Я посмотрела на Монтаньолу, потом на Лугано и подумала: что мне запомнится об этом месте? Наверняка я буду вспоминать горы, и узенькую Виа-Попорино, и озеро. Может быть, в памяти останутся ящерицы, хурма, ставни на окнах, перины, вывешенные на подоконники проветриваться.
- Я хочу американской воды, - простонала Лайла. - Как во Флориде, - добавила она. - У воды во Флориде правильный вкус. Я - человек с очень чувствительными вкусовыми рецепторами.
Я вспомнила вкус воды в Оклахоме с едва уловимым запахом земли и прохладу и чистоту воды в Орегоне. Буду ли я помнить вкус швейцарской воды с легким запахом гальки?
- Я хочу пойти гулять на бульвар, есть тако и гамбургеры, настоящие гамбургеры, - продолжала Лайла.
Я вспомнила стайки ребят на бульварах и девочку, пойманную в то время, как она пыталась украсть с лотка лак для ногтей. Я вспомнила, как бродила среди толпы и думала, откуда у людей берутся деньги, чтобы все покупать, и что они собираются делать со всеми этими вещами, когда им надо будет переезжать на новое место. Я вспомнила тако в Нью-Мексико, наполненные горячей острой начинкой, от которой во рту и горле полыхал пожар.
Буду ли я всегда помнить капучино и пиццу cuattro stagione*, которые подавали в кафе “Федералес” в Лугано? Буду ли я помнить твердые, как камень, biscotti?**
______________
* Четыре времени года (итал.).
** Печенье (итал.).
- Динни, неужели тебе не хочется вернуться домой? - спросила Лайла.
А я подумала: а где он, вообще-то, этот дом?
Лайла жаловалась не только мне. Она жаловалась Белен, Мари, почти всем вокруг, за исключением Гутри. Однажды Мари призналась в разговоре со мной:
- Мне хочется порубить ее на котлету. Я от нее с ума сойду!
Спустя две недели после поездки в Андерматт Лайла перехватила меня на выходе из столовой. Она помахала перед моим лицом каким-то письмом.
- О, это ужасно, просто ужасно! - воскликнула она и громко разрыдалась.
- Что случилась? - Я подумала, что, может быть, кто-то умер.
- И они посмели сообщить мне об этом в письме! Мне необходимо позвонить! Уговори своего дядю разрешить мне позвонить, Динни, пожалуйста!
- Да что случилось? Что такое ужасное произошло?
- Моя мать возвращается в Штаты! Ей опротивела Саудовская Аравия! Она ненавидит эту страну!
- Но ведь это не так уж плохо? - спросила я.
Она хлопнула письмом мне по руке.
- Динни! Это означает развод! Я просто уверена! Но это не самое худшее. - Она снова принялась громко рыдать.
- А что самое худшее? - вновь спросила я, мысленно перебирая возможные несчастья.
- Самое худшее, что мне тоже придется уехать! Мне придется вернуться с матерью в Штаты!
Я решила, что чего-то недопоняла, пропустила какую-то существенную деталь в рассказе Лайлы.
- Но, Лайла, ведь именно этого ты всегда хотела - вернуться в Штаты, пить воду, есть гамбургеры и все такое!
Снова рыдания.
- Только не сейчас, - всхлипнула она. - Мне ведь придется ехать немедленно! На следующей неделе! Я - такой человек, которого надо предупреждать заранее!
- И все же, я думала, ты хотела…
- О, Динни, ты всегда споришь со мной! Никто не может понять! Никто меня не слушает! - И она побежала по коридору, на ходу отбросив в сторону сумку с учебниками.
Из-за угла с той стороны, куда убежала Лайла, появился Гутри.
- Что опять не так на этот раз? - спросил он. Когда я пересказала ему то, что узнала от Лайлы, он с минуту молча смотрел на меня, а потом сказал: - Итак? Разве ты не собираешься умолять меня уговорить ее не уезжать?
- Да, конечно. Уговори ее не уезжать.
- Что-то не похоже, чтобы ты очень этого хотела, - заметил Гутри.
- А тебе не кажется, что Лайле просто нравится привлекать к себе внимание своими истериками?
- Динни, раньше ты никогда ни о ком не говорила гадости! - сказал Гутри.
Я смутилась:
- Разве я сказала гадость? Я думала, это просто наблюдение.
Он застегнул молнию на куртке, взял меня за руку и повел за собой.
- Динни, ты обладаешь потрясающим качеством давать людям, которые с тобой общаются, возможность оставаться самими собой. Ты не часто высказываешь свое мнение об окружающих, и это твое наблюдение - что-то новое. Даже не знаю, как к этому отнестись…
- Ты хочешь сказать, что мне не следует вслух говорить о своих наблюдениях? - спросила я.
- Неужели именно так это и прозвучало - что я прошу тебя не высказываться о своих наблюдениях? Non е vero!* Очевидно, человек время от времени должен говорить о своих наблюдениях.
______________
* Это не так! (Итал.)
У меня возникло странное ощущение, как будто оболочка моего пузыря стала настолько тонкой, что окружающий мир начал вдавливаться внутрь, а то, что внутри, принялось выпирать наружу. Я почувствовала слабость, и мне даже немного захотелось спать.
- Послушай, у меня появилась отличная идея! - сказал Гутри. - Поехали в Доломитовые Альпы в эти выходные! Может быть, это будет последняя лыжная экскурсия сезона. Мы можем поехать все вместе - ты, я, Белен, Кейсуки, Мари, Фади и Лайла тоже. Устроим праздничное прощание для Лайлы! Как ты думаешь? Разве не блестящая идея?
- Fantastico, - сказала я, хотя на самом деле так не думала. Я вдруг ощутила приступ ревности по отношению к Лайле.
- На этот раз, - продолжал Гутри, - ты съедешь на лыжах с самой вершины!
“Нет, не съеду”, - подумала я. Я вообще еще никогда не была на вершине, с лыжами или без них. Все остальные побывали на вершине в Санкт-Морице и Андерматте, или даже на вершине горы Сан-Сальваторе здесь же, в Лугано, но только не я. Мне было страшно подниматься на вершину, и до этой минуты я не понимала почему. Но теперь, рядом с Гутри, мне в голову пришла странная мысль. Вдруг я поднимусь на вершину, так что смогу заглянуть по другую сторону горы, а там ничего не окажется? Что тогда?
Словно прочитав мои мысли, Гутри показал на верхушку Сан-Сальваторе и сказал:
- А на следующий выходной я возьму тебя с собой вон туда. Ты не поверишь своим глазам! Ты даже представить себе не можешь! Это так… так… так fantastico, meraviglioso, splendido!
Сны Доменики Сантолины Дун
Оболочка моего пузыря так растянулась, что я не могла достать рукой до стенки. Я висела в воздухе возле горы Сан-Сальваторе, и огонек на ее вершине превратился в горящую свечу. Рядом какие-то люди веселились на пикнике, а мой пузырь приближался к свечке и был готов вот-вот лопнуть. Он подплывал все ближе и ближе к обжигающему пламени, но я не знаю, лопнул он или нет, потому что проснулась.
33. Визит Лайлы
В тот же вечер, около десяти часов, в дверь нашего дома постучала Лайла, хотя в это время она должна была находиться в спальном корпусе, и потребовала встречи с дядей Максом. Протиснувшись в дом мимо меня, она прошла на кухню, где дядя Макс и тетя Сэнди сидели за столом и ели пирог.
- Это суперважно, - выпалила она с порога. - И не говорите мне, что я должна уже спать. Я никуда отсюда не уйду. - Последовали громкие рыдания.
Тетя Сэнди сказала мне тоненьким голосом:
- Динни, думаю, нам с тобой надо кое-чем срочно заняться в… В твоей комнате! - Закрыв за собой дверь моей комнаты, она прорычала: - Гр-р-р! Не слушай меня, Динни! Я знаю, что она твоя подруга, но у меня от нее кровь в жилах закипает! Иногда мне хочется ее задушить. Я, конечно, понимаю, у нее семейные проблемы, и все такое, но…
- Семейные проблемы? - переспросила я. - Вы имеете в виду возвращение ее матери в Штаты?
- Ну, это самая незначительная из всех проблем Лайлы! В этой семье проблем не меньше, чем в мешке с… - Она внезапно замолчала, закрыв рот рукой. - Ой!
- Каких проблем? - спросила я. - Расскажите.
- Не могу, Динни. Извини. Мне не следовало даже заикаться об этом.
- Но хотя бы скажите, какого рода проблемы? - Я постаралась вспомнить, о чем мне раньше говорила Лайла, и была уверена, что все ее жалобы касались только школы. Она никогда не делилась со мной тем, что происходит в ее семье, а я не рассказывала ей о своей. - Неужели вы мне ничего не скажете? - не отставала я от тети Сэнди.
- Динни, это было бы неправильно, - продолжала сопротивляться она, но без прежней твердости. Было ясно, что тетя Сэнди колебалась, сказать мне или нет, судя по неуверенной интонации ее голоса и по тому, как она покусывала губу.
- Я никому не скажу, - пообещала я. - Я никогда никому ничего не рассказываю. Вы когда-нибудь слышали, как я говорю о том, что происходит в этом доме? Я кому-нибудь рассказала о любовных похождениях мистера Лейланда, или как мисс Флетчер пришла к нам ночью пьяная, или когда?..
Тетя Сэнди обняла меня.
- Этот дом иногда превращается в театральные подмостки для мыльной оперы, правда, Динни? Люди то и дело приходят без всякого спроса жаловаться, плакать, орать, требовать - настоящий цирк! Ты просто молодец, что стараешься не замечать происходящего, и я очень сожалею, что тебе приходится слышать все это. Если бы я оказалась на месте Макса, то чувствовала бы себя совершенно беспомощной. По правде говоря, я на самом деле совершенно беспомощная, поэтому мне и не приходится заниматься тем, что делает он!
- Так вы мне расскажете про Лайлу?
Тетя Сэнди приоткрыла дверь в коридор и прислушалась. Стало слышно, как Лайла кричала на дядю Макса. Тетя Сэнди закрыла дверь и сказала:
- Динни, я не могу. Если бы Лайла хотела, чтобы ты знала о ее проблемах, она сама рассказала бы тебе. Может быть, ей как раз нужно, чтобы рядом был кто-то, кто не знает о ее проблемах, кто считает ее нормальным ребенком из нормальной семьи. - Она придвинулась ближе ко мне. - С другой стороны, кто может поручиться, что знает, какой человек является нормальным, правда? Лично я не могу, теперь не могу!
В дверь постучал дядя Макс.
- Я отведу Лайлу в спальный корпус, - сказал он устало. - Ты не могла бы пойти с нами? - обратился он к тете Сэнди.
- Сейчас приду, - ответила она, а мне сказала: - Вот что, Динни. Когда Лайла уедет домой в Штаты, я расскажу тебе о ее проблемах, договорились? Но при условии, что это навсегда останется с тобой, ладно?
Я легла на кровать и попыталась представить себе проблемы Лайлы. Я стала думать о действительно ужасных, кошмарных вещах. И чем дольше я думала и воображала себе, тем больше Лайла представлялась мне жертвой практически всех несчастий, о которых я узнала во время месячника глобальных бедствий. Я уже сожалела, что в разговоре с Гутри упомянула о ее истериках, и радовалась его идее о праздничном прощании. Я дала себе клятву быть с Лайлой по-настоящему доброй и приветливой.
Впрочем, известно, что давать обещания гораздо проще; чем их выполнять.
34. Доломитовые Альпы
Сопровождающими нашей группы на экскурсии в Доломитовые Альпы были синьора Палермо и мистер Боннер. Мы выехали на школьном автобусе еще до рассвета, в тревожном черно-синем полумраке. В Лугано все растаяло, но, по словам Гутри, который накануне слушал сводку погоды, в Доломитовых Альпах за ночь выпало тридцать сантиметров снега.
Мистер Боннер торжественно вручил каждому по передающему устройству. Школа приобрела их совсем недавно. Они были желтого цвета и похожи на маленькие переносные радиоприемники. Мистер Боннер объяснил, что их следует повесить на пояс, “а когда лавина вас накроет, они будут издавать тоненький сигнал”.
- Лавина? - переспросила я. - Ожидается лавина?
- Нет-нет-нет, - сказала синьора Палермо. - Это защита, мы просто проверять их!
- Тогда что же обнаружат спасатели? - спросила Мари. - Мертвое тело? Я хочу сказать, если ты уже мертвый, какой смысл?
- Ты можешь выжить, - вмешался Гутри, - даже если тебя засыпет снегом. Можно сделать вот так… - И он стал демонстрировать, как надо уминать снег вокруг себя, чтобы создать воздушное пространство, но я не стала слушать, а закуталась в свой счастливый красный шарф и уснула в черно-синем полумраке под убаюкивающее раскачивание автобуса.
Сны Доменики Сантолины Дун
Я стояла на горе и направляла передатчик на солнце. Он тоненько пищал. Солнце послало яркий, теплый луч прямо мне на лоб, словно божие благословение, и мне стало очень хорошо.
От Лугано мы, кажется, повернули на юг и в Кьяссо пересекли границу с Италией. Я почти не помнила дорогу, только покачивание автобуса, да когда просыпалась время от времени, краем глаза видела то озеро, то долину, то старинный замок, повисший над ущельем. Иногда я улавливала обрывки разговоров в автобусе. Слышала, например, как Гутри объяснял Кейсуки, что доломиты - это известняковая горная порода. А мистер Боннер говорил, что мы будем проезжать неподалеку от городов Верона и Падуя, где жили Ромео и Джульетта. Еще он хотел задать какой-то вопрос для обдумывания, но Белен запротестовала:
- Никаких обдумываний! Сегодня думать не разрешается!
Лайла в своем ярко-розовом лыжном костюме прикорнула в одиночестве на сиденье передо мной. Она казалась очень озабоченной, ни с кем не общалась и все время смотрела в окно. Я чувствовала, что мне следует поговорить с ней, но не могла заставить свои глаза оставаться открытыми, а мозг - придумать, как начать разговор.
“Позже, - пообещала я себе. - Как проснусь, сразу поговорю и буду с ней очень доброй”.
Приехав на лыжный курорт, мы высыпали из автобуса, со стонами облегчения разминая затекшие ноги и спины, и принялись разбирать перепутавшиеся лыжи и палки, разыскивать свои очки и перчатки, искать, куда бы прикрепить ярко-желтые коробочки передатчиков.
- Вызываю Марс, - постучал пальцем Кейсуки по своему передатчику. - Вызываю Марс! Есть кто-нибудь дома?
Нам раздали билеты, и мы сгрудились возле подъемника.
- О’кей! - сказал Гутри. - Слушайте все: сегодня день Лайлы!
Лайла плотно сжала губы и спрятала подбородок поглубже в воротник куртки. Она выглядела смущенной и одновременно довольной, оказавшись в центре внимания. Я заметила, как Белен локтем слегка подтолкнула Кейсуки. Очевидно, она была не слишком обрадована тем, что этот день посвящался Лайле.
- Я считаю, что сегодня мы должны держаться все вместе, а Лайла будет нашим лидером, мы последуем за ней всюду, куда бы она ни направилась! - сказал Гутри.
Мое сердце вдруг стало биться сильными ударами - стамп, стамп, стамп, - а я не могла произнести ни слова. К счастью, на помощь мне пришел мистер Боннер.
- Подождите-ка, - заговорил он. - Я, например, не умею так хорошо кататься на лыжах, и Динни ведь тоже новичок, не правда ли? Нам с Динни, очевидно, следует оставаться внизу, на этих пологих склонах.
- Да нет же, - начал спорить Гутри. - Наверху не намного круче.
Мы все разом посмотрели наверх. Ближайшее сиденье подъемника остановилось примерно на четверти пути; предыдущее начало движение и поднималось все выше и выше над склоном. Все вокруг было очень ярким и контрастным. Всюду, куда ни кинешь взгляд, сияла белизна, белее белого, а на ее фоне чернели канаты и сиденья подъемника, протянувшиеся вверх вдоль склона горы, а вниз летели красные, желтые и черные куртки лыжников - сфш-ш, сфш-ш, сфш-ш-ш…
- Хотя бы поднимитесь с нами, - настаивал Гутри. - Доедете до верха, а там решите, съезжать вам или нет, в крайнем случае сядете опять на подъемник и спуститесь вниз. Так как?
- Динни, - обратился ко мне мистер Боннер, - ты как считаешь?
- Динни! - сказала Лайла. - Не будь такой трусихой!
Это практически не оставило мне выбора. Я была совсем не в восторге от того, что Лайла могла называть меня трусихой.