С того дня Кирочка не заходила в комнаты лесничего. Увидев девочку, она сердито пыхтела и шипела, выгибала свою длинную спинку и показывала острые зубы.
Незаметно прошла осень. Как-то вечером к нам пришел Николай Васильевич.
— А где же твоя Кирочка? — спросил он.
На мой зов Кирочка вышла из-за комода, но, видать, у нее было плохое настроение: пробормотав что-то на своем языке, она снова скрылась.
— Да, выросла Кирочка, похорошела, — сказал Николай Васильевич. — А знаешь ли ты, что выдра относится к самым интересным животным? Хотя надо сказать, что нам, рыболовам, выдра порой доставляет большие неприятности. Сидишь, бывало, на бережке, удишь. Тишина. Река как зеркало. И вдруг откуда ни возьмись — из воды выскакивают на полметра в высоту одна рыбина за другой. «Что за причина?» — думаешь, а потом и догадываешься — это или зубастая разбойница-щука или озорница-выдра на охоту вышла… Она не только пугает рыбу, но и рвет прочные сети.
— А если, дядя Коля, Кирочку в реку выпустить, сбежит она или нет? — спросил я.
— Пожалуй, нет. Не думаю. Ведь Кирочка крепко к тебе привыкла. А ручная выдра — добродушное существо, очень привязанное к человеку.
— А как выдра ловит рыбу? — поинтересовалась мама.
— Обычно этот зверек добывает рыбу после захода солнца, ловит ее всю ночь. В мелкой воде выдра загоняет рыбу в узкий тихий заливчик, чтобы затруднить ей выход и быстрее поймать; ударом сильного хвоста о поверхность воды она загоняет рыбу в береговые норы, ловко хватает зубами и вытаскивает на берег, а потом ест. Выдра прекрасно слышит и видит, нюх у нее преотличный. Она с удивительной быстротой обнаруживает врага за несколько сот шагов и бежит к воде, чтобы скрыться. Вот почему поймать взрослого зверька очень и очень трудно. А в воде за выдрой не угнаться даже рыбе — так быстро она плавает! Ну, вот, пожалуй, и все, что я могу вам рассказать.
И Николай Васильевич, достав из кармана кисет с табаком, стал неторопливо свертывать папиросу.
— Как бы сделать, чтобы Кирочка ловила рыбу в реке и приносила домой? — спросил я Николая Васильевича.
— Это дело не такое уж мудреное, — усмехнулся он. Только советую совершенно не кормить ее рыбой.
— Почему? — спросил я.
— Очень просто, — ответил Николай Васильевич, — если будешь кормить Кирочку живой рыбой, она поймет, что рыбу приятнее есть самой, чем ловить ее для тебя. Иными словами — вытащив рыбину на берег, она будет съедать ее сама. Понял?
И я перестал кормить Кирочку свежей рыбой.
Прошло два года, как выдра попала в наш дом. Ростом она стала с небольшую собаку-дворняжку.
Мы крепко подружились с Кирочкой. Она даже спала у меня в ногах, на моей постели. Когда Кирочка хотела есть, то обязательно кричала: «Гиррк, гиррк, гиррк!»… А когда была чем-нибудь недовольна, тихо и нежно хихикала. Да, да — хихикала, я не обманываю, звук этот был очень похож на хихиканье!..
…Был хороший зимний вечер. На уснувшую мерзлую землю падали крупные снежинки.
Вот в такой-то тихий вечер, когда зашло солнце, я и решил выйти с Кирочкой на рыбалку. Чтобы Кирочка не жадничала, я еще днем досыта накормил ее мясом и молоком.
Кирочка еще ни разу не бывала на реке. Когда я пошел по тропинке, ведущей на улицу, за огороды, к реке, Кирочка нерешительно остановилась. На ее широкой мордочке заблестели крохотные капельки пота: Кирочка волновалась.
— Пойдем, пойдем, милая, — позвал я и слегка подтолкнул ее рукой.
Кирочка вскинула широкую мордочку с глазками-изюминками и обнюхала воздух, а потом смело заковыляла за мной.
Шагая по тропинке, проложенной прачками на заснеженном льду, я отыскал глазами прорубь. Вот и она!
Я с любопытством наблюдал за Кирочкой: что же она, интересно, станет сейчас делать?
Выдра осторожно приблизилась к воде, обнюхала кромку синеватого льда, вытянула шею, весело гирркнула и… нырнула в прорубь.
Все это случилось так быстро, что я и ахнуть не успел! Прошло несколько минут, а Кирочка не появлялась.
Неужели я больше не увижу своего друга? Не мигая, до боли в глазах, я смотрел на темную гладь воды. Вдруг на поверхности появились пузырьки, похожие на булавочные головки; они забавно прыгали и лопались… А вот и моя Кирочка! В зубах ее ворочался большущий красноперый окунь!
— Кирочка! Хорошая моя! А я-то думал, что ты не вернешься, уйдешь от меня… — бормотал я, прижимая к груди Кирочку с ее добычей.
Когда я выпустил выдру из рук, она разомкнула зубы, и окунь шлепнулся на лед, а Кирочка снова нырнула.
Через несколько секунд Кирочкина мордочка вновь появилась над водой. В зубах ее на этот раз неуклюже выгибался широкий, будто лопатка, серебристый лещ.
Радуясь Кирочкиной добыче и тому, что она не убежала от меня, я поднял ее на руки и принялся плясать. И тут случилась беда: потеряв равновесие, я рухнул в темную прорубь.
Но здесь было не очень глубоко. С силой оттолкнувшись ногами от каменистого дна, я пробкой выскочил на поверхность, схватился за острый лед и выкарабкался. Я так испугался, что едва отполз от проруби, дрожа от стужи.
А Кирочка стояла передо мною на задних лапках, как птица пингвин. Она пронзительно и сердито — хоть уши затыкай! — трещала и быстро-быстро махала лапами-лопатками. Она как бы пробирала меня за то, что я зазевался и свалился в ледяную воду.
Узнав о том, что я искупался в проруби, мама даже не обрадовалась Кирочкиной добыче.
Она кричала, что я очень вредный мальчишка, и что я наверняка простудился. А потом велела бабушке напоить меня кипятком с сушеной малиной. И мне дали на ночь таблетку аспирина и уложили в кровать под тяжелый папин тулуп, крепко пахнущий овцой.
Ночью у меня здорово разболелась голова, заломило руки и ноги, бросало то в жар, то в холод — знобило.
Утром к нам пришел старый доктор с тростью и белым чемоданчиком.
— Ангина. Лежать в постели, — приказал доктор и погладил меня по голове. — Не горюй. Будешь жить сто лет.
Целую неделю провалялся я на кровати, и всю неделю Кирочка не отходила от меня ни на час. Она спала рядом, на полу. А когда я просыпался, она вставала на задние лапки у моего изголовья. На ее мордочке, как это всегда бывало, когда она волновалась, блестели капельки пота.
— Кирочка всю эту неделю ничего не ест, — печально сказала мама. — Она словно понимает, что ты болен. Вот как она к тебе привыкла, Гриша.
— Она любит меня, — поправил я маму.
— И любит, и привыкла, — сказала мама, подавая мне какой-то горький порошок.
За всю неделю Кирочка ни разу не произнесла свое «гиррк», хотя животик ее был пуст; она только недовольно трещала, лежа на коврике возле моей кровати.
Прошла зима. Лед на Обве почернел и треснул. Вот-вот развалится, и громадные, неуклюжие льдины, карабкаясь одна на другую, поплывут вниз, к морю. Кто же усидит в такие дни в душной комнате? Я уходил на берег. За мной, как всегда, ковыляла моя Кирочка. Домой мы приходили с богатой добычей.
Отец садился с газетой у окна и прежде чем читать ее, спрашивал:
— Ну-с, милые мои Гриня и Кирочка, много ли рыбки наловили? Отчитывайтесь!
А когда мама приносила с кухни миску, в которой дымилась горячая уха, и сковородку с жареными пескарями, а потом еще ноздреватый пирог из кислого теста со щукой, отец смешно вытягивал губы, причмокивал, качал головой и приговаривал:
— Ай да улов! Ай да молодцы Кирочка с Гриней!
И он доставал из чугунка кусочки вареной баранины.
— А это самой лучшей, самой знаменитой нашей рыбачке!
Кирочка, с трудом стоя на задних лапках, вежливо брала из папиной руки угощение и неторопливо съедала. А потом по-кошачьи старательно умывала лапкой мордочку.
…Весна ушла так же внезапно, как и пришла. Начались летние каникулы.
Весной произошло еще одно интересное событие: Кирочка простила Тоню, дочку лесничего.
Первое время, когда Тоня пыталась подойти к животному, чтобы приласкать его, я сердился и кричал:
— Отойди, противная девчонка! Не подлизывайся!
А Кирочка пятилась и скрывалась от девочки, сердито шипела и трещала.
Наконец мне стало жалко Тоню: ведь она еще в школу не ходит.
— Ну, ладно, ладно, помирю тебя с Кирочкой, только уговор: больше не обижать животных. Идет?
— Идет! — просияла Тоня.
Но Кирочка отворачивалась от девочки и пряталась за комод. Чтобы помирить Кирочку с девочкой, я брал зверька на руки и подносил его близко к Тоне. Но Кирочка сердито шипела и прятала свою мордочку мне под мышку.
Помирились они совсем неожиданно. Как-то утром Тоня забежала к нам, кинула на пол живую, всю в зеленой тине, пучеглазую лягушку и воскликнула:
— Неужели Кирочка все еще сердится на меня!?
И удивительное дело! — Кирочка выбежала из-за комода. Встав на задние лапы перед девочкой, она стала ласково царапать передними лапками Тонино платье.
— Какая ты милая, какая ты расхорошая! — горячо говорила девочка, проводя ладошками по гладкой спине животного.
С того дня мы стали ходить на речку втроем.
…Полдень. Мы сидим на берегу Обвы. Над нами медленно плывут кудрявые, точно барашки, облака; ласковый ветерок чуть шевелит травку… Хор-ро-шо!
Кирочка, вытянувшись, — от этого она кажется еще длинней, — лежит на песке вместе с нами. Она тоже принимает солнечную ванну; влажные ноздри ее чуть-чуть вздрагивают, круглая голова дергается, лапы дрожат. Наверное, Кирочке снится худой сон.
…Возле нас стоит эмалированное ведро — для рыбы.
Кирочке, видать, надоело валяться в песке. Она медленно поднимается и идет, переваливаясь, к воде. Вот она ныряет… И вот ее круглая голова показывается на поверхности. В зубах выгибается большая узколобая щука. Кирочка держит ее поперек тела; щука часто-часто раскрывает страшную зубастую пасть, как будто хочет крикнуть; отчаянно хлещет по воздуху темным хвостом.
— Ой! — вскрикивает Тоня и всплескивает от страха и удивления руками.
Кирочка спешит к моим ногам. Выпустив из зубов свою грозную добычу, спешит обратно к воде. Через несколько минут в ее цепких зубах ошалело бьется большеголовый блестящий налим, а еще через несколько минут — глазастый окунь.
У Кирочки, видать, прекрасное настроение: она высоко подбрасывает рыбину в воздух тупым носом и ловко ловит ее. Окунь сверкает на солнышке, точно драгоценный камень.
Но вот Кирочке надоело ловить рыбу, и она стала развлекаться — доставать камушки со дна. Вынырнув с камушком в зубах, она плывет, руля хвостом. Потом подбрасывает камушек высоко-высоко над головой. Пока камушек возвращается обратно, Кирочка успевает ловко перевернуться в воде и подхватить его на нос; камушек снова взлетает вверх и так много-много раз! Здорово это у нее получается, совсем как в цирке!
Тоня и Кирочка лежат на горячем песке, отдыхают. А я стою с удочкой по колено в воде, выуживаю ершей. Их здесь видимо-невидимо. То и дело красный поплавок уходит на дно, серебристая леска туго натягивается. Я взмахиваю рукой, и на крючке беспомощно болтается ерш Ершович! Ловить ершей, вы сами знаете, очень просто, но не так-то просто снимать их с крючка: ведь ерши так жадны, что заглатывают крючок чуть не до самого хвоста. Измучаешься, пока снимешь с крючка эту клейкую колючую рыбу!
Но все это не беда, лишь бы клевало. А сегодня клюет так, что на одного червячка я наловчился поймать штук пять, рыбок. Так за полчаса я надергал целую кучу ершей.
А потом мы пошли домой.
Отец увидел нашу добычу и чуть не выронил трубку изо рта:
— Ну и рыболовы! Ну и рыболовы!
Схватив Кирочку обеими руками, отец чмокнул ее прямо в широкий лоб.
— Будем варить уху из ершей и стряпать пельмени из щуки. Слышишь, мать? Пель-ме-ни! Да непременно пригласим Николая Васильевича!.. Гринька — шагом а-арш!
Мне очень нравился наш знакомый, и я вихрем помчался к Дымко.
— Пельмени! — крикнул я Николаю Васильевичу, который чинил рыбацкую сеть, сидя на маленьком складном стульчике.
— Где пельмени? — обрадовался Дымко. — Давай их сюда, старик, да поскорее!
Мне стало смешно, что рыбак назвал меня стариком, и я расхохотался.
Я схватил веселого человека за рукав и потащил к выходу:
— Поскорей, дядя Коля, пельмени из щуки есть… Мы с Кирочкой вот таких щук поймали!
И я вытянул руки как только мог, чтобы показать Николаю Васильевичу из каких огромных рыбин будут сделаны наши пельмени.
— Что, не верите?
— Да как можно не верить знаменитым рыболовам — тебе и Кирочке! — рассмеялся Дымко. — Верю и спешу к пельменям.
И мы — Николай Васильевич и я, — взявшись за руки, заспешили к нашему дому.
Мы пришли, когда мама уже замесила тесто, а папа рубил сечкой в деревянном корыте рыбье мясо. Мама развела его молоком, оно стало походить на густую сметану.
Пельмени стряпали все и, конечно же, я. Мне папа как-то сказал: «Учись стряпать, тот не уралец, кто пельмени делать не умеет!» И у меня пельмени получились не хуже, чем у старших.
И я обрадовался, когда Николай Васильевич сказал:
— Ого, вот мастер, так мастер. Хвалю, старик!
Но я даже вида не показал, что обрадовался.
Пельмени варились в большом чугуне, а когда выложили их на блюдо, у всех потекли слюнки, даже у Кирочки.
— У меня есть предложение, — сказал Николай Васильевич, — не прогуляться ли нам после сытного обеда до реки?
Все согласились.
Мы подошли к Обве и уселись на большое бревно, одним концом уходящее в воду.
Было очень весело, мы шутили, смеялись. Только Кирочка (она была, конечно, с нами) вела себя так, словно была чужой. Все время глядела в сторону реки, тревожно вбирая в себя речной влажный воздух; на носу у нее блестели капельки пота. Вдруг выдра очень звучно и приятно засвистела. Так она не свистела еще никогда. Встав на задние лапы, она пристально смотрела на сонную реку, по которой в этот час плыл густой, словно молоко, туман.
Николай Васильевич долго и внимательно смотрел на Кирочку, а потом покачал головой:
— Кирочка загрустила. Слышали, как она свистела? Это значит, что она с кем-то очень подружилась. Ей очень захотелось погулять на свободе с такими же зверьками, как и она сама…
А Кирочка подбежала к моим ногам, потерлась о них теплым тельцем и снова звучно засвистела. Она глядела в сторону реки. Я нагнулся, чтобы взять Кирочку в руки. Но она, ласково лизнув мою руку, быстро-быстро побежала к реке. Потом остановилась, оглянулась, как бы прощаясь с нами, и скрылась в воде. Я ахнул и сел прямо на песок.
Николай Васильевич тихо подошел ко мне и сел со мною рядом.
— Не горюй, сынок, — сказал он, — Кирочка погуляет на свободе и снова вернется к тебе. Будь уверен — вернется!
Сердце мое невольно сжалось. И я заплакал.
Родители и гость давно ушли домой, а я все сидел на сыром песке, не отрывая взгляда от спокойной воды. На далеком небе таинственно перемигивались равнодушные звезды. А я все сидел и сидел у реки. Стало очень холодно, и я поплелся к дому. Потом оглянулся и совсем неожиданно для себя крикнул:
— До свиданья, Кирочка! Я жду тебя!..
РОМАН ПОЛКАНЫЧ
Я только что вернулся с прогулки, и бабушка Оля, посмеиваясь, сказала:
— А у нас, Гриша, гость… грызет кость.
— Какой гость, бабушка? — спросил я и бросился со всех ног в комнату. Гостя там не было. Я здорово обиделся:
— Почему ты меня обманываешь? А сама всегда говоришь, что обманывать нехорошо!..
Но бабушка ничего не ответила. Она взяла меня за руку и подвела к кровати.
— Смотри, вот наш гость!
Я заглянул под кровать.
Под кроватью, на мягкой заячьей шкурке, дремал крохотный щенок.
— Собачка! Собачка! — позвал я.
Щенок зевнул, поморгал мутными глазками, а потом уткнулся в шкурку черным мокрым носом и даже прикрыл его белой лапой. Тогда я стал щекотать щенку пальцем живот. Щенок жалобно заскулил. Я погладил щенка, и он замолчал. Склонив пятнистую голову, он смело рассматривал меня и шевелил хвостиком-обрубышем. Мне стало смешно: у всех собак хвосты как хвосты, а у этой какой-то хлястик!