— Ладно, переживу, — махнула она рукой. — Пойдём на палубу?
Они вышли на палубу, но там задувал такой пронзительный норд-ост, что в пять минут выдул из них всё тепло, и пришлось проситься в рубку к штурману Боброву.
Крутые землисто-серые волны размеренно били в левый борт «Лоцмана». Всё дальше и дальше прыгала стрелка кренометра — простого прибора, который точно указывает, как низко корабль кланяется волнам. Стрелка показывала даже тридцать пять градусов. Когда в борт ударила особенно большая волна и «Лоцман», задрожав корпусом, накренился на сорок пять градусов, стоявший у штурвала рулевой пошатнулся, схватился рукой за графин и, вместе с гнездом оторвав его от переборки, покатился по палубе.
— Постыдился бы детей, — сказал штурман Бобров и стал за штурвал.
— Простите, малыши, больше не буду, — улыбнулся рулевой, поднял катающийся графин и поставил в ящик для сигнальных флагов. — Разрешите штурвал?
— Становись, — буркнул штурман и отошёл, широко расставляя ноги.
— А вам совеем не страшно? — спросила у штурмана Галка.
Штурман потрепал её по коротким волосам.
— Нет, — улыбнулся он.
— И мне нет, — сказала Галка. — Мне даже нравится.
— Честно говоря, — засмеялся штурман, — и мне в плохую погоду плавать нравится больше, чем в хорошую. Чувствуешь, что ведёшь судно, а не просто едешь на нём. Оно всё дрожит под тобой, прыгает, мечется из стороны в сторону, взлетает вверх, ухает в пропасти, стонет и рычит, как живое.
— А разве оно не живое? — спросила Галка. — Мне кажется, что все корабли — живые, только не такие, как мы, а по-своему…
— Верно, — серьёзно сказал штурман и обнял её. — Я всегда так привыкаю к судам, что, когда приходится переходить на другое, аж слеза наворачивается, будто доброго коня в чужие руки отдаёшь… А теперь идите ужинать, ребятки. Есть-то хотите?
— Хотим, — сказала Галка.
Вася ничего не сказал, ибо никакого аппетита не испытывал.
На ужин, помимо обыкновенного, кок Гриша подал пироги, по два на брата: один — с рисом, другой — с капустой. Вася забыл про качку и стал лопать пироги. Очень вкусные были пироги, не хуже, чем мама печёт. И компот был слаще, чем вчера. А может, это Васе просто так показалось. Странное дело, но когда смотришь, как работают люди, а самому тебе не дают вместе с ними работать, тоже ужасно устаёшь.
На следующее утро «Лоцман» уже стоял, ошвартованный, на своём месте в гавани. Кто ещё не успел помыться, собирались в душ, а кто уже помылся да не занят вахтой, приоделись понаряднее и пошли кому куда нравится.
Капитан Чугунов взял Васю и Галю за руки, и пошли они под мелким дождичком к выходу из порта, через железнодорожные пути, мимо вытащенных на берег для ремонта катеров, пошли к школе-интернату, где Васе теперь учиться в четвёртом классе, а Гале в первом до самого мая месяца будущего года.
9
Наступила осень, сперва простая, а потом глубокая. Тоскливо шумел сосновый лес на острове Ко-ренец. Всё потускнело, погода испортилась. Солнце совсем разленилось. Оно всходило из-за моря всё позже, а опускалось за море в другой стороне всё раньше. Солнце почти всегда было закрыто серыми лохматыми тучами, из которых сыпался на море, на лес и на головы людям мелкий дождичек. Всё реже приходил «Лоцман», потому что осенью у него очень много работы. Совсем грустно стало на острове Коренец, и только маяк светил проходившим мимо кораблям от захода до восхода солнца ярко, старательно и дисциплинированно, как всегда.
А кораблям становилось всё труднее плавать, потому что на море разыгрались осенние штормы. Самые сильные штормы терзают морскую поверхность в эти тусклые дни поздней осени. Тяжёлые волны грохотали, набегая на скалистые берега острова, и брызги от них летели до самых домиков. Волны хотели разрушить и сбросить в воду этот яркий маяк, который не даёт им сбить с курса корабли и погубить их, выбросив на мели и камни.
Но маленькая земля стояла крепко, а маяк всё светил и светил. Взбешённые волны откатывались прочь в ворчливом бессилии. Корабли шли по морю правильным курсом и приходили туда, куда им надо.
Вася учился на материке и по субботам писал домой длинные письма, рассказывал о своём житье-бытье, что никто его как надо не понимает, кроме Гали, что все какие-то скучные и совсем сухопутные, вот разве только у Аркашки Слёзкина есть морская жилка в душе, да и ту надо развивать и укреплять, а то он уже думает, не махнуть ли. ему летом куда-нибудь в горную местность. Вася спрашивал, как дела дома, что случается, часто ли заходит «Лоцман», как здоровье капитана Чугунова, всё ли в порядке. Ему писали подробные ответы, рассказывали, как живётся на острове без него («Прямо надо сказать, плохо живётся, скучаем!»), сообщали, что происходит. И только об одном случае ему не написали.
Стряслась беда. Заболела Вера Ивановна. Первое время она думала, что поболит и пройдёт, но с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Радистка Соня, которая одна немножко умела лечить, ничем не могла ей помочь. Боль стала невыносимой. Вера Ивановна слегла в постель и тихонько стонала, когда её о чём-нибудь спрашивали.
Послали радиограмму на материк, что необходим врач. С материка сразу ответили, что вышлют вертолёт с врачом, как только позволит погода. А вокруг выла буря, стояла непроглядная тьма, ветер обламывал верхушки деревьев и лил холодный, нескончаемый дождь. Ночью мороз прихватывал мокрые камни, и они обрастали коркой льда.
Вера Ивановна чувствовала себя всё хуже. Она не могла повернуть голову и порой теряла сознание. Радистка Соня переговаривалась с материком по радио, но все понимали, что в такую погоду вертолёту к ним не долететь.
10
Качаясь во все стороны и с трудом перебираясь с волны на волну, «Лоцман» шёл к Вороньей скале. Это был невысокий, гладко облизанный волнами камень, торчащий среди пустынного моря, вдали от берегов и островов. На нём стояла ажурная пирамидальная ферма с фонарём наверху — светящий знак, предупреждающий об опасности проходящие мимо суда.
«Лоцман» стал на якорь в ста метрах от Вороньей скалы.
— Каждую весну приходится знак восстанавливать. Столько мороки с ним — ужас, — сказал капитан Чугунов.
— А что, льдом срезает? — поинтересовался рулевой. Он плавал на «Лоцмане» первую навигацию.
— Начисто, — подтвердил штурман Бобров. — Голая плешь остаётся. Потому и фонарь приходится снимать. Ферма — бог с ней, она копейки стоит, а фонарю тысяча рублей цена. Такую сумму, конечно, жалко морю отдавать за здорово живёшь.
— Штурман, — перебил его капитан Чугунов, — вы сейчас пойдёте на скалу, так побольше всяких верёвок с собой наберите, чтобы люди обвязались. А то там сплошной каток. Съедет моряк в воду — и каюк, не вылезет обратно. Фонарь сверху спускайте на тросах, а не просто так. Осторожно, не побейте линзы. Там ещё стоят шесть ацетиленовых баллонов — их тоже заберите. Вещь ценная. Песку возьмите ведра два. Иначе вам там на четвереньках ползать придётся.
— Хорошая идея, — сказал штурман и пошёл к шлюпке, приготовленной к спуску.
Первым на берег выскочил матрос Петя Ломакин, поскользнулся, съехал назад, черпнул сапогами воду и, подпертый сзади веслом, полез на скалу, цепляясь за лёд руками, ногами и всем телом. Он дополз до толстого ржавого штыря, вбитого в камень, зацепился за него и встал во весь рост. Потом поймал брошенный конец и накрутил его на штырь. Штурман Бобров и боцман впряглись в конец и затянули шлюпку на камни. Они тоже выбрались на берег и пошли на верхушку скалы, к знаку, посыпая лёд песком. Подойдя к ферме, вынули из гнёзд ацетиленовые баллоны и по одному спустили их на верёвках к воде. После этого боцман с Ломакиным забрались на шестиметровую ферму, отсоединили от фонаря газопроводные трубки, отвинтили гайки, которыми фонарь крепился к ферме, и осторожно, на двух верёвках спустили тяжёлый фонарь на лёд. Боцман отвинтил от распределительной колодки манометр и положил его в карман.
— Вроде, всё забрали? — спросил боцман, ещё раз внимательно оглядывая опустевшую ферму.
— Всё, — решил штурман Бобров. — Петя, бери фонарь.
Петя Ломакин, малый ростом сто восемьдесят пять сантиметров, легко поднял сорокакилограммовый фонарь, прижал его к животу и пошёл вниз, осторожно ступая по усыпанной песком дорожке. Сзади шёл боцман и придерживал Петю за хлястик ватника. На середине пути боцман остановился, достал папироску и начал прикуривать. В этот миг Петя поскользнулся, зашатался и, резко рванувшись плечами назад, рухнул на спину.
— Полундра! — крикнул боцман, выплюнул папироску и кинулся к Пете.
Но было уже поздно. Ломакин, прижимая фонарь к животу и растопырив ноги, катился на спине к воде.
— Держите конец! — крикнул боцман штурману.
Штурман Бобров схватил конец верёвки, а боцман ринулся вслед за Петей, разматывая её. Сперва он ехал на ногах, потом упал и покатился кубарем.
Боцман поймал Петю за шиворот уже в воде. От придавленного фонарём Ломакина на поверхности осталась только голова — дико вращающая глазами. Боцман оказался в воде только до пояса.
— Тащите, я его держу! — крикнул боцман. Штурман, высыпав под ноги весь оставшийся песок, вцепился в верёвку.
Сначала из воды вылез боцман. Одной рукой он вцепился в Петин ватник, на другой была намотана верёвка. Потом пополз Петя, всё в той же позе, на спине, головой вперёд, прижимая к животу фонарь стоимостью в тысячу рублей. О такой сумме Петя знал только понаслышке. Он даже не мог себе представить, велика ли будет пачка, если сложить тысячу из привычных ему трёшек. Петю вывезли на тропинку. Только тут он поднялся на ноги и стал, втянув голову в плечи и глядя себе под ноги.
— Эх ты, голова два уха, — сказал боцман и взял у него фонарь.
— Если заболеете — головы поотрываю! — пригрозил подчинённым штурман Бобров.
11
Никто из них не заболел, такой уж моряки народ. Выпили по шесть стаканчиков горячего чаю, проглотили выданные доктором таблетки, прогрелись в жаркой душевой — и стали здоровее, чем были. А «Лоцман» шёл к острову Гладкий, вёз тамошним маячникам продукты, гарнитур полированной мебели, баллоны с газом ацетиленом, холодильник «Юрюзань» и дрова. Хоть на Гладком и был кое-какой лесок, но рубить его на топливо начальник маяка не давал из соображения красоты пейзажа. В штурманской рубке кроме рулевого и штурмана Боброва был и сам капитан Николай Иванович Чугунов.
— Часа два ходу осталось, — сказал штурман. — А там хорошая, защищенная от всех ветров гавань. Можно будет спокойно простоять целую ночь. И Гриша настоящий обед приготовит, — продолжал мечтать штурман, — а то в море у него всё время кастрюли с плиты слетают…
Корабль повалился на правый борт так, что рулевой не удержался на ногах и повис на штурвале.
— Это же землетрясение, а не погода, — недовольно пробурчал штурман Бобров. — Скорее бы к берегу… Эх, когда мы на Коренец заглянем! — снова стал он мечтать. — Там Вера Ивановна ресторанными обедами угощает!
— На Коренец? — повторил Чугунов. — По плану на Коренец мы должны заглянуть через четыре дня.
— Однако в такую погоду к нему и на шлюпке не подойдёшь, — вздохнул штурман Бобров, мысленно прощаясь с ресторанным обедом Веры Ивановны.
— Это верно, — согласился капитан Чугунов. — Всем хорош остров, райский уголок, а вот гаванью его бог обидел. Не дал приличной гавани.
— Ничего идеального в жизни и в природе не бывает, — сделал вывод штурман Бобров.
— И не надо, — возразил капитан Чугунов. — Если бы всё было идеально, что бы нам осталось делать? Нечего бы нам было делать на свете.
Цепляясь за дверь, в рубку забрался радист, стряхнул с лица воду, сказал, почти крича:
— На Коренце несчастье, товарищ капитан!
— Что случилось?
— Жена начальника заболела. Вызывают вертолёт с врачом!
— Вот как… — сказал капитан Чугунов и наморщил лицо, будто испытывал сильную боль.
— Какой же сумасшедший вертолёт полетит в такую бурю! — заметил штурман.
Радист добавил тихим уже голосом:
— Передают, что очень плохо. Сознание теряет и умереть может.
И совсем наступила тишина в рубке. Слышен был только вой ветра да дребезг стёкол под его напором.
— Что же вы молчите! — крикнул вдруг радист. — У нас на борту есть врач, а до Коренца четыре часа ходу!
— Врач-то есть… — проговорил штурман Бобров. — Думаешь, мы об этом позабыли? А как ты его на остров высадишь. Там же всё кипит вокруг скал. Адский котёл. Водопад на месте… Нет, не выйдет, как ни прикидывай. И шлюпку разобьёт, и врача утопим. Шлюпка-то, правда, вторая имеется, но врач лишь один. Нельзя им рисковать.
Радист опустил голову и спросил едва слышно:
— Вы тоже так считаете, Николай Иванович?
— Теоретически оно так, — не сразу ответил капитан Чугунов.
— Практически точно так же, — сердито сказал штурман. — Я подходил к Коренцу на шлюпке сотни раз и знаю, что это за дрянное место даже в тихую погоду. Только сдвинешь нос чуть в сторону от линии фарватера, сразу угодишь на камень.
Радист медленно застегнул свою меховую куртку и понуро пошёл прочь из рубки. Может быть, он думал тогда, что напрасно изобрели это радио. Зачем надо знать, что поблизости погибает человек, если не можешь ему помочь?
Минуты через две капитан расправил плечи, потёр руки, поглубже надвинул на лоб фуражку и сказал:
— С этим тоже надо бороться. Рулевой, лево руля. Ложитесь на курс сто шестьдесят четыре градуса.
— Это же безумие! — воскликнул штурман Бобров.
— А вы не волнуйтесь, — мягко сказал Николай Иванович. — С вами ничего не случится.
12
Стоя у рации в каюте радиста, капитан разговаривал с островом по радио. Он всё тщательно обдумал. Рассмотрел и проанализировал все мелочи, потому что из-за необдуманных мелочей чаще всего случаются у нас неудачи. Крупное продумать проще, оно всегда на виду, а про мелочи часто забывают.
— Киньте в воду побольше канатов, когда шлюпка приблизится к тому месту, где мы всегда выходим на ваш остров, — сказал капитан в трубку радиотелефона.
Поговорив, капитан Чугунов вышел на мостик. Остров был уже близко. Капитан застопорил ход и приказал отдать якорь. Потом он приказал спустить шлюпку. Четверо матросов отталкивали её баграми, чтобы шлюпка не разбилась о стальной борт корабля. Неподалёку на палубе, укрывшись за надстройкой от неистового ветра, стоял одетый в непромокаемый плащ доктор с медицинским саквояжем в руке. Штурман Бобров подтягивал длинные рыбацкие сапоги и готовился спустить шлюпку. Он всё повторял:
— Безумная затея, мы никому ничем не поможем, наша шлюпка разобьётся о скалы, и мы…
У него не хватало слов, чтобы описать, что случится после этого «и мы». Он просто махнул рукой и умолк.
На палубу захлёстывали волны. Очень близко и очень ярко вспыхивал маяк;
— Не надо так волноваться, с вами ничего не случится, — снова сказал штурману капитан Чугунов. — Идите на верхний мостик и освещайте берег прожектором.
— Как это на верхний мостик? — не понял штурман. — Как это освещать прожектором?
— С доктором на шлюпке пойду я, — сказал капитан Чугунов.
— Николай Иванович, неужели вы подумали, что я испугался?! — закричал оскорблённый возможностью такого подозрения штурман.