окончательно установлена, хотя первые правильные наблюдения
(а им не всегда верили) сделаны были очень давно.
Зоологи тогда1 думали, что новорожденных своих дете-
1 Да и не только тогда, а многие, по-видимому, и сейчас. В пятом
томе «Жизни животных» по А. Брему, изданном под редакцией
академика А. Н. Северцова в 1941 году, написано, например, о
новорожденном кенгуру буквально следующее: «...мать тотчас после рождения,
захватив губами, вкладывает его в сумку».
нышей кенгуру и другие сумчатые переносят в сумки,
схватив их губами. Лапами в это время мамаша открывает будто
бы сумку. Это мнение поддерживал и развивал известный
английский биолог Ричард Оуэн. И даже когда в начале
прошлого века его коллега профессор Бартон из Филадельфии
своими глазами увидел, как новорожденные детеныши
американского опоссума, похожие больше на червячков, чем
зверят, сами ползли по брюху матери в сумку, он не поверил
Бартону.
За три года до того как Ричард Оуэн в 1833 году развил
свою неверную, но «живучую» теорию о методе
транспортировки новорожденных кенгурят в сумку, лондонский
зоологический журнал опубликовал очень интересную статью
военного врача Александра Колли. Статья имела
непосредственное отношение к теории Оуэна и очень жаль, что не
привлекла его внимания.
Колли писал: он «как только родился, сразу пополз по
шерсти на животе у матери к отверстию в сумке. А она,
повернув голову к своему отпрыску, внимательно следила за
его продвижением, не более быстрым, чем у улитки».
Она — мать-кенгуру, таммар-валлаби. Он — ее малютка
детеныш, размером меньше мизинца1. Она, полулежа на
спине, довольно безучастно наблюдала за героическим
маршем крошечного эмбриона, слепого, глухого, но одержимого
«великой идеей», одним неистребимым побуждением —
ползти и ползти ко входу в сумку. И поскорее нырнуть в нее,
А нырнув, найти там сосок и присосаться к нему. Еще до
рождения в хромосомных шифрах его наследственности был
запрограммирован великий инстинкт, который заставил
теперь эмбриона-пилигрима отправиться в нелегкий путь через
волосяные джунгли на брюхе породившего его зверя.
Когда детеныш дополз до соска и присосался, Колли
отцепил его и положил на дно сумки. Через час пришел
проверить, что делает эмбрион, детеныш, личинка (не знаешь,
как и назвать его!). Он еще ползал «за пазухой» у матери:
искал сосок. Через два часа нашел его и прочно присосался.
Чтобы добраться до сумки, микродетенышу кенгуру
приходится проползать немалый путь. Как он находит дорогу?
1 У некоторых кенгуру новорожденные детеныши весят всего
750 миллиграммов! В тридцать тысяч раз меньше, чем мать! У кенгуру
ростом полтора метра новорожденный детеныш не больше двух
сантиметров.
Почему не собьется с пути? Ведь мать — это подтверждают
все наблюдения 1 — ничем ему не помогает. Полулежит себе
на спине и равнодушно смотрит на него. Нигде не
подтолкнет, не направит2.
Впрочем, не совсем так, кое-чем все-таки помогает:
вылизывает дорогу!
Перед самыми родами (которые проходят, конечно,
безболезненно!) кенгуру-мать начинает лизать свой живот.
Вылизывает старательно, но не всюду, а только узкую
полоску — дорожку ко входу в сумку! Эта дорожка и стерильна,
так как чисто вылизана, и хорошо размечена указателями,
так как мокра. По мокрой шерсти детеныш и старается
ползти. Если собьется в сторону и попадет на сухую шерсть,
сейчас же поворачивает назад.
Ползет он, работая передними лапками, словно веслами.
Они у него, как у крота, сильные и толстые, с острыми
коготками. А задние еще недоразвитые, на них и пальцев нет.
1 После Колли «переселение » кенгурят в сумку описали Хоун в
1882 году, Уоуэрлинг в 1913-м, Хорнедэй в 1923-м, Харрисон в 1926-м
и Дате в 1934 году.
2 Только однажды видели, как мать-кенгуру, предварительно
вылизав свои «руки», помогала ими ползти своему детенышу. Но это был
исключительный случай: детеныш родился в «рубашке», которая
стесняла его движения.
(У взрослого же кенгуру совсем наоборот: передние лапы
вроде бы недоразвитые!)
Ползет новорожденный кенгуру не быстрее улитки, а все-
таки через полчаса добирается до сумки и исчезает в ней.
Пройдет еще немало времени, прежде чем у мамы в
«кармане» найдет он сосок. А как найдет, крепко схватит его и
повиснет на нем. Губы его прирастут к соску. Теперь висит
неподвижно, как плод на ветке. Даже молоко сам не сосет:
сосок, сокращаясь, впрыскивает его в глотку двуутробной
«личинки».
И долго еще потом, почти целый год, когда вырастет и
научится бегать, большой и длинноногий кенгуренок при
каждой опасности, да и без нее, прячется у матери в сумке.
Он уже не помещается там — ноги-ходули торчат наружу,—
а прячется \ Мускул на краю сумки сокращается и
«автоматически» его там запирает.
Кенгуру-мать с детенышем «за пазухой» большими
скачками удирает от погони. Но если враги ее настигают, часто
выбрасывает живую ношу им на растерзание: тоже своего
рода автотомия — самое древнее средство страхования
жизни! Ящерица в критических, ситуациях расплачивается
хвостом, кузнечик ногой, осьминог щупальцем, а кенгуру
кенгуренком, своим единственным. Спасенная такой ценой
жизнь тем не менее продолжается.
Не у всех сумчатых есть сумки и не у всех они, как у
кенгуру, отверстием смотрят вперед: у многих — назад.
Например, у старого нашего знакомого сумчатого медведя
коала, который никогда не пьет и ест только листья эвкалиптов.
Это большой оригинал: он и детенышей своих кормит не
молоком, вернее, лишь первые дни молоком, а потом
полупереваренной кашей из эвкалиптовых листьев.
Раз в сутки, ровно в полдень и до двух часов после
полудня, из отверстия, противоположного рту, которым
заканчивается кишечник, самка выделяет зеленое пюре из слегка
переработанных в ее животе листьев. Детеныш высовывает
мордочку из сумки и слизывает его (открытая назад сумка
облегчает ему эту задачу). Во все остальное время, кроме
двух часов в сутки, кишечник самки, опоражниваясь,
выбрасывает не питательную смесь, а обычный помет.
1 Иногда спрашивают: как кенгуру чистит свою сумку? Мать
всегда заботливо облизывает детеныша, а сумку выскребает когтями.
Матери радивые и нерадивые
Как и шмель весной, самец-олень осенью рассылает
душистые письма своим возлюбленным. У него не одна, как
у шмеля, а по крайней мере десять пахучих желез: две у
внутреннего угла каждого глаза, по одной на копытах, две
на пятках задних ног (на скакательных суставах), одна под
хвостом и одна на брюхе. Он трется этими железами о
кусты и деревья и оставляет на них свой запах. Секрет,
который эти железы выделяют, быстро твердеет на воздухе,
поэтому дождь его не смывает, ветер не сдувает, и помеченные
оленем кусты и деревья надолго сохраняют «память» о его
посещении. У многих животных есть такие железы: у
антилоп, кабанов, козлов, кабарги, выхухоля, бобра, ондатры,
хоря, горностая, куницы, кротов, землероек, летучих мышей,
утконосов, волков, зайцев, лисиц, даже у крокодилов,
черепах, жуков, муравьев, ос, пчел... Да разве всех перечтешь!
У зверей опознавательные железы расположены обычно
на тех местах тела, которыми они чаще трутся о кусты и
траву: у полевок и водяной крысы — на боках; у зайцев и
кроликов — на губах; у лисицы — на хвосте (сверху на его
основании) и на лапах, между пальцами; у волков — тоже
между пальцами; у выхухоля — снизу на хвосте; а у
южноамериканской дикой свиньи пекари — даже на спине.
Живет пекари у реки, в камышах. Ходит все время по колено в
воде. И оставить ему метки-то негде, кроме как на
тростниках и кустах, через которые он продирается, цепляя спиной
за ветки.
У пахучих желез, которыми наделены все (или почти все)
звери, двойное назначение: оставленный ими запах на
кустах и траве служит своего рода вехами на границах
охотничьих участков. Он же путеводная нить, следуя по которой
в положенный природный срок самцы и самки ищут друг
друга.
Как и у людей, среди животных бывают хорошие и
плохие матери, хорошие и плохие отцы1. Молодые самки, еще
неопытные в делах материнства, нередко бросают своих
новорожденных детенышей на произвол судьбы: не кормят их,
1 Самые плохие отцы у медвежат и соболят: они не только не
помогают медведице и соболюшке воспитывать детей, но могут и сожрать их,
если мать плохо спрячет от отца своих новорожденных,
не согревают, не
защищают. И детеныши погиба ют, если не возьмет их на
воспитание другая самка в стаде. Обезьяны охотнее других зверей делают
это.
«Когда в обезьяннике родили одновременно или с небольшим
интервалом две матки, можно вовсе не печалиться, если
одна из них бросит свое дитя. Достаточно
показать новорожденного другой матери, и увидите, как немедленно бросится она к вам
и, несмотря на то что обременена собственным потомком,
схватит малыша, прижмет его к груди, и пусть там оба, и
свой и чужой, держатся как могут и сосут, справедливо
поделивши оба соска»,— так пишет Ян Жабиньский, директор
Варшавского зоопарка, который воспитал многих брошенных
нерадивыми матерями маленьких зверят.
Но плохо придется маленькой обезьянке, когда мать от
нее откажется, а поблизости не будет другой кормящей
обезьяны.
Человеку обычно выкормить новорожденных обезьян не
удается. «За всю свою профессиональную практику,—
говорит Ян Жабиньский,— я ни разу не слыхал, чтобы
кто-нибудь сумел вырастить в искусственных с рождения
условиях маленькую обезьянку. За одним, правда,
исключением».
Это счастливое исключение — шимпанзе Аполлон
(третий, между прочим, шимпанзе, выращенный в неволе). Дело
было в Лондоне. Мать Аполлончика — писаного
красавчика — умерла во время родов. И тогда сотрудники зоопарка,
подавив ложный стыд, справедливо решили, что жизнь
обезьянке можно спасти только в образцовых детских
яслях при университетской клинике. Там самая
квалифицированная медсестра шесть месяцев всеми средствами
современной науки и техники, которыми располагала клиника,
боролась за жизнь Аполлона. Его положили в термостат, в
котором автоматы поддерживали постоянную нужную мла-
денцу температуру и влажность. Кормили его тщательно
продуманными пищевыми концентратами, приготовленными
на женском молоке.
И Аполлон выжил, умножив славу науки и... для того, чтобы сидеть в
клетке, потешая зевак.
Приблизительно десять процентов звериных самок, пренебрегая своим
долгом, бросают детей (во всяком случае, в
зоопарках). Среди львиц плохих матерей еще больше —
почти каждая пятая. А молодые слонихи, родившие первый
раз, вообще, по-видимому, не кормят слонят. Их берут на
воспитание старые слонихи в стаде, у которых есть
детеныши одного примерно возраста с приемышами.
Бывает, что молодые матери даже боятся своих
новоявленных в мир детей. Одна слониха здорово перетрусила,
увидев, кого родила. С ревом она шарахнулась от своего шести-
пудового младенца, когда он с высоты почти двух метров
плюхнулся на землю1. Она с таким безумным ужасом
кинулась от него, что порвала цепь (дело было в зоопарке).
А потом хоботом схватила эту цепь и стала бить
беспомощного слоненка. Всего израненного, его с трудом у нее
забрали и больше уже матери не показывали.
Молодые обезьяны тоже, бывает, пугаются своих детей,
часто не знают, что с ними делать, потерянно таскают из
угла в угол по клетке. Одна такая неопытная орангутаниха
испуганно вздрагивала, когда детеныш цеплялся за ее
шерють, и пыталась разжать его пальчики. Решив, видно, от
него избавиться, она протянула дитя отцу-орангутангу, а тот,
тоже молодой, с криком отпрыгнул, бросился на решетку,
пытаясь бежать из клетки.
Хорошо еще, что такие нерадивые родители попадаются
1 Слонихи рожают стоя. И медведи, и жирафы тоже. А бегемотихи
(обыкновенные, не карликовые) — под водой: детеныш, не мешкая,
всплывает на поверхность, чтобы сделать первый вдох, а потом снова
ныряет, чтобы пососать молоко матери (под водой).
не часто. Обычно инстинкт и опыт, у кого он есть,
срабатывают без ошибки, и молодая мать сразу же знает, что ей
делать с детенышем, как ухаживать за ним, как кормить и
обучать всем премудростям жизни. Некоторые в этом своем
уменье превосходят, пожалуй, даже и людей.
В американском научном институте по изучению
человекообразных обезьян однажды засняли на пленку
поразительный эпизод: новорожденный детеныш шимпанзе не дышал*
Тогда мать положила его на землю, раскрыла ему губы и
вытянула пальцами язык. Потом прижалась ртом к его рту
и стала вдыхать в него воздух! Вдыхала долго, и
детеныш задышал! Какая женщина сообразила бы поступить
так же?
У человекообразных обезьян этот метод искусственного
дыхания, который нередко применяют и врачи, по-видимому,
давно уже в обиходе. Несколько лет назад в Дрезденском
зоопарке самец-орангутанг таким же способом спас жизнь
своему новорожденному сынишке. Акушерству обезьяны,
конечно, нигде не учились и поступали так, скорее всего,
безотчетно, инстинктивно, а не сознательно. Ведь они едва ли
понимают, что дышат воздухом и что воздух насыщает кровь
кислородом именно в легких. Этого еще совсем недавно и
люди не знали.
В зоопарках самок морских котиков раньше обычно пере»
водили в закрытые блоки. Они рожали* но... всегда мертвых
морских котят. Как-то в Римском зоопарке служитель
забыл запереть беременную тюлениху, и она родила в вольере
у воды. Тотчас же тюлениха схватила аубами своего тюлен-
чика и несколько раз окунула его в. воду. Когда положила
затем на землю, он задышал нормально. С тех пор в
зоопарках самкам тюленей разрешают рожать «на свободе», у
воды, и мертворожденных не стало.
Тюлени, когда кормят малышей, придерживают их
ластами, а медведицы — лапами. Медведица кормит сидя.
Медвежата, когда сосут, ворчат на манер маленького мотора.
Зайчиха тоже кормит сидя, а крольчиха лежа. Дикобрази-
ха стоя (у нее соски на боку). Стоя кормят многие
копытные (но косули часто и лежа) и слоны. У слоних вымя на
груди, и они, когда слонята еще очень малы, встают над
небольшим бугорком, чтобы тем легче было с него дотянуться
до сосков.
Запах главным образом говорит новорожденным
зверятам, где и что сосать. Сделали такой опыт: перед родами
суку вымыли и надушили мятой.
Щенки родились, стали сосать,
потом их забрали и положили рядом
с куском кожи, пропитанной
мятой. Они сейчас же поползли к ней
и, копаясь в шерсти, искали соски.
А от другого куска кожи,