Парень осторожно потянул носом воздух. Здесь витал аромат наркотических курений, и губы Джена скривились в жестокой усмешке. Богатые торговцы не забываются в сладком дыму, а у слуг на него просто нет денег – похоже, из всех жильцов он и впрямь отыскал кого нужно. Нет, боги определенно желали, чтобы он совершил задуманное!
С этой мыслью юноша толкнул дверь.
– Ну кто там еще!
Зевах распластался наполовину на подушках, а наполовину – прямо на полу. Темные волосы прилипли к потному лбу. Даже издали, в дыму, было видно, как покраснели его глаза.
– Кто ты?
Джен не проронил ни звука. Вместо ответа потянул из ножен короткий нож: парень всегда носил его с собой, хоть и использовал в лучшем случае для нарезки мяса. Медленно, слегка покачиваясь, Зевах поднялся на ноги.
– Нет-нет, погоди! – мужчина поднял руки перед собой. – Я догадаюсь сам. Ты, наверное… родственничек, да?
У него были темные глаза и рот из тех, что называют чувственным. Выплюнув вопрос, сын купца вдруг расхохотался, как будто сказал что смешное. Губы его отвратительно шевелись, роняя такие же отвратительные слова.
И снова Джен не ответил. Если хлыщ нанюхался дыма – ему же хуже, а говорить им не о чем. Он всадил бы клинок прямо в ухмыляющийся рот… но нужен непременно один смертельный удар! И поэтому юноша наступал, молча и сосредоточенно, пропуская болтовню мимо ушей.
– Чей ты, мальчик? Старухин сын? Попрошайки из Крысиного квартала?
Почему он не боится? Конечно, юноша не выглядел угрожающе. И потом сын купца был больше и сильнее его – но все-таки нож… На месте Зеваха парень бы попятился.
– А может…
Зевах набрал в рот воздуха, чтобы продолжить – но этот миг Джен бросился вперед. Ощущение было… словно прыгаешь с большой высоты: весь воздух разом вышел из легких, и юноша отлетел на пол, беззвучно раскрывая рот.
– Ну что, так лучше? Пришел в себя?
Темная фигура заслонила огоньки лампад. Впрочем, Джен не был уверен: это цветные брызги пляшут перед глазами, игра ли то теней – или и впрямь комнату озарил нездешний голубоватый свет?
Носок сапога уперся ему под ребра. Чувствительный тычок… парень во все глаза смотрел, как вокруг ладоней хлыща разгорается синее пламя. Колдун! Ублюдок еще и был колдуном!
– Эй, ты там живой еще?
Опять пинок. Джен извернулся и по самую рукоять всадил нож в ступню купеческого сына. Вопль Зеваха был слаще любого дурмана. Пламя полыхнуло – Джен испугался, что сейчас для него все кончится – и погасло.
– Стража! Сюда же, сукины дети! Сюда!..
Колдун мог верещать, сколько угодно! Парень раз за разом вонзал клинок: еще раз в ступню, в икру, в бедро, и когда тяжелое тело навалилось на него – в плечо, в спину, поперек ненавистного лица…
Он опомнился лишь когда кровь попала ему в рот. Внизу звучали резкие голоса. Совсем неподалеку хлопнула дверь. Парень кое-как столкнул с себя неподвижное тело, поднялся на колени и с ужасом уставился на руки. Обе были по локоть в крови. Теплая, металлическая на вкус, кровь замарала лицо, затекала в рот и капала с носа.
С глухим стуком нож выпал из его ладони. По лестнице для слуг грохотали шаги.
Джен бросился к окну, когда его остановил глухой стон. Колдун ползал по полу в луже собственной крови. Лицо с располосованной щекой превратилось в ужасающую маску. Добить? Ведь он за тем пришел, он был готов жизнь положить, лишь бы добраться до выродка…
Дверь с треском распахнулась, и на пороге появились люди в серых туниках городской дружины.
Джен действовал инстинктивно, забыв о размышлениях. Толкнув ставни, он выпрыгнул в ночь. Упал, перекувырнулся – левое колено прострелила боль, но ему повезло, юноша угодил в цветник – и припустил во весь дух. Преодолеть забор, когда по пятам гонится свора охранников, оказалось проще и быстрее, чем в первый раз.
Еще несколько шагов, прыжок – и над ним сомкнулись холодные воды канала.
4
Джамайя, Светлый город, 11-е месяца Пауни, день
Сперва магу снилось, будто ему вновь десять лет, и он проснулся оттого, что его постель горит. Странное дело, но этот огонь не жег – впрочем, помнится, и в десять лет было точно так же. Но алчные языки глодали изножье его кровати, воздух в детской пропитался едким запахом гари.
Сон милосердно скрыл, как он тушил свой маленький пожар, как закапывал в мокром ночном саду покрывала… Нет, кошмар его был в другом. В ту ночь юный Самер так и не уснул. До рассвета он просидел на полу у кровати, обняв колени и пытаясь унять колотившую его дрожь.
Дар в мальчике пробуждался медленно. Сперва то были свечи, гаснущие при его приближении, затем вспыхивали жаровни и вещи обугливались в руках, стоило ему обидеться или рассердиться. Два долгих года Самер твердил себе, что нет, он вовсе не колдун, что это игра: стоит захотеть и не пользоваться Даром от силы пару лун – и все закончится.
Целую луну он так и не выдержал. Той ночью возникла крепкая уверенность: само собой не кончится ничего. Сегодня он поджег постель и хотя бы вовремя проснулся. В следующий раз займется дом, с отцом и матерью, островитянином Ндафой и старушкой-кухаркой… Самое жуткое, что его, Самера – его собственный огонь не тронет. Однажды утром он просто проснется среди дымящихся руин.
И мальчик таращился в начинавшую светлеть ночь, час за часом, понимая, что дальше обманывать себя нельзя.
Гира́в Алай, так звали его отца… Достойный Гирав вовсе не питал к магам неприязни: даже мальчик знал, что настоящий царь для отца – сверженный ас-Джаркал, а не выскочка-узурпатор. Вельможа полагал, что маги не вполне люди – но и не презирал их. Трудность крылась в другом, Самер отлично знал ее, даром, что был совсем еще пацаном. Достойный Гирав потерял цепь хлыста северного войска, потому что гарнизон Ги́ллу Тхан остался в казармах и не поддержал восстание. Все, что осталось у отца – наследник и небольшое по довоенным меркам имение.
Но колдун не может владеть землей и торговать. Колдун не имеет права занимать посты и даже покидать обитель. Самер уродился смышленым ребенком, он нашел способ прочесть эдикт о Правосудии. Он не считал себя колдуном, вовсе нет… просто это было важно.
Для начала он решил обо всем рассказать матери. С самого утра, едва рассвет окрасил розовым террасы Гиллу Тхан, он послал с горничной записку и закрылся в детской. Но когда мать вошла, в вихре летящего шелка, в ауре тонких ароматов – все слова, что он тщательно готовил, испарились.
– Что… что случилось, Сами́? – она всегда звала его так. – Ведь что-то случилось, да?
Она присела перед креслом и заглянула мальчику в глаза – а монолог его застрял в горле: ни проговорить, ни проглотить и улыбнуться.
– Ты ведь поговорить хотел, так?
Он так и не смог выдавить хоть слово: просто поднял руку и позволил призрачному пламени вспыхнуть, залив комнату неестественным ярким светом.
Был разговор, и он рассказывал, как пробуждалась сила, как это опасно и что им всем грозит. Мать расспрашивала, то мрачнея, то сердясь – а то перебивая и не желая слушать. Но он должен попасть в Круг! Самер и так уже затянул. Однако простому смертному не объяснишь, что он не может затаиться, что это не он отказывается от родства, и не в его силах потерпеть семь лет, до вступления в права, брака и первенца. Благо, он не помнил подробностей беседы, так что и кошмар не повторил ее: лишь растянул на вечность те мгновения, когда мать была рядом, а он все поднимал и поднимал руку – зная, что вот-вот полыхнет пламя, и вместе с ним сгорит детство.
– Я сама скажу отцу, – приняла она решение. – Вам с Ндафой лучше уехать на верховую прогулку.
Может, так оно и лучше… Но к вечеру, когда Самер вернулся в поместье, он долго не решался ни возвратиться в конюшни, ни войти в дом. Достойный Гирав был властным и горячим человеком. Настоящий воин, с гордостью говорил мальчик.
Когда он, наконец, решился – они ждали в гостиной. Оба. На улице сгущались сумерки, но отец с матерью запретили слугам их беспокоить, так что лампы оставались холодными, и сидели они в полутьме.
– Ну что, уже решили, чего я лишаюсь? Наследства или родового имени тоже?
Он храбрился. Подошел к столу и плеснул фруктовой воды из запотевшего глиняного кувшина. Однако его шутке никто не улыбнулся, лишь взгляд отца стал еще холоднее прежнего.
– Мы подумали и решили… – начала говорить за обоих мать.
– …дорогу! Дорогу хлысту Джамайи!
Крик, щелканье плетей, ржание и бряцанье оружия на миг разбудили Первого, но кошмар и не думал заканчиваться – даже стал еще ярче и подробнее.
На сей раз он вернулся из путешествия, и Име́нра, его любовница – или спутница, как это называют в Круге – встречала его в покоях Верховного.
Самер отдавал последние распоряжения капитану охраны, с трудом сдерживаясь, чтобы не послать Ндафу в Бездну и заключить чародейку в объятия. Когда он, наконец, отделался от воина – та уже ушла в дальние комнаты, словно приглашая его следовать за собой.
Именра не стала зажигать лампады. Вместо этого она распахнула ставни, глядя на залитый лунным светом дворик, предназначенный для прогулок и медитаций Верховного. Среди темных кущ виднелись статуи чародеев прошлого, в ночи мрамор мерцал собственным голубоватым светом.
Самер встал позади нее, обвил руками, вдыхая знакомый запах благовоний. Порой ему казалось, что они слишком долго вместе, что ее плоть перестала будоражить – но сейчас одно прикосновение заставило его сердце биться чаще.
– Поездка была удачной? – негромко поинтересовалась чародейка.
– Пожалуй, да. Убийцы в беспамятстве, я доставил их на царский суд. Угрозы нет. Думаю, даже советникам понравится, – он наклонился и легонько коснулся зубами мочки ее уха. – Тебе ведь нравится, когда Царь Царей… испытывает благодарность?
– Я думала, ты захочешь отдохнуть с дороги.
– Захочу. Я и сейчас отдыхаю.
Чародейка обернулась, развязывая стягивавший платье кушак.
Ее губы были прохладными, а дыхание пахло лимонной водой, но когда маг попытался отстраниться, чтобы взглянуть на знакомые черты – она ему не позволила. Он положил ладонь на стену за ее спиной и хотел распрямиться – однако ее пальцы сомкнулись на запястье, и прикосновение дышало холодом, как знаки Алида.
С каждым вздохом его сила утекала, на лбу выступил липкий пот, а плоть как будто плавилась – но поцелуй все длился, стылое прикосновение, через которое она пила его Дар.
Так вот, что чувствует жертва кормления! Задыхаясь, Самер вспомнил, что чем дальше, тем сложней сопротивляться – пока от тела не останется иссохший, похожий на мумию остов.
Но как? Как она стала одной из них?..
Губы еще жгло, с такой силой он их закусил – когда пение жрецов в храме Солнечного Владыки достигло крещендо, и он проснулся. Долю мгновения ему казалось, что полуденная песнь – это часть кошмара, далекий стон… всего лишь долю мгновения. Холодный пот и впрямь выступил на лбу. Сбившиеся покрывала спеленали руки и ноги.
В дверь гостевых покоев постучали.
Ндафа, будь он неладен! Этот человек преследует его во сне и наяву. Выпутавшись из промокших от пота покрывал и набросив на плечи ковву, Верховный босиком прошлепал к двери. Темнокожий капитан был не один: рядом переминался с ноги на ногу вчерашний маг-защитник.
– Боги воплотились в вас, мудрый! – как заправский дворецкий, возвестил воин. – К вам посланец из обители.
Когда юнец увидел, что всемогущий Первый-в-Круге встречает их в кое-как перепоясанной ковве, на его лице отразилось смятение. Ндафу это, кажется, забавляло. Самер, еще наполовину здесь, а наполовину во власти кошмара, приказал коротко:
– Говори.
– Мир вашему дому! – затараторил мальчишка. – Меня послала глава обители. Пленники, мудрый… они умерли.
– Как? Кто допустил?
Маг понял, что сморозил глупость. По крайней мере, капитан не оплошал:
– Когда это произошло? – сразу посуровел Ндафа. – И как?
– Я… мы не знаем. На рассвете мы подняли их в клетке на половину глубины Алида. Как вы приказывали. Наш целитель накормил их и напоил. А когда мы решили спускать их… это было ползвона назад… они уже умерли.
В гостевом покое повисла тишина. Было слышно, как гудит, запутавшись в занавесях, оса. Темнокожий воин сжимал и разжимал кулаки, и малец как будто съежился.
– Вам… наверное, лучше поговорить с целителем? – предположил он.
– Не думаю, – холодно ответил Самер. – Не сейчас. Спасибо, юноша, можешь передать, что я еще раз навещу Хоран. Но не сейчас.
Ндафа подождал, пока мальчик раскланяется и оставит их, и лишь тогда спросил:
– Мы что, не будем трясти целителя?
Верховный пожал плечами.
– Ты еще надеешься? Ночью я осмотрел обитель, вошел в сознание полудюжины магов и потратил бездну времени. И что, из этого хоть что-то вышло? Нет, все не то… меня куда больше волнует, что происходит в городе.
Капитан, судя по всему, ждал пояснений. Проклиная сонный туман в голове, Самер с отвращением посмотрел на смятый шелк постели и начал одеваться.
– Ндафа, ты хороший телохранитель, – признал Верховный, – ты правдами и неправдами служил отцу и знаешь, как обстряпывают дела вельможи. Но, видят боги, ничего не смыслишь в магах! А с тех пор, как я стал Первым и переманил тебя в Круг, ты не успел нас изучить. Ты думаешь, мы книжники и исследователи? Что мальчик, которого ты знал, стал ученым?
– А что, не так?
– Давно уже нет! Да, мы придумали зрительную трубу, новые плавильные печи… все это было бездну лет назад. После смуты мы сидели взаперти и только и думали, как бы выжить. Двадцать лет маги вкалывали на стройках, как каторжники, а Верховный подкупал вельмож, заводил прознатчиков и плел интриги при дворе.
Грубое лицо Ндафы было непроницаемо, но Первый понял: островитянин не знает, к чему он клонит.
– Круг очень изменился. Ни на миг не поверю, что в этой пустой, забытой богами обители придумали что новое. Весь Круг за двадцать лет не сподобился ничего придумать. Это знание им вручили. Подарили.
– Да что подарили-то? – вырвалось у воина. – Я ничего не смыслю, но даже я слышал про это… кормление. Кровавыми колдунами пугают детей.
Самер вздохнул.
– Еще я знаю, что Круг ловил своих же чародеев на запретных чарах, – продолжил Ндафа. – Кое-кого даже наказывали. Лет десять назад… я точно помню! Был суд над колдуном-убийцей, вы сами же его казнили.
– Вот и я говорю, что ни беса не смыслишь, – чародей усмехнулся, чтобы сгладить резкость слов. – Запретные чары бывают разными, а ты этой разницы не видишь. Большую часть запретили не мы сами, а Черный Азас, и это не кровавые ритуалы. Просто вещи, которые мешали ищейкам держать нас в узде. Довольно безобидные. Например, иллюзии. И да, мы сами за них карали… потому что все держалось на волоске, понимаешь? В любой миг Азас мог довершить начатое. Но если многие и применяли запретные чары, это не значит, что кормление кровью – обычное дело для Круга.
– Кормление старше, я правильно понимаю?
– Да, мы наложили запрет давно. Наверное, сотни лет назад. Потому что это… это отвратительно! – Самер повел плечами, вспомнив сон. – Когда ты пьешь из человека силу, ты впитываешь его личность, воспоминания. Кормление похоже на людоедство. Такое… призрачное людоедство, понимаешь? Я не могу лучше объяснить… Я сам, конечно же, не пробовал.
– Ну и что в этом нового?
– Когда ты убиваешь, чтобы выпить силу… это отвратительно, но пусть… сила почти мгновенно рассеивается. Ее нельзя уловить, нельзя поместить в резервуар. Если угодно, душа отлетает к Солнечному Владыке. Если ты только-только убил, силу можно поймать и использовать, это огромная мощь. Но такой источник ненадежен. Если у тебя нет загона готовых на убой рабов, – Ндафа скривился под взглядом мага. – Без них ты тот же мелкий чародей, для которого осветить небольшой особняк уже подвиг.
– Хорошо. А что такое резервуар?
– Некоторые материалы держат магию. Если просто выпустить на волю сгусток силы, он быстро развеется, растворится. Но некоторые камни и металлы держат силу дюжины лет. И ты в них вкладываешь, вкладываешь… как скупец в подпол, – Самер не нашел лучшего сравнения и удрученно закончил: – Вот с этим мы столкнулись. Убийства бедняков сами по себе плохи, но нищие умирают каждый день. Но научиться улавливать эту силу? Копить ее? В Круге считали, что мы не просто не умеем… что это невозможно!