Могло показаться, что капитан третьего ранга Дорофеев совершенно лишен того, что называют морской романтикой. Это был трезвый, рассудительный человек, вечно погруженный в свои заботы. Другой был бы польщен, что именно его лодке доверили такое ответственное дело, как испытание нового прибора, предназначенного произвести целую революцию в подводной акустике. А Дорофеев, выслушав приказание, лишь ответил:
—
Есть!
И трудно было понять по его спокойному угловатому лицу, обрадован он или нет.
Даже командующий рассердился:
—
Вы хорошо уяснили важность и ответственность предстоящего похода?
—
Так точно.
—
Действуйте!
Командующий только пожал плечами. Но он знал, что на Дорофеева можно положиться. Такой не подведет.
Теперь первый этап испытаний закончен. Лодка возвращается в базу. Только сейчас капитан третьего ранга почувствовал, до какой степени он измотан. Продержаться еще несколько часов... А потом — освежающий душ, чистая постель, полный покой. Как хорошо, что самое трудное уже позади... Люди тоже изрядно устали. В первые дни инженер Румянцев еще кое-как держался. Рассказывал свободным от вахты о тайнах морского дна. Оказывается, и в этой области он обладал энциклопедическими познаниями. Матросы расспрашивали о последних исследованиях дна Тихого океана. Такие исследования велись Академией наук уже несколько лет. Был открыт меридиональный подводный горный хребет. Он упирался своим раздвоенным северным концом в Алеутскую островную гряду и тянулся далеко на юг через Гавайскую возвышенность. Хребет, таким образом, делил Тихий океан на западную и восточную котловины. Беседа заинтересовала и Дорофеева.
—
Я слышал, будто бы ученые стремились установить возраст глубинных вод. Какова ценность этих исследований для практики? — полюбопытствовал он.
Румянцев задумался, потом ответил:
—
Вас всегда интересует практическая сторона дела, Сергей Иванович. Да, эти исследования имеют большое практическое значение. Посмотрим в корень явлений. Дело в том, что американцы выдвинули предложение производить захоронение отходов атомной промышленности в глубинах океана. Советские ученые решили выяснить этот вопрос и произвели исследования в районе впадины Танга. Каковы же выводы? Выяснили следующее: перемешивание вод глубоководных впадин совершается довольно быстро. Таким образом, захороненные там радиоактивные соединения поднимаются на поверхность, попадают в организм растений и животных, рыб и млекопитающих. Происходит заражение огромных районов океана. Американское предложение — это злостная авантюра, направленная во вред человечеству.
На пятый день похода инженер уже не читал лекций. Сейчас он осунулся, на лице ни кровинки. Держится только на самолюбии. Сегодня утром он с горькой усмешкой произнес:
—
Нет, капитана Немо из меня не вышло бы. А в юности по дурости грезилось и такое... Завещание в правом нагрудном кармане. Скажите, что его погубила любовь к морю... Он был великим оптимистом и верил в прогресс.
В центральном посту все рассмеялись. Дорофеев в тон ему ответил шутливо:
—
Наше дело кучерское: доставим в целости и сохранности.
Если бы Дорофеев мог предполагать, что всего через несколько минут на долю экипажа выпадет такое суровое испытание, какое редко выпадает даже в дни войны, то, пожалуй бы, воздержался от своих заверений.
Все произошло так. Неожиданно поступил доклад от гидроакустика Чибисова: прослушиваются шумы винтов крупного судна. Все были озадачены, особенно капитан третьего ранга. В этот пустынный район, удаленный от всех коммуникаций, редко заглядывали даже рыбаки. Сигнал мощный... Что бы это могло быть?
Дорофеев решил подвсплыть. Когда лодка подвсплыла, командир, соблюдая осторожность, поднял перископ и припал к окуляру. Головку перископа захлестывали волны. Небо было затянуто тяжелой колеблющейся пеленой. И все же капитан третьего ранга успел рассмотреть в месиве туч и волн мачты неизвестного судна. Судно быстро уходило на восток. Вскоре мрак поглотил его.
И тут случилось непредвиденное: на какую-то долю секунды корпус лодки оголился, потом рухнула огромная волна и выбила аварийный буй. Металлический поплавок заплясал на индигово-черных с сединой волнах. Дорофеев негромко выругался. Хочешь не хочешь — нужно всплывать. Хорошо, что в нескольких кабельтовых уже ничего нельзя различить.
Лодка всплыла. Палубу сразу же захлестнули волны. Холодный северо-западный ветер валил с ног.
—
Матроса Лопатина наверх! — приказал Дорофеев.
Матрос Лопатин, который только недавно сменился, мигом очутился на скользкой палубе. Дорофеев на мгновение задержал взгляд на его могучих руках. Ладони широкие, ногами будто врос в палубу. Шея короткая, мощная. Глаза по- детски ясные, из-под пилотки выбился русый хохолок.
—
Действуйте, матрос Лопатин!
Лопатин заулыбался, с невероятной проворностью стал раздеваться. Наконец-то представился случай показать себя! Теперь-то уж никто не посмеет называть его «рычажком»...
Намотав канат на руку, Лопатин легко соскользнул в кипящие волны. Он понимал, что нужно поторапливаться, но буй швыряло из стороны в сторону. Лопатин то взлетал на самый гребень пенистого вала, то стремительно падал вниз. Это было, как на гигантских качелях.
Захватывало дух. Колыхалось небо над головой. Иногда лицо захлестывало волнами, и .из воды виднелись только руки. Лопатин выныривал и снова искал глазами буй. А крутые темно-серые стены все вставали и вставали между Лопатиным и металлическим поплавком. Кисть руки, на которую был намотан трос, посинела, вздулась, но матрос не чувствовал боли. Он был хорошим пловцом и все же вскоре понял, что выдыхается. Только воля еще заставляла его держаться на поверхности. Лопатин словно ощущал на себе взгляд командира, и этот взгляд гнал его вперед. Вот поплавок почти рядом. И опять набежавшая шипящая волна унесла его в сторону. Глухо, будто издалека, слышал Лопатин голос Дорофеева, и это ободряло.
Масса воды вспучилась, подняла матроса над взбугренной поверхностью моря, бросила на буй.
— Ага, голубчик, попался!
Должно быть, Лопатин ударился головой, так что едва не потерял сознание. В ушах гудело, глаза застилала мгла. И все же ему удалось удержать буй, закрепить конец.
Но это была лишь половина дела. Лопатин поплыл к лодке. Ему бросили второй конец. Лопатин поймал этот конец и намотал его уже на другую руку. Он вновь направился к буйку. И вновь хлещущий смерч подхватывает матроса, снова белоголовые косматые гребни встают на пути. Одиноко и тоскливо было в этой пенящейся грохочущей пучине. Когда Лопатин оборачивался, то на какое-то мгновение видел поднявшуюся на волне лодку, потом она тут же снова исчезала за зеленым бугром. Вода струями сбегала по волосам и лицу. Каждый раз, взлетая на клокочущий гребень, матрос невольно затаивал дыхание и боязливо заглядывал в темную яму, куда должен был упасть. И в то же время эта скачка по волнам опьяняла его. Так бывает, когда готовишься ринуться на лыжах по крутому заснеженному склону. Закрепить второй конец удалось быстро. Обессиленного, выдохшегося подняли Лопатина на палубу. И хотя палуба ходуном ходила, матрос был счастлив, что наконец ощутил нечто твердое под ногами. Им сразу же занялся кок Булгаков. И пока другие подтягивали буй к лодке, водворяли его на место, Лопатин наслаждался горячим чаем. У этого кругленького, юркого, как волчок, Булгакова был отвратительный характер. Это он не так давно потешался над Лопатиным, он же придумал обидную кличку «рычажок». Теперь кок юлил, ходил на цыпочках вокруг героя, «умащивал» его.
—
Юрий Григорьевич, может быть, шоколад изволите? С пылу с жару...
А на палубе все дела были закончены.
Капитан третьего ранга все время стоял на мостике. Здесь же находился сигнальщик матрос Баженов.
—
Срочное погружение! Все вниз!
И только сейчас капитан третьего ранга заметил рядом с собой инженера Румянцева. Инженер с наслаждением подставлял позеленевшее лицо свежему ветру. Не замешкайся Румянцев, может быть, все было бы по-иному. Но случилось нечто непостижимое.
Грохнул взрыв небывалой силы, расколол океанский простор. Лодку тряхнуло. Дорофеев почувствовал, как палуба уходит из-под ног. Последнее, что он увидел, это искаженное ужасом зеленое лицо инженера Румянцева, его неестественно раскинутые руки. Вслед за тем командир ощутил, что погружается в холодную пучину...
3. Диверсия
Три советских человека волею случая оказались на борту американского судна. Члены экипажа «Кассиопеи» отнеслись к этому событию по-разному. Капитан Дильворти приказал разместить гостей в лучшей каюте, окружил их заботой и вниманием: ведь это были потерпевшие кораблекрушение и, судя по всему, военные моряки! У одного из них, высокого, широкоплечего, с жесткими черными волосами, были погоны капитана третьего ранга, а на кителе значок командира подводной лодки. Другой, с юношески округлым лицом, коротко стриженный,— простой матрос. И совсем невозможно догадаться, откуда взялся третий — молодой человек с тонким интеллигентным лицом в штатском костюме.
Большинство экипажа посматривало на незнакомцев с чувством опасливого любопытства: русские!.. Особая непонятная порода людей... Так вот они какие русские!..
И лишь Чарльз Тэккер и его ассистент Кестер никак не выражали своего отношения к трем незнакомцам. Профессор и Кестер сидели, запершись в салоне, и негромко разговаривали.
— Вы проделали все хорошо, Боб,— говорил Тэккер.— Жаль, что документы размокли и трудно разобрать что-либо. Это удостоверение личности. «Доро...» — дальше неразборчиво. Другой — матрос. Картина для меня совершенно ясна: советская подводная лодка потерпела аварию. Может быть, даже столкнулась с блуждающей миной. Этого добра еще много плавает вокруг. Нам тоже нужно усилить наблюдение... Но кто тот, третий? Он интересует меня больше двух первых.
Кестер услужливо протянул целлофановый пакет:
—
Здесь кое-что уцелело. Штатские преувеличенно боятся воды — завернул документы в целлофан. Приятная предусмотрительность...
Веснушчатые руки профессора потянулись к пакету. Некоторое время он изучал документы, затем задымил глиняной трубкой.
—
Тысяча водородных бомб! Я начинаю понимать! Не я буду, если вас, Боб, в самое ближайшее время не повысят в звании.
Кестер застыл в почтительном молчании.
—
Это инженер,— продолжал, между тем, Тэккер.— А как вы думаете, почему он оказался на подводной лодке? А что дело было именно так, я не сомневаюсь.
—
Не могу знать, сэр!
—
Разведчик должен обладать интуицией. Прочтите внимательно вот это письмо.
Кестер прочитал и вопросительно приподнял брови.
—
Все очень просто, мой мальчик. На лодке установлен новый прибор. Испытания его прошли успешно. Вот это мы и узнаём из письма к некоей Инне, по всей видимости, сотруднице Румянцева. Обыкновенное рекомендательное письмо, с которым должен явиться в лабораторию главный старшина Буняков Петр Степанович. Вы улавливаете мою мысль, Боб?
—
К сожалению, не совсем.
—
Все документы следует вернуть их владельцам, за исключением письма. Письмо мы отправим в штаб. Очень важное письмо. Оно может сослужить большую службу нашей разведке. Нужно немедленно вызвать гидросамолет. Этих троих следует переправить в штаб. Остальное разведчики сделают сами. А наша задача — определить место гибели советской лодки. Вот тут- то и может пригодиться ваше водолазное искусство. Мы должны знать, что за аппарат испытывают русские. Счастливая случайность... Эта случайность— большой бизнес, дружище! Румянцев — инженер. Этого уже достаточно. Штатский инженер на военном подводном корабле. Если бы его прибор не имел большой ценности, то, думаю, подводная лодка не стала бы удаляться на такое расстояние от своих берегов. За всем этим кроется нечто интересное для нас. Не забывайте, что советский подводный флот занимает первое место в мире. У этих парней головы работают отлично. Запуск русскими ракеты в сторону Луны заставил задуматься кое-кого из наших военных деятелей. Мы- не можем знать, какой сюрприз преподнесут нам русские завтра. А мы обязаны это знать. Мы должны любой ценой достать этот прибор. Не воображайте, что разговор с Румянцевым в штабе даст какие-нибудь положительные результаты. Или я плохо знаю этих фанатиков. Нам нужен прибор! Да, любой ценой... Вы должны неотступно наблюдать за нашими Пленниками. Не позволяйте им общаться с кем бы то ни было из экипажа. Этот сентиментальный болван Дильворти может все испортить. Не упускайте его из поля зрения. Позаботьтесь, чтобы тех троих, когда они придут в себя, не выпускали на верхнюю палубу.
— Будет исполнено, сэр!
Чарльз Тэккер действовал оперативно. Он сам
стоял на мостике и отдавал распоряжения капитану Дильворти. «Кассиопея» утюжила квадрат за квадратом. Акустики прослушивали дно. Иногда главный инженер Бэртон погружал в пучину камеру телевизионной установки.
Над океаном опустилась ночь. Погода снова начинала портиться. Волны, высокие, как горы, с шумом ударяли о корпус судна.
В десятом часу сигнальщик неожиданно доложил:
—
Вижу проблески света на воде!
Тэккер кинул взгляд на черную, как деготь, массу воды и явственно увидел белые проблески...
—
Аварийный буй! — крикнул капитан Дильворти.— Они живы!..
Да, сомнений быть не могло: на волнах покачивался аварийный буй и посылал сигналы бедствия. «Кассиопея» застопорила ход. Можно было опустить шлюпку на воду, подойти к бую и переговорить по телефону с экипажем затонувшей лодки. Но Чарльз Тэккер не торопился.
—
Мистер Бэртон! — позвал он ведущего инженера.— Опустите на дно камеру!..
Снова заскрипел блок. Тэккер спустился в салон. Кестер бесшумной тенью последовал за ним. Профессор включил телевизор. Экран был темным и безжизненным. После того как был включен подводный прожектор, экран ожил. На черном фоне глубинной воды вспыхнули светлые точки, словно маленькие звезды, планктонные организмы. Рыбы с мохнатыми хвостами налетали на металлическую арматуру, которой была окружена передающая камера. Тэккер почти механически повернул верньер. Экран залило голубоватое сияние. Черная иззубренная стена, слегка покачивающиеся белесые водоросли, в трещине притаился маленький осьминог... Освещение несколько изменилось, появились багрово- красные тона.
Кестер даже приподнялся, когда в поле зрения появился расплывчатый предмет сигарообразной формы. Тэккер ухмыльнулся, нажал кнопку механизма фокусировки объектива. Изображение прояснилось. Подводная лодка!.. Четкость изображения была так велика, что Кестеру казалось, будто можно дотронуться до осклизлого металлического корпуса.
Корма лодки увязла в расщелине подводной скалы. Форштевень повис над бездной. Здесь, по- видимому, заканчивалось подводное плато. Еще несколько метров — и лодка навсегда бы ушла в темную глубину.
—
Им дьявольски повезло... — пробормотал Кестер.
—
Глубина не превышает восьмидесяти метров,— констатировал Тэккер.
Камера подошла вплотную к корпусу лодки и двинулась вдоль него. Профессор все время бросал взгляды на указатель компаса.
Было странно сознавать, что на глубине всего лишь восьмидесяти метров в металлической сигаре находятся живые люди и при желании экипаж «Кассиопеи» мог бы сделать для них очень многое: хотя бы подать воздух, связаться по радио с каким-нибудь советским судном или портом, поставить в известность о случившемся. В конце концов, можно было бы переговорить с оставшимися в отсеках подводного корабля, узнать об их состоянии.