пропитанного ментолом, отворачивались.
Новорожденные зверята все
время мерзнут: у них больше, чем
у взрослых, относительная
поверхность тела. Особенно плохо тем,
которые живут на севере. Белые
медведицы даже дыханием согреваютмедвежат: держат в передних
лапах и дышат на них, дышат; бурые
медведицы в берлогах тоже так
греют медвежат. А когда спят, кладут
их между задними лапами. Там им
совсем тепло.
Мускусные быки, что живут
в снегах Гренландии и Канады, и тибетские яки прячут в
буран телят у себя под брюхом. Косматая шерсть, которая
свисает с их боков до самой земли, не хуже полога защищает
малышей от резкого ветра.
Зайчата — их мать надолго оставляет одних в лесу —
согреваются на солдатский манер: дрожат, бедняги, словно их
бьет лихорадка. В дрожащих мускулах развивается тепло —
тем и греются зайчата. Мать ведь с ними долго не сидит:
покормит несколько раз в неделю (молоко у нее очень
жирное) и убежит по своим заячьим делам. А они, пока совсем
маленькие, дрожат и ждут ее. Хорошо, если другая зайчиха
пробежит мимо и покормит их вне очереди. Такое, говорят,
у зайцев бывает.
Все, конечно, знают, что звери переносят детенышей на
новое место, когда на старом небезопасно. Кошки, собаки и
дикие их родичи хватают котят и щенят зубами за кожу
загривка. Медведи, а иногда львы и тигры, всю голову
детеныша — если он еще очень мал — берут в пасть и за голову
тащат его. В пасти, но не за голову, носят детенышей и
грызуны: белки, зайцы, кролики, мыши. Обезьяны — на груди
(узконосые, что живут в Африке и Азии), а американские
(широконосые) — на спине. Но и африканские павианы,
когда павианчики подрастут, сажают их на спину.
Полуобезьянки обвиваются вокруг «талии» своих мам-полуобезьян,
словно пояс. Но долгопят-полуобезьяна носит долгопятиков
в зубах. По-видимому, утверждают некоторые зоологи, дело
здесь в том, что долгопят зачислен наукой в полуобезьяны
по ошибке—его место среди насекомоядных, которые так же
транспортируют малышей.
На спине носят детей ящер панголин, муравьед, опоссум
и австралийский сумчатый медведь коала (нередко сразу и
новорожденных и подросших прошлогодних, на спинах
которых сидят маленькие). А слоненок первые дни своей
жизни ходит у слонихи под животом, всюду, куда бы та ни шла.
Мамаши-землеройки водят гуськом за собой караваны
детей — так называют иногда эти забавные процессии.
Каждый малютка бежит вплотную за другим, схватив острыми
зубками ва основание хвостика. А если отстанет, то находит
дорогу и догоняет свое семейство по запаху, который
оставляет на земле его мать.
Гибель зверьков
Забота о детях — великая идея, воплощенная эволюцией
в реальность. Животные, которые ее еще не постигли и детей
своих бросают на произвол судьбы, должны, чтобы не угас
их род, плодиться часто и много, неэкономно выбрасывая,
что называется, на ветер, как, например, треска, миллионы
своих икринок, то есть драгоценное вещество жизни,
отторгнутое от своего тела, большая часть которого напрасно
погибает. Животные с развитым инстинктом материнства,
сводят такие расходы до минимума. И все-таки минимум этот
часто довольно велик. Приблизительно подсчитали, что уже
в первый год 90 процентов молодых синиц умирает в желуд-
ках многочисленных хищников или от ярости враждебных
стихий. Наш зоолог профессор Н. П. Наумов доказал, что
только один из пяти, а то и из четырех бельчат живет
больше года. В первые три — пять месяцев, когда родители еще
их оберегают, бельчат погибает меньше: 10—15 процентов.
До двух лет доживает лишь четверть молодых белок, а до
пяти лет — сотая или даже двухсотая их часть.
Так же и дикие поросята: пока они с мамкой, многие
опасности их минуют, но потом, подросшие, но еще
неопытные, становятся легкой добычей для волков и охотников:
едва ли половине из них удается ходить по земле больше
семи месяцев.
Даже волки, сильные и умные хищники, не могут
спасти от больших и малых врагов всех своих детей. В первый
год жизни погибает примерно 45 процентов волчат, во
второй — еще 32 процента. И только четверть или пятая часть
рожденных волчицами волчат, возмужав, в свою очередь
оставляет потомство. Старых волков погибает меньше: лишь
30 процентов каждый год. Так решил, сделав некоторые
расчеты, академик С. А. Северцов.
У многих других животных погибает обычно тоже не
меньше половины всего приплода. Вы должны помнить об
этом и не умножать без надобности и без того немалые
потери природы.
ТРЕВОГИ И РАДОСТИ
Они всегда на страже
Чем бы ни занимались животные — спят ли они, едят,
чистят себя или купаются, строят ли гнезда и жилища,
промышляют корм для детей, играют или ничего не делают,
лениво греясь на солнце и отдыхая в прохладной тени,— они
всегда на страже. Всегда чутко прислушиваются,
принюхиваются — чувство тревоги ни на минуту не покидает их. Ведь
мир полон врагов. И тот, кто забудет об этом, быстро его
покинет.
Опасности стерегут буквально каждый шаг. И каждый
шаг их полон напряженного внимания. Косуля, когда
пасется, все время поднимает голову, принюхивается,
прислушивается, внимательно все осмотрит и, только если ничто
вокруг не подтверждает ее тревожных опасений, снова
начинает щипать траву. В таком постоянном напряжении, в
вечной готовности вскочить и бежать (лететь, ползти, нырять,
плыть, зарываться в землю — спасаться кто как может)
живут почти все животные. Даже самые сильные, потому что
сильнее любого из них — стреляющий человек!
И во сне постоянная тревога портит им жизнь. Спят
дикие животные, что называется, вполглаза. Сон их краток, а
органы чувств не дремлют и во сне.
Эти недремлющие стражи охраняют рубежи первой, так
сказать, линии обороны. Зоркое око, всеслышащее ухо и
тонкий нюх — три чудо-богатыря, стерегущие покой, весьма
относительный, обитателей воинствующей земли. (Ибо под
солнцем, увы, нет еще мира.) Не у всех они равны по
значению : у одних главное в разведке — зрение, у других — слух,
у третьих — нюх. Есть и такие, у которых работают на
оборону еще более «современные» чувства: эхолокаторы
(летучие мыши, дельфины, киты, некоторые птицы и рыбы),
радиолокаторы (электрические рыбы) и «теп л о локаторы»
(гремучие и ямкоголовые змеи и кое-какие кальмары)1.
Чтобы все бдительные чувства животных подробно
описать, одной книги, пожалуй, будет мало. Не хватит ее даже
для простого списка всех научных работ об органах чувств.
Описание устройства глаза позвоночных животных
«уместилось» лишь на восьмистах страницах одной монографии.
Поэтому и, не пытаясь объять необъятное, займемся
делом более скромным и для нас сейчас более важным:
посмотрим, какую верную службу служат животным их три
чувственные заставы — глаза, уши и нос2.
Глаза несут дозорную вахту на разных местах головы у
животных мирных и хищных, у преследуемых и
преследователей. У первых устроились они по бокам головы: так лучше
видят и вбок и назад — ведь преследуют обычно сзади. У
вторых направлены вперед. Но и у хищников есть свои
неприятели, поэтому правило это не без исключений.
Смотрящие вперед глаза хищников, обезьян и человека
обозревают меньшее, но зато действительно
пространственное пространство: у них, как говорят, бинокулярное
стереоскопическое зрение, которое дает более полное
представление о всем замеченном и точнее определяет расстояние.
Глаза боковые видят все вокруг — за исключением
небольшого сектора впереди — плоским, но поле зрения у них
1 Подробнее я рассказал об этом в книге «Куда и как?». Изд.
«Мысль», 1965.
2 О том, как устроены и работают органы чувств животных, я
рассказал в книге «Занимательная биология». Изд. «Молодая гвардия»»
1967. На русском языке вышла недавно также книга Милнов «Чувства
животных и человека». Изд. «Мир», 1966.
обширное. У человека же и обезьян оно не больше 140
градусов (хотя и бинокулярное). У собаки еще меньше —
33—40 градусов. Но у кошки 287 градусов (из них 130
градусов бинокулярных). Кошачьи глаза выпуклы и поэтому
собирают много боковых лучей.
Глаза степных животных размещены так, что могут
наблюдать весь горизонт. Лошадь, например, каждым глазом
обозревает сектор в 215 градусов, а обоими вместе — в
360 градусов. (Но угол бинокулярного зрения у нее только
130 градусов.)
У большинства птиц оба глаза видят сразу почти всю
панораму вокруг — их поле зрения 360 градусов. Но
опять-таки бинокулярный сектор очень мал: у попугаев—6—10
градусов, у хищников и сов — 70—80 градусов, у других —
10—25 градусов. У каждого совиного глаза угол зрения по
160 градусов. Но когда и этого ей мало, сова может
повернуть голову, не свернув шеи, не только назад, но еще и
дальше: на 210 градусов (и всё вокруг своей оси!). И при всем
при том, видит сова, пожалуй, лучше всех на земле как
ночью, так и днем. «Зрительные способности совы,—
говорит Зденек Веселовский,— днем не только практически
такой же силы, как у человека, но иногда и превышают ее» *.
Ну а ночью? Ночью сова способна увидеть неподвижную
мышь при освещении всего в 0,000 002 люкса. Трудно даже
представить себе, как мала эта величина. Все другие птицы
не увидели бы мышь, если бы стало даже в 46 000 раз
светлее!
В ясный полдень в Москве солнце освещает землю с
силой в 100 000 люксов. А когда света меньше, чем на 30
люксов, человек не может уже читать. Кошка же видит в метре
от себя свет силой всего в 8,4 • 10 "13 люксов! Сила зрения
кошек так велика, что они даже ночью видят краски почти так
же хорошо, как мы днем. А ночи у кошек волшебные —
сине-зеленые; по законам физики именно эти цвета
преобладают в сумеречной игре красок.
Градусы, в которых измеряют поле зрения, говорят лишь
о ширине обзора, доступного животному без поворота глаз и
головы. Но зона четкого видения не одинакова по всей глуби-
1 У совы на каждом квадратном миллиметре сетчатки 680 000
зрительных клеток, у человека и кошки — 400 000, у кальмара — 150 000,
у каракатицы — 105 000, у жабы — 95 000, у черепахи — 76 000, у
карпа — 50 000, у паука — 16 000, а у саламандры лишь 2500.
ке обозреваемого пространства от горизонта и до
собственного носа. Она зависит от других причин (не от положения
и формы глаза). Здесь все дело в хорошей фокусировке. Ведь
глаз устроен, как фотоаппарат. Материалы только разные,
а физический принцип тот же.
Так вот, чтобы глаз (и фотоаппарат!) хорошо видел то
дальние, то ближние предметы, его нужно фокусировать,
или, что то же самое, аккомодировать. Добиваясь резкого,
то есть четкого, изображения на пленке и пластинке,
объектив в фотоаппарате передвигают вперед или назад. Так же
перемещается, ближе или дальше от сетчатки, и «объектив»,
то есть хрусталик, в глазах осьминогов, кальмаров, рыб,
жаб, лягушек и тритонов. Но у змей, черепах, крокодилов,
птиц и зверей (и у нас с вами) механика аккомодации иная:
хрусталик, «загибая» лучи, то есть фиксируя их, меняет
лишь свою форму, а сам остается на месте: особые мышцы
то растягивают его, превращая в чечевицу, то отпускают, и
тогда он сжимается в шарик. Растянувшись, собирает в
четкий фокус на сетчатке более дальние лучи, и глаз лучше
видит удаленные предметы.
Но вот глаза сфокусированы так, чтобы дальше видеть.
Кто из животных побьет здесь все рекорды?
Хищные птицы, без сомнения!
Сокол замечает сидящего голубя за километр, а
летящего— за 1600 метров. Орел видит на земле мышь,
поднявшись на километр выше ее! Это значит, что и сокол и орел
обозревают окрестности как бы в шести- и восьмикратный
бинокль.
Человек за четыреста метров от себя едва увидит
дыню, но яблока не разглядит. Собака и лошадь, пожалуй,
тоже. Шагающих людей пес замечает не раньше, чем
подойдут они к нему метров на 500—700, а хозяина среди них —•
за 110, когда тот стоит, и за 150 метров, когда он идет.
Кошка тоже.
И все-таки обижаться человеку не следовало бы, зрение
у него по сравнению со многими животными превосходное:
мы видим круг диаметром 1,65 сантиметра, удаляясь от
него на два телеграфных столба, то есть на сто метров. Чтобы
«за два столба» круг разглядела шимпанзе, его надо
увеличить на полсантиметра, чтобы черный дрозд — на два
сантиметра, для кошки — сантиметров на шесть, для оленя—•
почти на пятнадцать, а для крысы даже на 3А метра!
Но орел зорче нас: на таких же испытаниях он за сто
метров видел самую маленькую, какую только можно найти,
пуговицу — 47 миллиметров в поперечнике!
Многим животным важнее не столько дальше видеть,
как быстрее замечать все, что движется. Ведь убегающая
добыча и нападающий хищник не стоят на месте, а
перемещаются.
Человек различает в секунду не более двадцати быстро
сменяющих друг друга картин. Поэтому мелькание кадров
на экране сливается для наших глаз в одно непрерывное
движение, и мы с удивлением узнаем из курса физики, что
в электролампочке свет гаснет и загорается пятьдесят раз
за один краткий миг, равный секунде. Птицы же, особенно
хищные, четко различают за то же малое время 150 кадров.
Если бы мы смотрели фильм глазами сокола, то видели
бы на экране ряд сменяющих друг друга неподвижных
картинок. А если пойдете в кино в компании с кошкой или
собакой, то знайте, что большого удовольствия от фильма они
не получат, так как весь динамизм его действия не будет ими
замечен, они просмотрят кино, словно быстро листая
альбом с фотографиями. Потому что глаза кошки и собаки
тоже способны различать 40—50 мельканий в секунду — вдвое
больше, чем требуется, чтобы фигуры на экране задвигались.
Причины столь дивного умения скрыты на дне глаза.
Там, на сетчатке, есть место, у птиц их даже два-три, где
скучено больше всего чувствующих свет зрительных клеток.
Его называют желтым пятном. У человека, кошки и
ящерицы центр желтого пятна углублен крошечной полусферой.
У хищных птиц эта ямка похожа на крутой кратер или даже
щель. Лучи света, упав в нее, быстро преломляются, как в
стекле на месте дефекта. Но -от «дефекта» получается
эффект, и очень значительный: <5удто, перемещаясь по
сетчатке, образ летящей добычи сразу рванулся вперед. Этот
скачок скорости тут же регистрируется мозгом хищника, и
поэтому он сразу замечает любую «точку», если даже она
движется не быстро: ведь «дефект» ее образ на сетчатке
здорово подстегнул и тот резво проскочил по желтому пятну.
У животных более или менее открытых пространств,