— Вы не верите в успех этого предприятия, вот что я подумал, — спокойно сказал капитан Чугунов. — А в таком случае вам и браться за него не стоит. Человек, не уверенный в успехе своего дела, будет плохо работать и непременно его провалит. Ещё в самом деле утонете, а я потом отвечай. Идите-ка на мостик, включите прожектор и светите прямо на ту расщелинку.
Капитан поднял капюшон непромокаемой куртки, ловко спустился в пляшущую под бортом шлюпку, принял на руки доктора с его медицинским саквояжем и включил мотор.
— Я сам могу! — крикнул доктор.
— Прошу прощения, — обернулся капитан. — На обратном пути.
Шлюпка понеслась к острову. Волны захлёстывали утлую посудинку, свирепо нападали и справа, и слева, и сзади. Шлюпка металась и подпрыгивала, словно грузовик на лесной дороге. Чёткий, как остановившаяся молния, луч прожектора соединил болтающийся на якоре корабль со входом в расщелину между двумя высокими скалами — одно-единственное место, через которое можно выбраться с моря на остров, не стопроцентно рискуя переломать себе все кости, у песчаной косы шлюпку вдребезги разобьёт волной о подводные скалы. Капитан весь оцепенел и впился в штурвал, скупыми движениями направляя нос шлюпки в эту расщелину. Доктор, скрючившись у мотора, прикрывал полами плаща свой саквояж с инструментами. Взглядывая на берег, он видел освещенных прожектором людей с канатами в руках. Один из них яростно махал совсем ненужным фонарём.
Николай Иванович протянул руку назад:
— Дайте саквояж!
Он взял протянутый доктором медицинский саквояж и потом несколько раз повторил:
— Когда окажетесь в воде, хватайтесь за любой канат!
— Обязательно, — отвечал ему доктор. — Буду хвататься за любой канат, иначе я утону.
— Вот именно, — кивнул капитан Чугунов. — Рад, что вы это хорошо понимаете.
И он включил мотор на полную мощность. Тут сзади накатилась громадная волна, рухнула на шлюпку и внесла её в расщелину.
Сверху полетели канаты.
Доктора захлестнуло солёной и отчаянно холодной водой, перевернуло, стукнуло о камень, и вдруг он, сам не поняв, каким образом, взмыл вверх и очутился на берегу, на сухом месте. В каждой руке его было по канату, а пальцы так скрючились, что он не мог их сразу распрямить.
— Когда это я успел увидеть канаты и схватиться за них? — удивлялся доктор, глядя на свои руки. — Это удивительный и очень интересный для медицинской науки факт.
Подошёл Николай Иванович, весь с ног до головы мокрый.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он, улыбнувшись.
— Здорово болит грудь и гудит в голове, — сказал ошарашенный чудесным спасением доктор. — Но в общем всё в порядке. Я могу работать.
— Прекрасно. Вот ваш инструмент, — сказал капитан Чугунов и подал доктору саквояж.
Доктора повели в дом.
Посмотрев вниз, на кипящие волны, капитан Чугунов покачал головой и сказал самому себе:
— Штурман Бобров оказался прав: шлюпку разбило вдребезги.
А штурман Бобров освещал берег прожектором. Так и не вышло у него: отдохнуть ночь в тихой гавани. И с обедом завтра, наверное, тоже будет нехорошо. Такая волна, что тут не только бачки с плиты слетают, удивительно, как сама плита ещё не ездит по палубе.
13
Николай Иванович пил чай на кухне из толстой фаянсовой кружки. Промокшая его одежда сохла над плитой, а сам он был одет в китель и брюки начальника маяка. Брюки ему были коротковаты, а в китель можно было всунуть ещё половину Николая Ивановича.
Но какая разница, во что одет, когда ты сидишь на пустой кухне и пьёшь чай…
Начальник маяка Сергей Александрович вышел из комнаты, где лежала Вера Ивановна, запнулся о половицу, прислонился к стене. Он был страшен с чёрными ямами глазниц на бледном осунувшемся лице.
— Что говорит доктор? — спросил капитан Чу-гунов.
Сергей Александрович поднял лицо к потолку, проговорил:
— Надо срочно делать операцию. Иначе она не доживёт до утра.
У него был скрипящий, измученный голос.
— Значит, надо делать операцию. — сказал Николай Иванович. — А доктор у нас молодец. Ты ему верь. Всё сделает отлично… Тебе сейчас лучше уйти отсюда. Когда всё кончится, мы тебя позовём.
За окнами выл, швыряясь дождевыми струями, ветер, и слышно было, как грохочет у скал море.
— Дело говоришь, капитан, — нехотя согласился начальник маяка. — И вправду, мне лучше уйти…
Он оттолкнулся от стены, пошёл твёрдым шагом и сильно захлопнул за собой дверь.
Потом в кухню пришёл из комнаты доктор, и с ним радистка Соня, которая ему помогала.
— Как поздно хватились, — сказал доктор и стал мыть руки.
Он мыл руки долго, неторопливо, ещё и ещё раз намыливая их.
Стряхнув воду, доктор поднял руки вверх, потряс ими и ушёл в комнату, открыв дверь плечом. За ним, вздыхая и щуря красные от бессонницы глаза, вышла радистка Соня.
Опять капитан Чугунов остался один в кухне.
Капала вода из рукомойника.
Медленно текло время.
Он выпил ещё кружку чая, окончательно прогрелся после своего купания в ледяной воде, потрогал не совсем ещё просохшую одежду и, подумав, чем бы заняться, пошёл в радиорубку.
Там маячный техник Пётр Петрович сидел у аппарата, поддерживал связь то с береговой станцией, то с «Лоцманом». Капитан Чугунов взял у него микрофонную трубку, подул в неё и сказал:
— Это вы, штурман? Как обстановка на корабле?
— Полный порядок, — ответил штурман Бобров.
— Якорь не ползёт по грунту, проверяли?
— Проверял. Вцепился крепко! — сказал штурман. — А как у вас там дела?
— Как им и следует быть. Слушайте, штурман: когда волна стихнет, пришлите на берег вторую шлюпку. Первая, как вы и предполагали, разбилась в щепки.
— Я знаю, Николай Иванович! — крикнул штурман Бобров. — Следил за вами в бинокль. Страшно испугался за вас!
— Моряку пугаться не положено, особенно «страшно», — сказал капитан Чугунов. — С этим надо бороться.
Когда Николай Иванович вернулся на кухню, одежда его уже высохла, а доктор опять мыл руки. Но теперь он мыл руки торопливо, кое-как, и пальцы его дрожали.
— Позовите Сергея Александровича, — сказал капитан Чугунов Соне.
Начальник маяка вбежал в дом и замер, глядя на доктора.
— Дали бы чаю, что ли, — устало вздохнул доктор.
Сергей Александрович засуетился, стал наливать чай.
Доктор, быстро, обжигаясь, выпил кружку до дна.
— Операция прошла благополучно, — сказал он. — Жизни вашей жены теперь ничто не угрожает.
— Отлично, — сказал Сергей Александрович и схватил доктора за руки. — Спасибо вам, дорогой доктор!
— Ничего отличного не вижу, — сказал доктор и сильно чихнул. — Мой организм плохо переносит простуду. Он не был закалён в детском возрасте, и теперь уже ничем не поможешь. Я, наверное, простужусь. А вашу жену для полного выздоровления надо отправить, — он снова чихнул, — на материк в больницу. Там за ней будет квалифицированный уход, который здесь вы ей обеспечить не сможете.
— А разве вы… — начал Сергей Александрович.
— У меня корабль, — сказал доктор. — Конечно, я побуду здесь, пока не прилетит вертолёт. Если можно, раздобудьте мне малинового варенья.
14
Через день насморк у доктора прошёл, потому что он весь этот срок пил чай с малиновым вареньем, съедал перед сном столовую ложку мёду и не выходил на улицу.
Ветер начал стихать, и небо местами прояснилось. Но волны всё ещё бесновались у берега под скалами, ревели и ухали, и шлюпке подойти нельзя было. А вертолёт прилетел и опустился на площадке около маяка. Ветер от лопастей вымел площадку лучше всякого дворника.
Из гондолы выскочил врач с медицинским саквояжем. Два доктора разговаривали на свои, вряд ли доступные нам темы, а потом прилетевший доктор пожал корабельному доктору руку. Он сказал капитану Чугунову:
— Оказывается, и среди нас, хлипких докторишек, встречаются покорители стихий!
— Уж лучше покоряйте болезни, — сказал капитан Чугунов.
Вера Ивановна чувствовала себя уже полегче, могла поворачивать голову, отвечать на вопросы и пить бульон. Её погрузили в вертолёт, чтобы долечить на материке, в хороших условиях.
Когда механик уже включил двигатель, а пилот собрался залезать в свою кабину, к нему подошёл капитан Чугунов и сказал:
— Видите вон тот корабль в море?
— Вижу корабль, — сказал пилот, приглядевшись.
— Подвезёте?
Пилот задумался.
— Подвезти-то недолго, — сказал он, сдвинув на лоб свою пилотскую фуражку. — Да только сумеете ли высадиться на этот корабль? Дело крайне сложное.
Николай Иванович усмехнулся и сказал:
— Насчёт «высадиться» у нас имеется кое-какой опыт.
И велел доктору собираться.
Доктор собрал в медицинский саквояж свои инструменты, положил сверху белый халат, застегнул замочек и, вздыхая, полез в кабину вертолёта, где всё тряслось, трещало и гудело. Пилот включил полётную скорость, и вертолёт взмыл под серые тучи. Вера Ивановна спокойно спала на удобной койке, пристёгнутая к ней двумя ремнями.
Капитан Чугунов прильнул к окошку и смотрел на оставшегося внизу начальника маяка. Тот стоял неподвижно и следил глазами за полётом машины. И тогда Николай Иванович с радостью подумал о том облегчении, которое испытывает сейчас начальник маяка, о его жене Вере Ивановне, которая осталась живой, благодаря тому, что… Здесь пришли такие мысли, о которых Николай Иванович никогда и никому не сказал бы из скромности, но, хотя он всегда мог запретить себе сказать что-то, думать он мог запретить себе далеко не всегда. Он подумал, что если бы не решился высадиться в такую бурю на остров, если бы не рискнул собой и доктором, если бы не пожертвовал хорошей моторной шлюпкой, Веры Ивановны уже не было бы в живых. Никто не смог бы помочь ей, и начальник маяка сейчас испытывал бы невыносимое горе, плакал бы их сын Вася, и ещё много людей на острове и в других местах были бы глубоко опечалены. «Это большая радость, самая главная радость на свете — спасти человека», — подумал он. И сразу же смог запретить себе думать на эту тему дальше, потому что выходило слишком уж, по его понятиям, нескромно.
Он улыбнулся и обнял сидящего рядом доктора.
— Вы молодчина, — сказал он. — Вы настоящий моряк.
— Полноте, — ответил доктор с тёплой улыбкой. — Это моя работа.
Вертолёт завис над «Лоцманом» и начал медленно спускаться. Вся команда корабля высыпала на верхнюю палубу и махала головными уборами.
Вертолёт уже висел над самой мачтой.
— Ну-с, попытаемся… — без уверенности сказал второй пилот, открыл дверцу гондолы и сбросил вниз длиннющий верёвочный трап.
Конец трапа болтался над мостиком. Волны подбрасывали корабль, и мостик то касался верёвочного трапа, то далеко уходил от него.
— Говорите, попытаемся? — произнёс Николай Иванович. — Тогда позвольте мне первому.
Он поглядел вниз, покачал головой и улыбнулся. Наверное, ему вся эта затея с вертолётом нравилась. Он вылез из гондолы, уцепился за трап и стал спускаться. Добравшись до конца трапа, он повис на руках, дождался, когда очередная волна подбросит корабль кверху, — и отцепился.
Николай Иванович упал прямо в объятия штурмана Боброва. Они оба повалились на палубу, потом поднялись и пожали друг другу руки.
Капитан Чугунов потёр ушибленное колено и сказал:
— Нет, доктором рисковать не будем.
Он сложил руки у рта и закричал наверх:
— Доктор! Попросите пилота доставить вас на остров Гладкий! Ему тут недалеко, полчаса лететь.
— Хорошо, Николай Иванович! — радостно закричал доктор. — Это вы прекрасно придумали! Благодарю вас от всей души!
Доктор был очень доволен, что не надо ему теперь спускаться по этой страшной верёвочной лестнице, которая болтается из стороны в сторону. Всё-таки он доктор, и не положено ему по должности каждый день покорять стихии. Когда положение безвыходное, он, конечно, не откажется, не струсит, но если можно долететь до твёрдой земли и сойти на неё своими ногами, по-человечески, используя прочный, неподвижный металлический трап, зачем же тогда ему, доктору, болтаться между небом и землёй на какой-то верёвке?
Трап поднялся наверх. Дверца гондолы захлопнулась. Вертолёт полетел в сторону острова Гладкий.
— Все наверх, с якоря сниматься! — скомандовал Николай Иванович.
И через пять минут «Лоцман» пошёл в ту же сторону. Только, если вертолёту лететь полчаса, то кораблю идти отсюда до Гладкого в целых двенадцать раз больше.
15
Ранней весной, только-только море очистилось ото льда и на берегу расцвели первые мать-и-мачехи, приехал к Сергею Александровичу в гости его родной брат Георгий. Георгий Александрович был большим и даже знаменитым Человеком: он работал скульптором, создавал красивые статуи для садов, шоссейных перекрёстков и Парков культуры и отдыха. Все сады и парки в большом городе, где он жил, были уставлены его произведениями. И за городом, в дачной и сельской местности, тоже стояли его изваяния, но уже пореже.
Весна в этом году выдалась резвая, тёплая и ясная. Дружно поднималась травка и распускались в лесу подснежники. Радостно кричали птички, подбирая веточки и верёвочки для своих гнёзд. А самые сметливые надёргали из изоляции паровых труб синтетической ваты и устлали ею свои лесные домики, уверенные, что птичью братию никто не упрекнёт в хищении государственной собственности. Традиция, конечно, традицией, но удобство для будущих детей — это первая родительская забота. Пусть будет синтетическая вата вместо традиционного прелого сена, если так мягче и гигиеничнее.
Георгию Александровичу сразу понравилось на острове.
— Представь себе, Сергей, — говорил он брату, всходя на высокие камни над морем, под которыми вспухали, обрушивались и гремели зелёные валы прибоя, — живу я всю жизнь в городе, вижу только дома и автобусы и забыл уже, что на свете существует красота и могучая сила природы. А творить что-нибудь дельное, не повидав и не пережив эту силу и красоту всей своей творческой натурой, просто невозможно. Ничего не выйдет, как ни натуживайся. Это-всё равно, что пытаться пообедать одним винегретом.
— Как прав! — одобрила его слова пролетавшая мимо ворона.
Скульптор долгими часами смотрел на расстилавшееся перед ним море и на проходившие вдалеке неторопливые пароходы и теплоходы. Иногда он что-то бормотал, порой размахивал руками и обратно в свой город не торопился.
В конце мая приехал на остров Вася, на этот раз вместе с другом Аркашкой Слёзкиным.
— Где лодка? — спросил Аркашка, едва ступив на скалистый берег.
Ребята сразу прошпаклевали и покрасили лодку, отважно вышли на ней в море и научили дядю Георгия двум совершенно необходимым умениям: грести вёслами и ловить на удочку разную рыбу.
— Теперь вы не пропадёте и не погибнете при любом кораблекрушении, — сказал Вася. — Только гребите и ловите рыбу, больше ничего не требуется для спасения жизни!