Креста.
— Отлично! — зааплодировала Хозяйка. — Отлично! Пошли ее от имени Лэда.
— Ладно. Я расскажу Вандерслайсу, как Лэд завоевал ее, и попрошу отдать на переплавку, чтобы потом закупить то, что нужно госпиталям. Если это не снимет с Шляпы проклятья неспортивного поведения, тогда не поможет ничто. А тебе, дорогая, я куплю вместо нее что-нибудь другое.
Но покупать замену Шляпе не потребовалось. Неделю спустя из комитета Красного Креста прислали почтой крошечный алый крестик, на серебряном обороте которого было выгравировано:
«Лэду из "Солнечного берега"; в память о щедром даре человечеству».
— Лэд, милый мой, номинальная стоимость этого крестика — центов пятьдесят, — заметила Хозяйка, навешивая кусочек красной эмали на лохматую шею пса. — Но его истинная цена — по крайней мере миллион долларов. И кроме того, его можно носить. И никто, никогда не смог бы носить Золотую шляпу доброго, славного мистера Хью Лестера Мори, разве только в страшном сне. Надо бы мне написать мистеру Глюру и рассказать ему обо всем. То-то он обрадуется, да, Лэд?
Глава девятая
Говоря о пользе
В развилке большого дерева сидел человек и цеплялся за ствол, как взъерошенный напуганный енот. Время от времени он вытягивал тощую шею и осматривался, но казалось, что спасения он не столько ждет, сколько боится. Потом он бросал на землю ненавидящий взгляд и изрыгал пару страстных проклятий.
У подножия дерева устроился большой пес. Он не тратил время и силы на призывный лай или восторженную беготню вокруг ствола. Нет, он величественно разлегся и поглядывал на загнанного на дерево человека с серьезной внимательностью.
Так эти двое — загнавший на дерево и загнанный на дерево — провели уже целые полчаса. Так, судя по всему, намеревались они просидеть до Рождества.
Ситуация, когда собака загоняет человека на дерево, традиционно считается уморительно смешной. В настоящем случае комичным был только человек.
Колли был огромного размера, массивный в плечах, с крутой и мохнатой грудной клеткой. Его передние лапы был белоснежными и удивительно тонкими. В его темных печальных глазах светилась не только сверхъестественная мудрость, но и душа. Короче говоря, это был Лэд, официальный страж покоя и безопасности Усадьбы.
Именно в этой роли он и караулил сейчас человека, которого заметил крадущимся через лесные заросли за хозяйственными постройками.
Еще когда Лэд был щенком, два его божества — Хозяин и Хозяйка — научили его простым положениям Закона Гостей. Он знал, например, что нельзя нападать на тех, кто открыто двигается к Усадьбе от шоссе, до которого была одна восьмая мили, по подъездной дорожке. Приближение такого посетителя допустимо — а ночью необходимо — обозначить лаем. Но лай в таком случае всего лишь оповещение, а не угроза.
С другой стороны, Закон требовал немедленно остановить продвижение всех подозрительных личностей — таких, которые пытаются проникнуть в дом от дороги или озера окольным путем или тайком. Подобные обходные методы означали одно: нарушение границ. Каждая хорошая сторожевая собака знает это. Но по-настоящему хороших сторожевых собак гораздо меньше, чем считает большинство людей, в том числе и владельцы этих собак. Лэд был одним из лучших.
Сегодняшний нарушитель пробирался на территорию Усадьбы через прилегающий лес. Он двигался быстро и скрытно, перебегал от одного укрытия к другому и таким образом достиг служебных строений, отстоящих от дома на сто ярдов к северу.
Да, он действовал умно. Никто из обитателей Усадьбы не видел и не слышал его. Даже Лэд, растянувшийся в полудреме на веранде, не заметил его приближения. Дело в том, что, вопреки всеобщему убеждению, в дневное время собаки видят не так остро и далеко, как люди. Тем не менее ветер принес новости о присутствии чужих в Усадьбе — присутствии, которое не подтвердилось после быстрого взгляда Лэда на подъездную дорожку и берег озера.
Тогда пес поднялся, потянулся, как любят это делать колли — во всю длину, и быстрой рысцой побежал на разведку. Запах, а потом и звук подсказывали ему, куда идти.
Через две минуты он сменил волчью рысь на медленную и неожиданно скованную походку. Он продвигался с опущенной головой, глухо рыча. Лэд направлялся прямо к рощице сумаха за конюшнями. Ему оставалось преодолеть десять футов.
Если собака мчится на человека с лаем и поднятой головой, опасаться ему нечего. Но если скорость движения собаки падает до напряженной ходьбы, а морда низко опущена — это верные признаки того, что объекту ее внимания пора серьезно задуматься об укрытии или обороне.
Должно быть, инстинкт, а может, опыт донес эту полезную истину до лазутчика в кустах сумаха, ибо при виде приближающегося колли он незамедлительно развернулся и бросился наутек, позабыв о скрытности. В то же мгновение Лэд рванул за ним.
У человека было преимущество в десять футов. Он использовал его для того, чтобы вскарабкаться на ветвистый орех, стоящий прямо у него на пути.
Вверх по иссеченному трещинами стволу до развилки он взлетел со скоростью спасающего свою шкуру кота. Подоспевшему к дереву Лэду удалось только оторвать кусок штанины с левой ноги верхолаза.
Лэд не принадлежал к тому классу собак, которые поднимают дикий шум, когда что-то оказывается вне досягаемости. Нет, он просто зевнул и улегся стеречь своего древесного пленника. Полчаса он так лежал, разнообразя бдение лишь тем, что пару раз задумчиво понюхал обрывок брючной ткани, зажатый между его передними лапами. Нюхал он этот лоскут так, будто пытался навсегда запомнить запах.
Человек не пытался призвать кого-нибудь на помощь. Наоборот, казалось, что он, как ни странно, не желает, чтобы в его бедственное положение вмешивались люди. Один-единственный выкрик привел бы к нему конюха из стоящей неподалеку конюшни, или кого-нибудь из дома, или даже сторожа из сторожки у ворот. Наверняка человек догадывался о такой возможности, однако голоса не подавал. Вместо этого он периодически ругался шепотом и ворчал на пленившего его пса.
Наконец его нервы стали сдавать. Пленник вытащил складной нож, вытащил лезвия с обоих концов и со всей силы швырнул его в собаку. В тот момент, когда человек зашевелился, доставая нож, Лэд выжидающе встал на ноги — у него возникла надежда, что его пленник собирается спуститься.
То, что Лэд стоял, когда в него полетел обоюдоострый снаряд, оказалось огромной удачей. Человек прицелился довольно метко, а лежащая собака не в состоянии быстро увернуться от опасности. Но совсем другое дело — собака, стоящая на четырех лапах, тем более если эта собака — колли.
Когда человек на дереве занес руку для броска, Лэд инстинктивно отпрыгнул в сторону. Нож просвистел мимо, не нанеся вреда, и приземлился в зарослях. Лэд оскалил зубы — это было похоже на улыбку, но таковой вовсе не являлось. Потом он снова улегся сторожить.
Минуту спустя он подскочил. Со стороны дома донесся пронзительный свист, а затем протяжный крик:
— Лэд! Лэ-э-эд!!
Его звал Хозяин. Такой призыв игнорировать невозможно. Обычно Лэд бежал к Хозяину с радостным нетерпением, но теперь… Лэд с тревогой посмотрел на дерево. Потом, приняв решение, он на всех парах умчался прочь.
Через десять секунд он уже был на веранде, где стоял Хозяин и беседовал с недавно прибывшим гостем. Прежде чем Хозяин успел что-то сказать собаке, Лэд подбежал к нему, заскулил в отчаянной мольбе, потом отпрыгнул на несколько шагов к конюшням, замедлил бег, оглянулся и опять заскулил.
— Что это с ним такое? — громко поинтересовался гость — грузный пожилой человек, одетый броско и не по годам. — Чего так завелась глупая псина?
— Он что-то нашел, — сказал Хозяин. — Нашел и хочет, чтобы я пошел и посмотрел, причем срочно.
— Почем вы знаете? — спросил гость.
— Просто я понимаю его язык, так же как он понимает мой, — ответил Хозяин.
Он двинулся вслед за возбужденной собакой. Гость тоже пошел за ними в более расслабленном темпе и не переставая жаловаться:
— Ну что за идиотизм! Позволять бестолковой собаке вытаскивать тебя из тени в такую жарищу, как сегодня! И все ради того, чтобы посмотреть на какого-нибудь дохлого бурундука!
— Возможно, — натянуто согласился Хозяин, не сбавляя шага. — Но если Лэд ведет себя таким образом, а важного повода для этого нет, то это означает, что он сильно изменился за последний час. Человек не прогадает, если прислушается к подсказке, данной ему собакой.
— Ну, как знаете, — ухмыльнулся гость. — Может, он приведет нас к пещере с сокровищами или к похищенной принцессе. В таком случае я с вами.
— Можете смеяться надо мной, раз вам так хочется, — сказал Хозяин.
— Хочется, — подтвердил гость. — Мне смешно видеть, когда взрослые люди носятся с собакой так, как вы носитесь с Лэдом. Да уж, вы носитесь с ним как с писаной торбой.
— Мой дом — единственный на всю округу, который ни разу не ограбили, — таков был ответ Хозяина. — Моя конюшня — единственная, откуда ни разу не стащили ни единой упряжи — ни ночные воры, ни те, которые делают свое грязное дело при свете дня, когда конюшни не заперты. За это я должен благодарить Лэда. Он…
Собака давно обогнала их. Она теперь стояла под ветвистым ореховым деревом и смотрела куда-то в крону.
— Он загнал на дерево кошку! — загоготал гость. Его смех был неприятен, как пинок. — Шикарно! Выходите и заработайте солнечный удар, люди! Выходите и посмотрите на кота, которого Лэд загнал на дерево!