Я наблюдал, как щенок с трудом приподнялся на заячьей шкурке и встал на все четыре лапы, шатаясь из стороны в сторону, будто его ветром покачивало.
До чего забавный этот щенок! Я схватил его на руки и чмокнул в черный мокрый нос.
— Нехорошо, Гриша, целовать собаку, — сказала бабушка, но я не растерялся:
— Это, бабуся, не собака, а маленький щенок!
— Все одно — собака ли, щенок ли, — не соглашалась бабушка.
Я положил щенка на заячью шкурку и стал его рассматривать. Над темными глазами щенка желтели два пятнышка, ну точь-в-точь брови! А грудь белая, как будто на щенка надели белоснежный фартучек; все четыре лапы тоже белые, а сам он черный-пречерный, с блестящей гладкой шерстью.
Потом я взял щенка на руки и перетащил на середину комнаты, на половик.
— А ну-ка, шагай вперед, — приказал я, и щенок послушался. Но как он косолапил, передвигаясь по комнате! Он все время валился на бок и тыкался мордочкой в половик. Он был совсем мал и весь поместился на папиной ладони.
— Как же ты, Гриша, назовешь щенка? — спросила меня бабушка. — Трезором? Волчком? Тузиком? Шариком?
— А может, Ромкой? — спросил я.
— Звучит, — одобрил папа.
Прошло много дней, а мой Ромчик был почти такой же маленький, каким я увидел его в первый раз. Но я уже не удивлялся: соседка, которая щенка подарила, сказала, что Ромчик не вырастет в большую собаку, такой уж он породы, и что у щенка хвост короткий потому, что отморожен. Я очень полюбил щенка и звал его то Ромкой, то Романом.
Когда я обедал, щенок всегда вертелся около меня, умильно смотрел на мои руки и весело крутил смешным коротким хвостиком. Хитренькие глазки Ромчика словно говорили: «Угости, Гриша, я буду тебе очень, очень благодарен!»
И я бросал Ромчику румяную корочку пирога.
Как-то, готовя обед, бабушка легонько пнула Ромчика валенком:
— Не мешайся, куш на место, Роман… Полканыч!.. — Поджав хвост, с опущенной головой щенок шмыгнул под печку.
Мне стало смешно, что бабушка назвала щенка Романом. Полканычем, и я спросил:
— А почему ты назвала его так?
— Когда я была девочкой, — рассказала бабушка, — у нас был пес по имени Полкан, я его очень любила и сейчас о нем вспоминаю. Да и походит твой Ромчик на моего старого приятеля Полкана, только ростом Полкан был больше Ромчика.
Мне это очень понравилось, и я стал называть щенка Романом Полканычем. Об этой кличке узнали товарищи, и с тех пор моего любимца стали называть по имени и отчеству.
Роман Полканыч в первые дни вел себя хорошо. Даже строгая бабушка полюбила его. Но недели через две он набедокурил: разбил кувшин с молоком.
— Куш на место! — крикнула бабушка, и Ромчик с виноватым видом скрылся под печку…
Когда Роман Полканыч снова в чем-то провинился, бабушка схватила ремень и с криком «куш на место!» кинулась к Ромке. Он нырнул под печку, а через минуту осторожно высунул мордочку.
Убедившись, что о нем уже забыли, Роман Полканыч вылез из-под печки. Подняв черный нос, он как ни в чем не бывало поглядывал на бабушку.
Ромчик стал проказничать все больше и больше: то мамин платок утащит под печку, то ботинок прогрызет, то чулки. Папа здорово рассердился:
— Чтобы духу его здесь не было! — крикнул он. А на другой день подарил Романа Полканыча старику-пчеловоду, который увез его в соседнее село.
Я даже есть как следует перестал — так расстроился. Бабушка все время хмурилась и часто с грустным видом заглядывала под печку, где спал наш Ромчик.
Через два дня Роман Полканыч снова появился. Я первый услышал его лай во дворе.
— Бабушка, Ромчик вернулся! — обрадовался я и кинулся открывать двери.
Роман Полканыч вбежал в квартиру. Он тяжело дышал, высунув узкий розовый язык. И сразу же повалился на половик посреди комнаты.
— Куш на место! — зашумела было бабушка, но, взглянув на усталого Романа Полканыча, махнула рукой: «Пускай спит, издалека, видать, бежал, беспутный пес»…
Я пошептался с бабушкой и постучал в дверь папиной комнаты.
— Папа, — сказал я, — а что, если бы Ромчик вдруг да прибежал к нам? Ты бы не очень, скажи, сердился?
— Почему ты задаешь мне такой вопрос? Ведь собака все равно не сможет возвратиться, раз ее увезли от нас далеко.
— Ну, а если бы прибежал на самом деле, взял бы да и прибежал, тогда как? — допытывался я. А сам с тревогой косился на дверь: вдруг Роман Полканыч начнет гавкать и все дело испортит.
— Вижу, что ты скучаешь о Ромчике. Но что поделаешь? Отбирать собаку у человека уже неудобно.
Тогда я запрыгал от радости и все рассказал.
— Верный пес, что и говорить, — сказал папа. — Пусть живет, не возражаю…
Скормил я Ромчику медовый колобок и побежал играть в лапту. А со мной и Ромчик помчался. Ребята играли дружно, только Пашка Щукин все время спорил и нарушал правила.
Я обиделся и решил сказать в глаза Пашке всю правду:
— Ты, Пашка, не прав, так в лапту не играют, да и вообще ты жулик хороший…
— Я тебя, Гришка, поколочу, если будешь совать свой нос в мои дела! — заявил Пашка и больно турнул меня плечом. Пашка был старше меня и выше ростом, но я не очень трусил: пусть полезет, все равно не убегу!
Только сдачи хотел дать, как Роман Полканыч весь ощетинился и с яростным лаем вцепился зубами в Пашкину штанину.
— Ой! — крикнул Щукин. Он здорово побледнел и замахал руками. Потом заорал и с разорванной штаниной помчался по улице. На бегу Щукин схватил с земли глызу и бросил ее в Ромчика, но не попал. И побежал еще быстрее.
— Ай да Роман Полканыч! Возьми, возьми его!.. Ату-ату его! — кричали ребята с нашей улицы.
…А дни шли да шли.
Своей понятливостью пес удивлял не только меня, бабушку и маму, но даже папу. И все-таки недели через две мой друг снова набедокурил: изгрыз папин фронтовой портсигар из желтой кожи и утащил под печку шелковый коврик.
Вот тут-то папа совсем вышел из себя и велел бабушке на другой же день избавиться от Ромчика. Он так и сказал: «избавиться надо от собаки». А я ничем не мог помочь моему Роману Полканычу!..
Бабушка рано утром пошла на базар и привела молодого колхозника из другого района. Я в то время сидел дома и все слышал.
— Вот собака. Берешь? — спросила бабушка.
— Ладно, бабка, согласен, — сказал парень и почему-то подмигнул мне. Я отвернулся.
А колхозник прицепил ремень к ошейнику Романа Полканыча и потащил его на улицу.
У ворот еще остановился и спросил:
— А деньги-то за пса надо?
Бабушка сердито замахала руками:
— Шагай знай! Какие там деньги.
Я видел из окна, как Ромчик рвался из чужих рук, упирался всеми лапами, а шерсть на его спине топорщилась, как травка.
В это время в комнату зашел наш сосед бухгалтер Вениамин Анатольевич.
— Бабушка-то где? — спросил он, протирая платком свои очки.
— Вон там, во дворе, — буркнул я и ткнул пальцем в стекло.
Вениамин Анатольевич увидел, как парень тащил Ромчика на веревке, и покачал лысой головой:
— Жаль песика. Хороший песик был…
А у меня так защемило сердце, что слезы брызнули из глаз.
Когда я пришел в школу, учительница Мария Васильевна взглянула на меня с удивлением:
— Что с тобой, Гриша? Здоров ли ты?
— Совсем здоров, — сказал я. Мне просто не хотелось рассказывать про Романа Полканыча.
А когда Мария Васильевна вызвала меня к доске, я никак не мог решить простую задачку. Вообще в тот день я здорово расстроился.
А когда пришел домой, бабушка совсем доняла меня:
— Не вернется теперь наш Полканыч.
Я рассердился и даже не стал есть жареные пельмени.
— Не горюй, Грибок, — тихим, добрым голосом говорила бабушка, — Ромчик любит тебя и помнит. Мне кажется, что он сейчас где-нибудь в конуре строит планы, как бы снова улизнуть домой.
— Не прибежит… заблудится, — вздохнул я.
Мама тоже хотела видеть Ромчика, и только папа все еще сердился на него.
Но Ромчик не посчитался с папой и через три дня опять появился в нашем доме, с обрывком веревки на шее.
Жалобно скуля, Роман Полканыч покорно валялся у наших ног, словно просил прощения за свои старые проделки.
— Пусть живет твой Роман Полканыч, — смеялся папа, — пусть живет у нас. Мы отдаем его в дальние края, а он все-таки находит путь к дому и возвращается обратно. Видать, умный пес Ромчик!
— Спасибо, папа, — воскликнул я и со всех ног кинулся на улицу. За мной, смешно косолапя, с радостным лаем бежал Роман Полканыч.
Мне показалось, что Ромчик полюбил меня больше. Он не отставал от меня ни на шаг: я на реку — и он на реку, я к товарищам — и он со мной! Мне даже казалось, что Роман Полканыч лаял: «Рад, рад, рад».
Однажды вечером, возвратившись с работы, папа сообщил новость:
— Ну, дорогие мои, скоро в путь-дороженьку!
— Куда? — спросила бабушка.
— Километров за двести, в город Оханск, что на берегу Камы стоит. Мне поручили большое дело — руководить отправкой леса для новостроек.
Я, конечно, здорово обрадовался. Очень уж хотелось поплавать на плоту, поудить на Каме рыбу. Ведь у нас река мелкая, да и рыбы мало. А я удить люблю и ушицу люблю есть. Больше из котелка, на берегу.
И еще мне хотелось познакомиться с людьми, которые на плотах работают. Сплавщики-то, наверняка, на всех реках побывали и все знают. Вот хорошо бы с ними поплавать по Каме, Волге, города посмотреть!..
С того дня, как папа сказал, что мы уезжаем в Оханск, я сидел будто на иголках, все бегал из угла в угол; даже на улицу к ребятам выходить не хотелось.
Целых две недели прошло, а мы все еще не ехали. И я даже перестал верить, что поедем. Но вот папа сказал:
— Складывайте багаж, послезавтра в путь.
— А Ромчик? — спросил я.
— А с Ромчиком, Грибок, придется расстаться: в такую даль с собой собак не берут. Мы его подарим Вениамину Анатольевичу. Согласен?
— Хорошо, — храбро заявил я. Но, забравшись на печку, досыта наревелся.
А ночью спал совсем худо: жалко оставлять Ромчика…
Утром наша квартира здорово изменилась: стены голые, печальные, а на полу ящики, зашитые в половики и рогожи, пузатые узлы. Мама и бабушка укладывают в корзину продукты на дорогу, завязывают чемоданы.
А Ромчик весело прыгает по комнате и виляет коротким хвостиком. Кажется, хочет крикнуть: «Едем! Едем! Вот хорошо-то!»
А бабушка сердитая такая, на Ромчика не глядит, а только ворчит:
— Вот привязался пес-непоседа, путается тут под ногами.
А я ведь вижу: жалко ей Ромчика, она хоть и ворчит, а добрая и ласковая…
Я с грустью смотрел, как играли Ромчик и кошка Пуська. Роман Полканыч рычал и делал вид, что хочет разорвать ее на мелкие кусочки, а Пуська лениво отмахивалась белой лапкой.
«Хорошо Пуське, — думал я, — она поедет на пароходе в город Оханск, а Ромчик останется здесь у бухгалтера. Счастливая Пуська!»
Днем к нашему дому подъехала большая автомашина.
— Ну, грузиться начнем, — сказал папа, и работа закипела. Усатый шофер в солдатской форме помогал складывать багаж. Ромчик все время крутился у машины и весело лаял. Папа сказал маме:
— Напомни Вениамину Анатольевичу, чтоб не забыл запереть собаку, пока мы не отчалим от берега. А то не отстанет. У пса такой уж характер, знаю я его!..
Мама кивнула головой, и папа с шофером уселись в кабину. Машина тронулась, и за ней с тревожным лаем, задрав хвост-обрубыш, помчался Роман Полканыч. Вдруг он остановился и повернул голову в нашу сторону. «Ну, что же вы задерживаетесь?» — казалось, говорил его взгляд.
Я все время подбегал к маме и смотрел на ее часы. Очень хотелось знать, когда машина придет обратно. Папа сказал, что от нашего поселка до пристани езды часа два, но прошло уже три, а машины все не было.
Но вот вдали на дороге весело заклубилась пыль и показалась грузовая автомашина. Может, не наша? Но это была та самая машина, которая увезла на пристань наш багаж, и шофер был тот же усатый человек в солдатском костюме. Шофер все время шутил и почему-то называл меня «пехотой»:
— Ну, пехота, сто верст прошла и еще охота?
Но мне было не до смеха.
Помогая выносить вещи из квартиры, я все время думал, что мама забудет выполнить наказ папы, но она не забыла.
— Вениамин Анатольевич, — постучала она к соседу, — возьмите Ромчика да простимся.
Дверь распахнулась, и вышел бухгалтер в короткой черной жилетке, в глубоких рыжих галошах.
— Счастливого пути, Зинаида Степановна, счастливого, значит, плавания в вашей жизни! — сказал он, улыбаясь, и протянул маме худую длинную руку. — Давайте сюда вашего Ромчика, сохраню его как память о добрых соседях.
Вениамин Анатольевич нагнулся, чтобы схватить Ромчика, но Роман Полканыч, словно почуяв недоброе, сердито зарычал и быстро юркнул за подол бабушкиной юбки.
— Ах ты, с понятием, видать: чует, что разлучить его с хозяином собираюсь, — улыбнулся бухгалтер и только развел длинными руками.
Тогда мама взяла дрожащего Ромчика на руки и втолкнула его в комнату соседа. Дверь за ним сразу захлопнулась.
…По дороге к пристани я все время думал о Романе Полканыче и тихонько плакал.
Вот и пристань. Спускаясь под гору, я сразу увидел папу. Он сидел на опрокинутой вверх дном лодке и махал нам шляпой. Я заметил, что бабушка все время отстает от нас с мамой, и крикнул ей, чтобы поторапливалась. Но бабушка сердито отмахнулась от меня.
— Иди, иди… не указывай старухе… Видишь, Пуська из корзины голову высовывает, видно, с Ромчиком твоим разлучаться не хочет… Иди, иди!
Я взглянул на корзину, и верно: Пуська пыталась сорвать лапками старую шаль, которой бабушка прикрыла дорожную квартиру нашей кошки. Тогда мне стало так жалко Ромчика, что я стремглав побежал к пристани.
Но вот раздался первый протяжный гудок, и пассажиры дружно двинулись по мосткам на пароход.
Наша бабушка боялась, что ее столкнут в воду, и поэтому папа решил немножко подождать. Когда мы взошли на мостки, раздался второй гудок.
Вот и третий гудок. Матросы стали убирать мостки.
— Куда! Куда! П-шел! В-он отсюда-а-а! — закричали матросы.
Я оглянулся: на кого это они так покрикивают? И остолбенел: по мосткам мчался Роман Полканыч! Не успели матросы и глазом моргнуть, как Ромчик очутился на пароходе. Он юркнул под ноги пассажиров и исчез — ищи его! Я не выдержал и закричал:
— Ура! Ура! Ромчик с нами едет!
Тут папа наклонился ко мне и спросил:
— Что ты сказал? Где Ромчик?
— Ромчик прибежал! — Я бросился искать своего друга.
Но поди-ка найди его в такой густой толпе! Я уж начал подумывать: не обознался ли я? Может, это был не Ромчик?
Мы — папа, мама, бабушка и я — удобно устроились возле багажа и раскрыли корзинку с едой, как вдруг увидели Романа Полканыча! Он медленно-медленно полз к нам на животе, жалобно скуля. Глазки его виновато моргали, он словно плакал от радости, что нашел нас. Я крикнул на весь пароход:
— Ромчик! Сюда! Сюда!
Роман Полканыч прыгнул мне на колени. Дрожа всем телом, он спрятал мокрый нос мне под мышку и поскуливал, точно маленький щенок.
А папа даже в затылке почесал:
— Ну и пес, ну и пес, чудо, а не пес! Как же это он вырвался от Вениамина Анатольевича? Но делать нечего — пусть едет!
Папа ласково потрепал Ромчика за уши и сказал мне:
— Пойди в кассу и купи билет. Хоть Роман Полканыч и пес, а без билета ему ехать не положено.
Ромчик точно понял, что его простили и решили взять с собой в Оханск. Он вырвался от меня и стал волчком крутиться около багажа, стараясь поймать свой короткий хвост. Он отказался даже от куска мяса, который ему бабушка бросила. Это, конечно, от радости…
По правде сказать, Ромчику на пароходе были рады все: и папа, и мама, и бабушка, и даже многие пассажиры. Они громко смеялись, наблюдая за проказами Ромки. А один старик, с белой, будто вата, бородой сказал:
— Ну и пес, ну и пес, шустер… Парохода не испужался. Видать, хозяина-то любит…
А бабушка кинула Ромчику кусок колбасы.
Потом мы узнали, как Ромчик удрал от Вениамина Анатольевича. Он, оказывается, вскочил на открытое окно, опрокинул горшки с цветами и спрыгнул со второго этажа.