Возвратился черт на поле. Но и на этот раз пришлось ему выпустить душу на волю. Понял тут нечистый, что не обыграть ему Кубу, стал он думать-гадать, как дальше быть, что делать. Думал, думал и наконец говорит:
— Эх, парень, знал бы ты, каково мне сейчас! Да что поделаешь! А ты, и вправду, хват, черта — и того обыграл. Но не подумай, что черти совсем уж бессильные. Вот если хочешь, могу я женить тебя на самой красивой девушке.
Улыбнулся Куба:
— А почему бы и нет? Если есть у тебя на примете для меня невеста красивая да богатая, давай ее сюда, женюсь хоть сейчас.
— Ишь какой быстрый. Так, брат, ничего не делается. Женить я тебя женю, да только должен ты сперва семь месяцев не стричься, не бриться, не чесаться, не мыться и ногтей на руках и ногах не обрезать. А через семь месяцев я за тобою приеду, и поедем мы тогда к невесте.
Согласился Куба, дал ему черт немного денег и наказал идти на постоялый двор, снять там каморку и жить отдельно от всех людей. Может он есть, пить, веселиться, но не должен ни стричься, ни бриться, ни мыться и ногтей не обрезать, а ждать черта.
Сделал парень все так, как Рокита ему сказал. Прошло времени ни много, ни мало, стал он похож на страшилище. Волосы у него торчали в разные стороны, как иголки у ежа, лицо — грязное, обросшее, а ногти на руках и ногах почти такой величины, как шпоры у самого дьявола. Стоило Кубе где-нибудь появиться, как люди от него разбегались и громко кричали:
— Нечистый идет, нечистый!
Вот и вынужден был Куба сидеть у себя в каморке и дожидаться, когда за ним придет черт.
Прошло семь месяцев. Наконец появился лукавый в образе богатого господина. Подъехал он к постоялому двору в золоченой карете, запряженной четырьмя лошадьми, и говорит Кубе:
— Пришло время, настал час, собирайся, поедем к твоей невесте!
Сели они в карсту и поехали далеко-далеко, в столицу одного королевства. Жил-был в той столице один король, который воевал с соседями, нужны были ему на войну деньги. Объявили королевские глашатаи, что тот, кто даст королю три меры золота — будь то бедняк, старик или чужестранец, — получит полкоролевства и одну из королевских дочерей себе в жены.
Поехали нечистый с Кубою прямо в королевский замок, попросил черт доложить, что они привезли с собой три меры золота. Обрадовался король, приказал стражникам гостей впустить и в большую залу их проводить. Договорился король обо всем с Рокитою, начали слуги носить золото из чертовой кареты. Перенесли, перемеряли, заперли в королевской сокровищнице.
Говорит тут черт:
— А теперь, король, должен ты отдать одну из своих дочерей вот этому человеку в жены.
Сказал черт и показал на Кубу, который до этого прятался за спиной нечистого, боясь на люди показаться.
Посмотрел король на парня, посмотрел и ахнул. Неужели должен будет он отдать свою дочь-красавицу грязному бродяге?
Однако говорит:
— Не хотелось бы мне расставаться с дочерью, да что поделаешь, слово не воробей…
Приказал он тотчас же позвать четырех своих дочерей. Пришли королевны-красавицы, показал им король на Кубу:
— Скажите-ка мне, дочери милые, которой из вас этот человек по душе, потому что должна одна из вас выйти за него замуж. Иначе придется мне обратно отдать три меры золота, и тогда не на что будет вести войну.
Первая дочь говорит:
— Я такого мужа не хочу. Чем его в мужья брать, лучше повеситься!
Взглянула на Кубу вторая:
— Чем за такого замуж идти, лучше утопиться!
Надула губы третья:
— Чем с таким венчаться, лучше уж отравиться!
Была у короля еще одна дочь, самая младшая, самая красивая. Жаль ей стало отца и сказала она:
— Я пойду за него замуж, батюшка. Лучше уж мне пропадать, чем всему войску погибнуть.
Поехал Куба к себе домой, дома побрился, помылся, причесался, ногти на руках и ногах обрезал, вновь стал красивым, статным парнем, каким был раньше. Приехал тут Рокита в золоченой карете, запряженной шестеркой лошадей, сел Куба в карету, и направились они к невесте.
Как увидели три старшие дочери, какой Куба славный парень, стало досадно им, что достался он самой младшей. От зависти одна из них повесилась, другая утопилась, а третья отравилась.
Достались Роките их души, стал он в пекло собираться, начал с Кубою прощаться, говорит ему на прощанье:
— Вот видишь: теперь никто из нас не в обиде. Ты получил одну красавицу, а я — сразу три души вместо тех трех, что тебе в карты проиграл. В расчете мы! Ну, прощай, Куба, — кто знает, придется ли еще встретиться!
76. Хромой бес
Жал мужик в поле рожь. Принесла ему жена обед. Поел мужик, а как собралась баба домой идти, он и говорит ей:
— Будешь через поле идти, смотри в колодец не ввались, я его мешком прикрыл, чтобы вода холодной была.
Но баба мужа не послушала, на мешок наступила и в колодец провалилась.
Вечером пришел крестьянин домой, дети его обступили и спрашивают:
— А где наша матушка?
Пришлось крестьянину неправду сказать:
— Пошла за сеном для коров.
А сам передохнул немного, взял багор и побежал и поле. Прибежал к колодцу, опустил багор и шарит. Чувствует, будто подцепил что-то. Стал мужик тащить, смотрит — а на крючке висит хромой бес.
Говорит он мужику:
— Вот хорошо, что ты меня вытащил. Было нас в колодце семеро чертей, всех баба поколотила. Другие-то разбежались, а я хромой, мне не удрать. Только как же я теперь тебе отплачу? Денег у меня нет. — Задумался нечистый. — А знаешь что? Вселюсь-ка я в пана, а ты меня из него выгонишь, он тебе и заплатит. Но как вселюсь я во второго, ты меня гнать не берись, не то я тебе голову оторву.
Выгнал мужик беса из пана, получил за это деньги. Вселился бес во второго пана, снова позвали крестьянина. Стал он нечистого гнать, а тот и кричит ему:
— Я ведь тебе наказывал, чтобы не смел ты меня второй раз тревожить; быть тебе теперь без головы.
Схитрил мужик:
— Так ведь не я тебя гоню, а баба, что вас в колодце колотила.
Испугался бес, удрал со страху, до самой Америки добежал. А мужик получил деньги за работу, домой вернулся и долго еще жил и не тужил вместе со своими детьми.
77. О черте Водкоробе и бедном хлопе
Жил себе один крестьянин очень бедно, не только гроша у него в кармане не было, но частенько и куска хлеба в доме не оказывалось, а о масле уж и говорить не приходится. А тут еще то ли из милости, то ли в наказание дал ему господь бог двенадцать детей.
Так жил бедняк с женою и детьми, не жил, а бедствовал, и прозвали его за это Харлаком[7].
И вот как-то раз пошел крестьянин в поле пахать, взял с собою последнюю краюху хлеба.
Пашет, пашет, время уж за полдень, отпустил мужик уставших волов на траву пастись, а сам сел на меже, развязал узелок, посмотрел на краюшку, посмотрел и задумался.
Был он добрый, работящий, жену и детей всем сердцем любил, для них не покладая рук трудился, под бременем бед не падал. Посидел крестьянин, на хлеб посмотрел, вздохнул, завязал его опять в узелок и положил на место.
«Потерплю-ка я еще немного, поем перед тем, как домой идти, ужинать тогда дома не буду — все жене и детям больше достанется», — подумал он.
Поднялся он с земли и пошел пахать.
А пока он над краюхой хлеба раздумывал, тут же рядом с ним стоял невидимый черт и старался придумать, как бы над бедняком подшутить. Ушел крестьянин, взял черт да и украл хлеб из узелка, съел его, облизывается и ждет, что же крестьянин будет делать, когда горбушки на месте не найдет.
Долго боролся Харлак с надоедливым голодом, наконец не вытерпел.
«Живой же я человек», — подумал он и пошел к узелку.
Развязал его, смотрит, а от хлеба даже крошек не осталось.
— Вот тебе и раз, — сказал бедняк. — Вроде как здесь никого и не было, а хлеб пропал. Здорово же, видно, был он голоден, если умудрился краюху украсть. Ну, ничего, пусть будет ему на здоровье, а я как-нибудь с голоду не помру.
Перекрестился хлоп, помолился, до вечера поработал и за плугом домой пошел.
— Нехорошо получилось, — пробурчал нечистый себе под нос и заскрежетал зубами. — Я у него последний кусок хлеба забрал, а он, вместо того чтобы ругаться и проклятиями свою душу губить, здоровья мне пожелал.
Шмыгнул тут черт под землю в пекло, предстал перед Люцифером и рассказал ему всю правду.
— Плохо ты сделал. За бесчинства будем когда-нибудь и мы расплачиваться, придет час и на нас. Творить людям зло — наша обязанность, да только и у чертей совесть должна быть. Если сделаешь зло плохому человеку — так ему и надо, он заслужил. А у бедного Харлака и без нас горя хватает; знать надо, кому чинить зло. А так чертей разжалобить недолго. И еще говоришь ты, что съел как лакомство кусок хлеба насущного. Ты что, забыл: ведь хлеб — дар божий, есть его слуге дьявола не пристало. А посему приговариваю тебя на семь лет к покаянию. Поспеши к бедному крестьянину и за зло, которое ему причинил, отслужи у него все семь лет в работниках.
Услышав такой приговор от самого хозяина пекла, скорчился черт, стал похож на мокрую курицу, да только ничего не поделаешь. Принял он человеческий образ и отправился к Харлаку.
Пришел к бедняку, просит взять его в работники.
Говорит ему крестьянин:
— Ох, мне ли работника держать, когда я сам чуть с голоду не помираю?
А черт опять за свое:
— Ты беден, да и я не богат, вот и будем вместе горе мыкать; смотри, у двоих работа спорее пойдет. Жены у меня нет, детей нет, кожух и сермяга на мне еще почти новые, лапти сам себе из липового лыка сплету, по ярмаркам шататься не буду. Платы мне от тебя никакой не надо, грош — круглый, карманы у меня дырявые, я его все равно потеряю, делился бы ты только со мною куском хлеба.
Так и остался черт жить у Харлака, по хозяйству помогает да так работает, что все только диву даются.
Стоит у крестьянина в хлеву одна-единственная коровенка, а работник все поле навозом удобрил; в один день поле вспахал и засеял. Лето настало — пшеница у Харлака как лес густой. Осень пришла — собрал крестьянин урожай неслыханный. Дивятся люди — бедняк, а хлеба полные закрома. Жена Харлака не ругает, дети не пищат. Озимыми поле засеяли, часть зерна продали, а больше продавать некому; сидят, горюют: что с оставшимся зерном делать?
Тут работник и говорит:
— А давай сделаем так: болото перепашем и засеем, лето, кажется, сухое будет, — вдруг да уродит?
Начал черт пахать, земля следом за плугом сохнет, как в печи, забороновал, засеял.
Увидели соседи, что он в грязь зерно бросает, начали смеяться. А как собрал Харлак осенью щедрый урожай, присмирели соседи, решили сами его примеру последовать.
Разбогател крестьянин, работнику плату назначил, живет себе и в ус не дует.
На следующее лето бросились люди трясины пахать да засевать, а в хозяйстве у Харлака все наоборот.
Говорит работник хозяину:
— Знаешь что, хозяин: кажется, лето дождливое будет, засеем-ка мы пригорки песчаные, а соседи пускай себе в грязи копаются.
Пошел черт пригорки да пески пахать, на которых никогда и ничего не росло. Вспахал, засеял, а тут как раз так задождило, что в низинах весь хлеб вымок, на равнине — и то урожай неважный, а на пригорках подымаются колосья чуть ли не до самого неба. Не знает опять бедняк, что ему с зерном делать.
Думает услужливый черт: «Кажется, за кусок хлеба, который я когда-то украл, я уже рассчитался, с лихвой Харлака наградил, пора бы его оставить, да не попробовать ли его искусить».
Говорит он хозяину:
— Ну как, хозяин, зерна у нас с избытком, что теперь с ним делать станем?
— А что делать? Будем есть на здоровье, нищим раздадим, на больницу пожертвуем, в долг, у кого не уродило, дадим, а остальное пусть себе лежит про черный день, придет еще и неурожайный год.
Не понравились черту такие слова, говорит лукавый:
— Зерно в закромах долго лежать не может, хлопот с ним не оберешься: то его суши, то следи, чтобы мыши не перепортили. Есть у меня одна думка, если удастся — принесет нам это дело немалую прибыль, а в придачу — честь и славу.
— Какое ж это дело?
— Все очень просто! Из ячменя люди варят пиво, а мы давай рожь варить да переваривать, авось что-нибудь хорошее да и получится.
Отвечает Харлак работнику:
— Делай сам, что хочешь, моего ума на такое дело не хватит.
Принялся черт за работу, сделал котлы и кадки, начал тереть, мешать, варить да переваривать, хмелю прибавить не позабыл, сварил напиток чистый да прозрачный, горький да крепкий, во рту от него как огонь горит, — так жжет. Зарычал черт от радости и назвал напиток горилкой. Разлил ее по квартам, в рюмки налил, на столе поставил и хозяина пригласил.
Потянул Харлак из рюмки, скривился, поперхнулся, слова вымолвить не может.
— Ну и горько, а жжет, будто сам черт варил!..
Усмехнулся лукавый:
— Ничего, чем крепче будет, тем охотнее будут ее люди лакать. Попробуй-ка выпить еще рюмочку, не бойся — ведь это же хлеб, только сваренный.
Выпил Харлак, показалась ему вторая рюмка не такой уж горькой.
— Горькая-то она горькая, да только во всем теле от нее приятное тепло.
Налил черт третью рюмку:
— Тогда давай выпьем еще по одной.
Чокнулись хозяин с работником и одним духом напиток бесовский выпили.
— Ей же богу, не горькая, — закричал крестьянин, — совсем не горькая!
— Отлично, махнем-ка по четвертой, — проскрипел соблазнитель.
А Харлак уж сам рюмку подставил.
— Ваше здоровье! — заорал крестьянин, выпивая и эту рюмку до дна. — Кажется мне, будто помолодел я на десять лет, кровь, как у молодого, играет… Не узнает теперь меня моя баба, ой, не узнает! И ноги на месте стоять не хотят, танцевать рвутся.
— Ну, тогда давай нальем и по пятой, будет еще веселее, еще радостнее, — прибавил черт.
— Оно бы и по шестой не мешало.
— Виват, горилка! — заорал уже хорошо подвыпивший нечистый и пустился в пляс.
— Подожди меня, подожди! Я тоже танцевать хочу! Э-э, да только кажется мне, что хата на месте не стоит и потолок на голову валится.
Уронил крестьянин кварту на пол, стал с чертом обниматься да целоваться.
А черт целуется да приговаривает:
— Мне же чудится, что сижу я уже в родном пекле я душу твою в руках держу, а ясновельможный Люцифер, хозяин пекла, за миллионы людских душ, которые даст ему придуманная мною горилка, награждает меня званием сановника подземного царства.
Услышала жена Харлака, как упала на пол кварта, прибежала она, а дети — за нею, увидели они, как пьяный отец танцует с работником, стали смеяться. Так впервые стал Харлак посмешищем для своих детей. А жена бедная смотрела на мужа и диву давалась. Упали беснующиеся пьянчуги на пол, потекла у черта изо рта черная смола. Побежала несчастная женщина за цирюльником.
А пьяницы тем временем перепачкались, руки, ноги, лицо в грязи вымазали и заснули: один под лавкою, а другой — в свином корыте.
Проспались они, встали, головы не поднять, точно каменная.
— Ничего, — говорит черт, — клип клином вышибают. Выпьем-ка по рюмочке! — И налил водки из жбана.
— Ой, нет, я не буду, — простонал Харлак.
— А ты одним духом, и я с тобою за компанию.
Послушался нечистого крестьянин, выпил.
— Пожалуй, ты, брат, прав, стало мне лучше да и веселее, — не выпить ли нам еще по единой? Выпьем, соседей позовем, пусть пьют-гуляют, меня Харлаком больше не называют.
Черт и сам уж над этим подумывал.
— Ладно, — говорит он. — А что дома не выпьем, в корчме продадим.