Только он снял крышку, как из бочки прямо на дорогу выскочил хромой волк. Перепрыгнул через канаву, мелькнул, как тень, в поле и пропал в лесной чаще.
Заглянул хлопец в бочку и видит — от бондаря и следа не осталось. Ну как будто он пробил дно и сквозь землю провалился! Тут только хлопец смекнул, кого он навязал своему хозяину в попутчики.
Но недолго он горевал — известное дело, молодость!
Стегнул лошаденку, поехал на ярмарку, продал бочки, кому надо, и вернулся домой с туго набитой мошной.
А так как у бондаря наследников не было, то его работнику досталось все, что он нашел в доме. Человек он был хороший, отзывчивый и добрый, — людям не пришлось жалеть о том, что старого бондаря сменил новый.
65. О жадной бабе
Жила-была одна баба, очень жадная, никому она ничего не давала. Пришла как-то к ней бедная крестьянка, попросила молока, так баба ей в ответ:
— Я лучше велю свиньям вылить, будут хоть свиньи у меня выкормленные.
Был у нее и сын, но не такой, как мать, а добрый. Потом сын женился, и невестка тоже попалась не жадная. Придет, бывало, нищий, так она сколько может, столько и даст ему хлеба. Увидела это хозяйка и говорит:
— Возьму-ка я сейчас кочергу да обломаю ее об тебя — будешь знать, как хлеб всяким нищим раздавать.
Вскоре эта баба умерла.
А молодым не везло. Как даст жена свиньям есть, свиньи визжат, ходят вокруг корыта и не едят; хозяйка посмотрит — а корыто уже пустое. И так каждый раз. Свиньи высохли и стали как щепки. Видит хозяйка, что нет ей в свиньях удачи, — взяла да и продала их.
Потом кто-то стал поедать кочаны в поле. Удивлялись все: что это за разбойники? А жена отправила своего мужика, чтобы тот словил вора. Пошел он, сел в гряды и слышит — хрустит кто-то капустой. Он встал, смотрит и вдруг слышит голос:
— Это я, сынок, твоя мать. Делаю так тебе во зло, за свою обиду. Жила я на этом свете, никому и крошки не давала: бывало, лучше свиньям скормлю. Кто просил у меня капусты — тому говорила: пусть лучше гниет в поле, хоть земля жирнее будет. Теперь вот такое мне наказание. Ничего я никому не давала на этом свете, так и на том никто мне ничего не дает. А у твоей жены четыре стола едой заставлены, уступила бы мне один, я бы никогда больше не вредила.
Пошел сын просить жену, чтобы отдала матери один стол, а жена и говорит:
— Я ей все столы отдам, пусть только уходит и больше не обирает нас.
Он пошел и рассказал обо всем матери, а она ему ответила три раза:
— Будет ей заплачено во сто крат.
И больше уже никогда не приходила.
66. Князь Без Сердца
Как только поредел мрак и над темным бором раскинулась утренняя заря, на узкой тропинке, бегущей по краю леса, появился всадник. Если бы не торчавшим из-под черного плаща рукоять меча, его можно было бы принять скорее за жреца, чем за рыцаря. Он ехал медленно, опустив поводья, и часто задевал головой низко нависшие ветви сосен, холодные от ночной росы. Холеный, раскормленный конь тяжело топтал траву и словно разгонял на ходу туман, стлавшийся серым руном над самой землей.
— Настоящая пустыня! Край драчливых и злых чернорогих оленей. Здесь на каждом шагу человека подстерегает опасность!
Когда копыто коня ударялось о камень, с густых замшелых ветвей взлетали испуганные птицы и скрывались в глубине лесной чащи.
— Кажется, тропинка дальше расширяется. Наверное, недалеко какое-нибудь селение. Ну, пошел! — Он дернул поводья. Вот и солнце уже всходит.
Не проехав дальше и ста шагов, всадник остановился в удивлении.
— Кузница здесь, в непроходимой глуши!
Он сошел с коня и громко постучал в закопченную, пахнущую смолой дверь.
— Эй, там! Открывайте! Живо!
— Открыто, входите! — В дверях появился седой старец с молотом в руке.
— Меч мне отковать надо. Я ударил им по голове раненого оленя, когда он напал на меня. В жизни еще не случалось со мной ничего подобного! Видите, как зазубрился клинок?
— Вижу, глаза мне еще хорошо служат, — отозвался старик спокойно. — И что же, так и ушел от вас олень? Должно быть, рука у вас нетвердая или рукояти не может охватить как следует.
Высокомерным гневом засверкали глаза рыцаря.
— Да ты знаешь ли, с кем говоришь?
— Знаю, вельможный пан. Ты — Князь Без Сердца. И страна твоя — там, за Одером. — Старик указал рукой на запад.
— Ага, далеко же проникла слава обо мне! — Рыцарь гордо выпятил грудь.
— Да, вельможный пан, далеко и глубоко. — Старик подбросил щепку в горн. — А еще глубже проникла в души людей обида на тебя.
Рыцарь насмешливо расхохотался.
— Значит, вы меня ненавидите? А на нашем языке ненависть — та же любовь.
— Нет, ненавидеть мы не умеем. И в доказательство я откую тебе меч.
— Еще бы ты посмел отказаться!
— Почему же нет? Мы — свободные люди…
Рыцарь, достав откуда-то железный прут, согнул его в руках и шагнул было к старику. Но тотчас сдержался.
— Ладно. Куй!
Через минуту на раскаленную докрасна сталь опустился холодный тяжелый молот. Князь смотрел на мускулистые руки старого кузнеца. Они поднимались, как мощные ветви дуба, когда налетит ветер. Из-под молота брызгали искры.
— Какие же широкие плечи, какую силу надо иметь, чтобы управлять таким строптивым народом! — подивился вслух князь, качая головой.
Кузнец слушал, улыбаясь, и при каждом ударе молота жмурил глаза.
— А у нашего владыки плечи узкие, слабые. Зато дух силен…
— Вот как! Кто же это вами правит?
— Княжна Кора, вельможный пан.
— А хороша она собой?
— Не знаю, может ли цветок лилии сравниться с нею красотой… Ну, вот и готов ваш меч, возьмите!
— По законам моей страны — страны людей без сердца, мне следовало бы сейчас срубить тебе голову, чтобы ты не мог ковать оружие нашим врагам. Но я этого не сделаю. Укажи мне только дорогу к вашей княжне.
— Поезжай, не выбирая пути, положись на судьбу — и попадешь прямо к нашей княжне.
Когда князь покинул кузницу, солнце стояло уже высоко. Жаркие и светлые лучи его, пробиваясь сквозь густые кроны дерев, освещали сумрачную глубину дремучего леса. От разогретой ими сырой поросли поднимались испарения, пахло гнилью. Князь ехал медленно — дорога шла в гору, и к тому же приходилось объезжать лежавшие на земле обомшелые стволы старых деревьев. Над головой всадника хрипло и жалобно кричала какая-то птица, бесшумно мелькали в ветвях вспугнутые белки, пышными хвостами словно сметая с листьев солнечные пятна.
Рыцарь вдруг остановился.
— Я слышу ясно женские голоса! Откуда взялось бабье царство здесь, среди дремучего бора?
Охваченный любопытством, он двинулся в ту сторону.
На залитом солнцем взгорье раскинулся сад, полный цветов. В глубине его стоял деревянный дворец. А вокруг широких цветников сидели с веретенами женщины в светлых платьях, вытягивая тонкими пальцами нити чистого золота. Самая красивая из них в эту минуту связывала порвавшуюся нить. Князь подъехал к ней.
— Я заблудился среди здешнего бездорожья, — сказал он, решив солгать. — И конь мой выбился из сил…
— Легко сбиться с дороги и загнать лошадь, если ищешь ветра в поле или гонишься за быстрокрылой ласточкой. Чего или кого вы здесь ищете, достойный чужестранец?
— Ищу княжну Кору, милая пряха.
Она наклонила голову в короне светлых волос. И все веретена замерли в руках молодых прях.
— Я — княжна Кора.
— Как?! Ты — властительница страны, и тебя не охраняют копьеносцы и лучники, не отнимая рук от колчанов? И ты не окружена никакой пышностью? Работаешь, как другие?
Кора гордо подняла голову.
— Ага, узнаю тебя! В твоей стране чтут только кованые щиты, копья да острые стрелы, отравленные чемерицей. А в моей — веретено и соху. Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Они медленно поднялись на башню замка. Дойдя до светлицы наверху, Кора указала гостю на хрустальный шар, стоявший в нише окна.
— На нем, — промолвила она тихо, — ты увидишь все уголки мира. Вот здесь моя страна! Что ты видишь?
— Пашут, — отвечал князь.
— Теперь глянь в другую сторону.
— Здесь корчуют леса.
— Дальше смотри.
— Там ловят рыбу. На золотом берегу вижу старца и девушку. Они плетут сети.
— А еще что видишь?
— Вижу, как летят искры из-под кузнечного молота. Ах! — Князь широко раскрыл глаза. — Да ведь я знаю этого кузнеца!
— Что он делает?
— Соху чинит. Рядом лежат серпы и косы. А за кузницей уже рожь дозревает.
Княжна повернула хрустальный шар.
— А здесь?..
— Здесь вижу горящую деревню. Согнанную вместе толпу невольников… Вокруг — вооруженные люди…
— Не узнаешь их?
Князь в гневе отшатнулся.
— Довольно! Сойдем вниз!
Внизу он остановился.
— Княжна! Я глубоко чту тебя и твой народ. Будь моей женой, — сказал он с холодным блеском в глазах. — Ради тебя я покину свою страну или постараюсь соединить наши княжества. Я молод и, пожалуй, даже красив. Если ты согласна, дай мне в залог колечко твоих волос, а я дам тебе взамен мой смарагд в золотой оправе. Через три дня я вернусь сюда со свадебным кортежем.
Кора проводила взглядом плывущие по небу облака.
— Увы, князь, — ответила она грустно (ибо молодой рыцарь пробудил в ее душе неизведанное до тех пор чувство любви). — Ведь у тебя нет сердца. Ты не можешь чувствовать то, что мы.
— Но разве ничего нельзя сделать? И это — твое последнее слово?
Глаза молодой княжны вдруг просветлели.
— Нет, не все потеряно. Помнишь того кузнеца, что оковывал соху? Он может выковать тебе сердце из золота. И если ты искренне хочешь, чтобы я стала твоей женой, отправляйся к нему поскорее.
И поехал князь к кузнице в лесной чаще. Старый кузнец внимательно выслушал его слова о том, что теперь их племена, постоянно враждовавшие между собой, объединятся в братской любви. Лицо старика просияло от радости. Сколько городов и деревень тогда уцелеет, как много сохранится хат, от которых после набегов остался бы только горький пепел! Сколько людей сможет мирно пахать землю в долинах Одера!
Он с живостью взял князя за руку и сказал:
— Ложись и доверься мне. Выкую тебе сердце из золота, полное любви, такое же нежное, как у нас.
Князь лег на лавку, а старик дотронулся пальцами до его лба и прошептал:
— Усни, княже, усни…
Беспокойный и гнетущий сон овладел рыцарем. Снилось ему, что он блуждает средь темных лесов и в грудь его вбит олений рог. Рог этот все разрастался и наконец стал таким огромным, что князь уже висел на нем, как лист на высоченном дубе.
Он рванулся — свет солнца и чье-то прикосновение разбудили его, избавив от кошмара.
— Ну вот, ты уже больше не Князь Без Сердца, — спокойно сказал ему старец. — Но твое новое сердце начнет биться не раньше, чем через три дня. Это будет в ночь новолуния. И тогда ты станешь другим человеком.
— Вот тебе плата! — С этими словами князь бросил кузнецу слиток золота и мысленно добавил: «Скоро я наступлю ногой на твой труп».
Три дня прошли быстро. И молодой месяц уже мерцал над лесами, когда отряд князя, немного притомившийся в дороге, торжественно подъехал к замку невесты. Сто воинов соскочили с коней, и Кора в наряде, украшенном цветами, протянула руки навстречу князю.
— Я тебя ждала. И очень тревожилась. Теперь я счастлива…
— Взять ее и удавить! — гаркнул князь.
Предоставив своим воинам расправляться как угодно с беззащитными женщинами, князь вдвоем со своим наперсником Герардом поднялся на башню, где находился волшебный шар.
— Вот этот хрустальный шар отдаст в наши руки и врагов и друзей. Гляди!
— Я вижу только задушенную Кору. Она лежит среди азалий, — сказал Герард, пожимая плечами.
— Ах! — простонал князь.
— Что случилось? Ты так побледнел!
— Какой ужас, Герард! Мы — убийцы… А, теперь понимаю: это — сердце…
— Какое сердце? Что с тобой, князь?
— Ничего, ничего. Сойдем вниз… Значит, правду говорил этот кузнец! Ведь сегодня новолуние… И мое золотое сердце ожило.
Согнувшись, весь бледный, вышел он во двор перед замком, опираясь на Герарда. Воины были ошеломлены.
— Да разве мы впервые воюем так? Помнишь Славу… Дервану?
— Помню… Тем хуже! Тем хуже! И на этот раз я буду трижды проклят! Ведь Кора меня любила…
Он опустился на колени у кустов азалии, укрывших тело княжны, и долго стоял так, словно окаменев.
— Как она могла всю жизнь прожить с сердцем в груди? — шептал он побелевшими губами. — Уйдите! Оставьте меня одного.
Его наперсник, наказав воинам присматривать за князем, уснул где-то крепким сном, упоенный победой. Быстро проходила сырая ночь, полная рос и лесного шума. Скоро на востоке забрезжила заря.
— Где князь? Эй, где же князь? — раздались поутру тревожные крики рыцарей. — Он пропал куда-то, нигде его нет.
— Ведь я приказал вам его охранять! — закричал, бледнея, Герард. — Пусть несколько человек останутся здесь сторожить пленниц и замок, остальные — за мной!
Оставшиеся на дворе замка рыцари, утомленные бессонной ночью, лениво бродили среди деревьев и цветом и только изредка поглядывали в сторону ворот, за которыми плакали несчастные пленницы. Один из воинов, проходя мимо азалий, вдруг остановился в удивлении:
— Что-то не видал я здесь раньше этого дерева! Ну, да всего не заметишь. Полежу под ним… Надо дать ногам отдых. Вот так!.. Ой, что это? Ветра нет, а с дерева словно кто-то стряхивает росу…
— Смотри! — воскликнул и второй воин. — Видишь, что на стволе, вон в том месте?
— В самом деле, в ствол глубоко всажено золотое сердце. Зови скорее Куцке!
— Куцке! Куцке! Давай нож, живо! Сейчас добудем изрядный кусок золота. Ну-ка, налегай!
Рыжебородый и красноглазый Куцке подсунул лезвие ножа под кору дерева и сильно нажал. В ту же минуту крик ужаса вырвался из трех глоток:
— Кровь! Кровь! Да это место проклято! Бежим!
А в глубине леса человек сто кричали во весь голос:
— Ау! Князь! Князь, отзовись!
67. Шабаш нечистых
На одном фольварке, что принадлежал пани помещице, была хозяйка-экономка, которая смотрела за скотом и за всеми работниками. Хозяйка эта, о чем никто не догадывался, была ведьма. Каждый четверг в полночь она натирала можжевеловой мазью руки и плечи, садилась на кочергу и, словно на коне, отправлялась на Лысую гору веселиться с чертями. А под утро возвращалась как ни в чем не бывало, делала свою работу, ходила за скотиной. Пани оставалась довольна своей работницей — коровы доили помногу, и телята были хорошие. Среди дворовой челяди, за которой присматривала ведьма, был один батрак; он вел себя с нею посмелее других, и вскоре они спознались. Любопытно стало ему, куда это она пропадает по ночам и откуда потом возвращается. Вот пришел он к ней однажды и притворился, что заснул, а был как раз четверг. Она тем временем, думая, что дружок спит, постучала три раза об печь и пробормотала какие-то заклинания. Выдвинулся из печи горшок с мазью, потерла ведьма себе руки и плечи и, схватив кочергу, вылетела в окно. В то время пробило полночь. Батрак смекнул, что произошло, три раза постучал об печь и сказал те же слова, что она говорила. Выдвинулся из печи горшок, помазал батрак себе руки зельем, схватил пест от ступы и — фр-р-р — за нею в окно.