− « −
У голубого лиса были большие страшные клыки, и зверем он был не маленьким. Ровня Тыру, только тощий. Однако силы ему было не занимать.
Переживая за друга, я второпях проговорил:
− Как же ты не побоялся?! Лис опасен! Его клыки наверняка, что ножи, и хватка такая же − железная!
− Не побоялся. Откуда храбрость взялась, не знаю, но внутри все взбунтовалось, и лиса я атаковал, − удивился сам себе Тыр.
Я же преисполнился гордости за него.
Он тем временем продолжил ход своих мыслей:
− Мама меня потом отругала, посчитав, что я юн еще, чтобы с лисом тягаться. Но дед заступился и растолковал ей, что из меня настоящий мужчина вырастает − защитник стаи. Он сам смолоду отважным слывет, потому вожак, и давненько уж. В стае с дедом согласилась, и все стали меня хвалить. Мне сделалось приятно, но мысли мои были заняты не похвалами, а тем, что в схватке с врагом необходимы внезапность, натиск и вера в победу.
− Я это запомню, − сказал я другу, восхитившись им.
− Да уж, запомни. − Тыр сделался важным.
Но зазнайства в нем не было ни капли. Он вообще не умел зазнаваться, как не умел и хвастать. Просто был искренним.
− « −
Лис и вправду уродился голубого цвета. Сродни цвету дневного неба этой не родной мне планеты. Хотя мама говорила, что дневное небо Земли точно такое же.
Голубая шерсть лиса была везде коротенькой и приглаженной, отчего его длинный и всегда извивающийся хвост походил на змею. Лис мог сворачивать хвост спиралью и цепляться им за ветки деревьев, когда добирался до них по стволам, используя свои цепкие когти.
При помощи хвоста он затаивался на ветках, чтобы исподтишка воровать из птичьих гнезд яйца и птенцов.
Лис был под стать собственному хвосту: гибким, изворотливым.
Он стал появляться в лесу у нашей заводи несколько лет тому назад, будучи еще детенышем. Примерно тогда, когда я познакомился с Тыром. Мама первой прозвала этого небольшого в ту пору зверька “голубым лисом”, а попутно – “хитрой бестией”.
Он был всегда настороже, поводя по сторонам торчком стоящими остроугольными ушами. Избегал нас, людей, и любое крупное зверье. Питался зверьем мелким, а иногда, как было сказано, разорял птичьи гнезда.
Прежде я ни за что бы не поверил, что наступит время, когда лис надумает охотиться на представителей семейства моего друга.
Но вот лис вырос и, как выяснилось, обнаглел.
− « −
У нас с Тыром оставалось мало времени в этот вечер. Мы понимающе переглянулись и поскорей полезли в воду, чтобы успеть поплавать. Я предварительно разулся и сбросил с себя одежду. Тыру сбрасывать с себя было нечего − не собственную же шкурку (не пугайте меня!).
− « −
Вода в нашей заводи и в заводи соседней была не соленой, как везде в океане, а почти пресной. Все − благодаря речке, которая впадала в океан между заводями. Бесконечно отдавая им свои пресные воды, она существенно разбавляла в них соленые океанские. Потому-то деревья в заводях не погибали. Однако для питья вода из заводей не годилась. За питьевой водой моя семья, да и семейство Тыра тоже отправлялись к речке, но, надо сказать, никогда у нее не встречались.
− « −
Мне было жаль, что припозднившемуся Тыру вскоре следовало возвращаться домой. Но я утешил себя надеждой, что голубой лис больше не потревожит семейство друга, и впредь, когда Белая Луна станет приходить на смену Красному Солнцу, друг продолжит объявляться у нашей заводи без задержки. Значит, мы будем вместе намного дольше − как обычно.
− « −
“Белая Луна” и “Красное Солнце” − не я придумал. Мама! Она поистине мастерица давать всему правильные названия.
По словам мамы, луна этой планеты бела, как снег. Которого я, правда, никогда не видел.
Светила она очень ярко, и ее лучи проникали в самые укромные уголки леса.
Она бывала полной, как ныне, и неполной − месяцем, − но неизменно оставалась чрезвычайно блесткой.
Ее всегда можно было видеть со склона холма, с берега заводи и с берега речки, где бы в небе ни появлялась она на закате и где бы ни исчезала на рассвете.
Рассвет приходил из-за холма, и над ним поднималось Красное Солнце. На восходе оно было багряным − по-другому, ярко красным. Днем делалось алым. На закате окрашивалось в цвет багровый, который тоже красный, но густой и с едва заметной просинью. Иначе сказать, мрачно-красный.
В общем, солнце планеты всегда оставалось красным.
− « −
Далеко от берега мы с Тыром никогда не отплывали, чтобы не заплутать среди деревьев заводи.
Деревья эти не теряли ветвей и завалов не создавали. Но их верхние корни крутыми изгибами выпячивались надо дном, как и верхние корни деревьев, произраставших на суше, выпячивались над землей. Поэтому, огибая в заплыве деревья заводи, я и Тыр лавировали между этими корнями.
На воде, загораясь, как огоньки, и тая, наверное, как снежинки, играли лунные блики, и мы любовались ими.
В полнолуние мы любовались белоснежной дорожкой, которую прокладывала на воде Белая Луна, и обязательно проплывали по этой дорожке.
От мамы я знаю, что на Земле плыть по лунной дорожке считается к счастью. Я и Тыр были счастливы, плывя по лунной дорожке на Планете Белой Луны и Красного Солнца.
− « −
Поплавали мы совсем немного, когда мои внутренние часы подсказали, что Тыру пора собираться домой. Считав мои мысли, он утвердительно пискнул и указал мне глазами на очень большое дерево, что росло в нашей заводи неподалеку от берега. Тем самым Тыр напомнил мне, что я еще должен забрать ловушку для рыбы, которую моя мама привязывала по утрам к выступающему под водой корню этого дерева.
Ловушка для рыбы представляла собой высокую корзину и крышку к ней в форме воронки, сплетенные мамой из тонких и гибких, как лоза, веточек кустарника, который в изобилии произрастал по берегам речки. В корзину мама помещала червей, добытых из земли подле того или иного завала. Чтобы черви не могли выбраться из корзины через имеющиеся в ней щели, мама нанизывала их на тоненькую полоску коры кустарника и связывала полоску колечком.
Почуявшая червей рыба заплывала в корзину через отверстие в ее крышке-воронке, а заглотав их, не могла найти выхода и затихала в корзине. За день ее набиралось довольно нашей семье на ужин, а зачастую и больше.
В речке мама не рыбачила. Привязать корзину в речке было не к чему, и ее бы попросту унесло течением.
− « −
Подплыв за корзиной, я отвязал ее от подводного корня и почувствовал знакомую тяжесть: улов состоялся. Что, впрочем, было обычным делом.
Корзину я доставил на берег.
Тыр был уже там и энергично трясся, освобождая от воды свою шерстку.
Я зажмурился от летящих на меня брызг. Когда они иссякли, я глаза открыл.
Тыр на тот момент с усердием причесывал себя коготками.
Хотя хвостом природа его обделила, ухаживая за собой, он следовал выражению “от головы до кончика хвоста” и достигал высочайшей степени чистоплотности. Моя мама в этом отношении ставила мне его в пример.
Пока Тыр причесывался, я осмотрел содержимое корзины. Для этого мне пришлось поставить ее вертикально, чтобы из нее не повыпрыгивала рыба, снять с нее крышку, а после приподняться на цыпочках, потому что высота корзины соответствовала моему росту.
Семь серебристых рыбешек с красноватыми плавниками, каждая размером с крупную земную уклейку, как ту живописал мне отец, активно трепыхались внутри, желая выпрыгнуть наружу. Но напрасно они колотились в своей тюрьме. Покинуть ее было им не по силам.
Кроме рыбешек, в корзине оказался большой, в пять моих ладошек, речной рак, захотевший поохотиться в заводи.
Раки – редкий улов, но от их мяса ни я, ни отец не в восторге. А маме оно нравится, да так сильно, что она называет его “деликатесом”.
Гостинцы из заводи порадовали. Рыбы хватало, чтобы приготовить на ужин и еще засолить для дальнейшего вяления.
Закончив с осмотром улова, я обтерся опавшим с дерева листом. Приходилось так делать за неимением полотенец, каковыми люди пользуются на Земле.
За обтиранием последовало одевание.
Облачившись в свою незатейливую одежду из шкурок сусликов, которой были надевающаяся через голову безрукавка и короткие штанишки, я всунул ноги в сапожки, тоже из шкурок сусликов, а на сапожки надел лапти.
Родители носили такие же одежду и обувь.
Два месяца в году на ногах мы носили еще и повязки из змеиных шкур.
− « −
В лесу у заводей водилось множество змей.
Большую часть года змеи вели себя миролюбиво. Агрессивными они были лишь раз в году − в свой брачный период, который длился около двух месяцев.
Нам на счастье брачный период у змей начался спустя месяцы после нашего обоснования на склоне холма.
Все первые сутки с начала этого периода отец оберегал нас с мамой от змеиного нашествия. Зная про ядовитую природу некоторых видов змей земных – хоть их и меньше, чем видов неядовитых, – он вынужден был убивать змей инопланетных, проникавших в наше жилище, которым была пещера. Ничего другого попросту не оставалось.
С отца сошло семь холодных потов, поскольку инопланетные змеи оказались не менее вероломными и увертливыми, чем змеи земные.
По ходу дела он обратил внимание, что инопланетные змеи стороной обползали тела убитых отцом своих сородичей. Данную поведенческую особенность инопланетных змей отец немедленно использовал, чтобы обезопасить, наконец, наше жилище от страшных гостей. Для этого он раскидал шкуры убитых им змей на входе в пещеру и внутри нее. Ползучие гады соваться в пещеру перестали.
Сразу следом отец сделал всем нам на щиколотках повязки из змеиных шкур, и мы смогли выйти из пещеры.
Все предпринятые против змей меры безопасности были не напрасными. В последовавшие дни мы смогли убедиться воочию, что укусы большинства змей являлись смертельными для обитающих в лесу зверей. Коль так, их укусы могли быть смертельными для нас тоже.
Тыру и его сородичам укусы змей были не страшны, поскольку вызывали у них лишь временное состояние глубокого сна. Проще говоря, организм инопланетных морских свинок умел вырабатывать змеиное противоядие.
К сожалению, организм земных морских свинок, как сказала мне мама, змеиного противоядия вырабатывать не умел.
− « −
С Тыром я знаком четыре года.
В ближайшие два года он станет больше чуть ли не вдвое. Что в длину, что в ширину, что в высоту. Когда это произойдет, у него закончится период физического становления и внутреннего возмужания. Обо всем этом ему сообщила его мама.
Мне же топать и топать, прежде чем такой период закончится у меня. Расти и внутренне мужать я буду долгие годы. Об этом мне сообщила мама моя.
Среди сверстников в своей стае Тыр, как мне стало известно от него самого, больше любого, и, судя по всему, догонит своего деда-вожака − самого большого самца стаи. А то и перегонит.
− « −
Мои родители очень любят Тыра − он спас мне жизнь. Собственно, так я с ним и познакомился.
Было нам в ту пору по два года. Я всегда находился с мамой. Тыр же вел себя весьма самостоятельно и вечерами убегал из стаи, чтобы попутешествовать по лесу и поплавать в одной или в другой заводи.
Одним из вечеров той поры мама по обыкновению пришла со мной к заводи нашей, чтобы забрать улов.
Усадив меня на любимом мной холмике, она поплыла к дереву, за подводный корень которого утром прикрепила ловушку для рыбы. Прежде я послушно дожидался ее на холмике, но тем вечером сполз с него и очутился в воде. У берега тогда мне было ее по пояс, но шажок-другой, и меня поглотила глубина. Забарахтавшись, я стал то выныривать головой на поверхность, то идти обратно ко дну. Отчаянно и тщетно сражаясь с водной стихией, от неожиданности и страха я не издавал ни звука. На производимый мною, крохой, тихий плеск мама внимания не обратила. Уж очень походил он на привычный плеск воды, омывающей берег заводи и деревья в ней.
Но мои злоключения увидел Тыр.
Уже несколько вечеров кряду он появлялся лишь у нашей заводи, потому что заприметил у нее меня. Все эти вечера Тыр тайно наблюдал за мной, пока я с мамой был у заводи, и в итоге я ему приглянулся. Он почувствовал родственность наших душ.
Душа внутри нас. Ее не увидеть глазами, не пощупать руками, но она есть, и она живая: радуется и тоскует, смеется и плачет вместе с нами. Душу нельзя ударить, но можно обидеть грубым словом и дурным поступком. Ее нельзя погладить, но можно приласкать теплым словом и добрым поступком. Живые существа познают друг друга своими душами.
Мама не рассказывала мне о душе ничего такого. С годами ее суть я осознал сам.
− « −
В вечер моего непослушания Тыр тоже не спускал с меня глаз, прячась за ближайшим к берегу завалом. Как он признался мне многим погодя, ему нестерпимо хотелось подпрыгнуть ко мне и лизнуть меня в щеку. Но он остерегался моей мамы.
Когда же я оказался в воде и стал тонуть, а Тыр понял, что моя мама ничего из этого не видит, не слышит и на помощь мне не придет, он громко заголосил: ”Тыр-тыр-тыр-тыр!..”
Не дожидаясь, пока мама, услышав его, сообразит, в чем дело, мой будущий друг выметнулся из-за завала и, перейдя на бедовый свист, ринулся к берегу заводи.
Домчавшись до него, он со всего маху прыгнул в воду и оказался подле меня, барахтавшегося из последних сил. Я ухватился за шерстку на его спине, и со мной он поплыл назад к берегу.
Когда мы оказались у него, подоспела и мама.
Она обернулась на странные громкие звуки, которые издавал мой спаситель, и увидела его и мое чудесное спасение.
Бросившись к нам, мама вытащила меня на берег. Мне было трудно дышать, так как в мои легкие попала вода. Я сильно кашлял, и с кашлем вода вырывалась наружу. Но вскоре в легких ее не осталось совсем, и ко мне вернулось нормальное дыхание.
Убедившись, что с моим самочувствием сделался порядок, мама обратила свой взор на Тыра. Он к тому времени успел выбраться на берег, стряхнуть с себя воду и прихорашивался, причесывая коготками взлохмаченную шерстку.
Не дав ему завершить сию гигиеническую процедуру, мама схватила его в охапку и стала горячо целовать его в мохнатые щечки.
“Тыр-тыр-тыр-тыр”, − с тревогой пробубнил Тыр, не зная, чего от него надо моей маме. Ведь морские свинки не целуются, как люди.
Но дальше Тыр бубнить не стал, потому что мамины поцелуи пришлись ему по нраву. Тыр почувствовал, что происходили они от сердца.
Прекратив тревожиться, он в мыслях передал маме следующее:
− Я с Вами не знаком и оттого не совсем Вас понимаю. Но мне приятно то, что Вы делаете.
Для Тыра это было первым общением с людьми, и он только начинал испытывать на нас свои телепатические способности. Но, адресованные моей маме, его мысли достигли ее. Больше того – они достигли меня тоже.
Я нисколько не удивился прочтению чужих дум, как многому из того, что приводит в удивление взрослых, не удивляются дети.
Мама же вздрогнула и, прекратив расцеловывать Тыра, стала смотреть на него с неверием, что ей передались его мысли.
− Да-да, Вы действительно “услышали” меня своим умом. Я могу передавать свои мысли и узнавать мысли других. Также я могу понимать чувства других, − подумал Тыр, глядя на маму своими лукавыми глазами-бусинами.
− Ну и ну! − воскликнула мама, продолжая держать Тыра в объятиях.
Она таки убедилась в его телепатических способностях.
− Вы меня не обидите? – все так же мысленно поинтересовался он у нее на всякий случай.
− Нет! Что ты, дитятко?! Спаситель! Я никогда тебя не обижу, и всегда помогу, если понадобится. − Мама почему-то вмиг распознала, что Тыр − малыш, как и я.
− Тогда Вы меня сейчас отпустите, а то мне домой пора. Но разрешите прибежать сюда завтра вечером и поиграть с Вашим сыном Артемкой, − снова обратившись к маме, промыслил Тыр.
− Конечно, прибегай. Конечно, играй, − ответила мама, выпуская Тыра из объятий.
Она уже поняла, что мое с ней родство и его степень Тыр распознал из ее мыслей и чувств. А мое имя стало известно ему как из ее мыслей, так и потому, что постоянно было у нее на устах.