− Можно я лизну Артемку на прощание? – испросил Тыр напоследок дозволения у мамы.
− Лизни, коль хочется, − улыбнувшись, сказала она.
Тыр метнулся ко мне молниеносным прыжком, и на моей щеке запечатлелось мокрое касание его язычка.
Лизнув меня, Тыр заливисто свистнул, взбрыкнул и понесся в направлении речки.
В лесу за ней обитала его стая.
− « −
Помню, еще в начале нашей дружбы я спросил у Тыра, как члены его стаи общаются меж собой. Мне казалось, что одних только звуков, которые они способны издавать, как и он, для этого мало. Тыр дал ответ, что в большей степени члены его стаи общаются меж собой в мыслях. Так, как это делает он, общаясь со мной и моими родителями.
− « −
Тыр убегал столь стремительно, что его целостный облик не улавливался взглядом.
Он убегал, а я ощущал его счастье. Он был счастлив, что познакомился со мной.
Тыр торопился домой не один, а с исполнившейся мечтой!
Она летела перед ним светлым облачком, и в том облачке был человеческий ребенок по имени Артемка, оставшийся стоять на извечно летнем берегу лунной заводи.
− Как тебя звать, дорогой?! − крикнула ему вдогонку мама, почти не надеясь получить в своих мыслях ответ.
Слишком уж далече всего за несколько мгновений умчался звериный детеныш.
Крикнув, мама вспомнила, как он голосил, а потом бубнил свое ”тыр-тыр-тыр-тыр…”, и подумала, что хорошо бы было звать его Тыром.
Тем же мигом из мира мыслей донесся ответ: “Как подумали, так и зовите”.
− « −
С той поры я дружу с Тыром. Первые годы дружбы за нами присматривала моя мама, так как и она, и мой отец были уверены, что мы еще слишком малы для самостоятельных встреч. С четырех с половиной лет я получил свободу в передвижении к нашей заводи и смог отправляться на встречи с Тыром в одиночку. Единственно, пришлось дать родителям слово, что находиться в воде я буду исключительно вместе с Тыром. Свое слово я держу.
− « −
Одевшись и обувшись, я поправил под безрукавкой маленький мешочек, который всегда носил на шее.
Родители тоже носили такие мешочки. Всем нам их сделала мама. Материалом для них стали все те же шкурки сусликов.
Для начала мама вырезала из шкурок три круглых кусочка и двенадцать узеньких полосок. Далее, проколов по краям кусочков много дырочек и продев в дырочки на каждом кусочке по полоске, мама затянула полоски и завязала их на узелки. Края кусочков собрались гармошкой, и получились мешочки. Из остальных полосок мама сплела три косички, чтобы мы могли носить мешочки на шеях.
В мешочках находилась слюна дракона − самого большого и кровожадного хищника приютившей нас планеты.
Была она едко зеленого цвета, густой и вязкой, а еще обладала очень сильным и крайне неприятным запахом, который, собственно, и был запахом дракона.
Этого запаха сторонились все крупные звери планеты, включая хищников, которые, безусловно, представляли для нас опасность.
Сторонились они его потому, что драконы на них охотились.
Эти звери становились добычей драконов, когда ходили на водопой к большой реке, которая существовала на планете, или когда появлялись на других открытых пространствах планеты.
В лесу драконы ни для кого угрозы не представляли, потому что были чересчур громоздкими созданиями, чтобы в него попасть, а тем более по нему передвигаться.
Но это понимали мы, люди, а звери, на которых драконы охотились, не понимали, и тем слюна дракона сберегала наши жизни.
Звери мелкие запаха дракона не чурались, и вообще не реагировали на него никак. Видимо, потому, что ввиду незавидных своих размеров не изведали драконьих зубов в поколениях.
Это было здорово! Ведь иначе вся пузатая мелочь сбежала бы из нашей округи от идущего от нас запаха дракона. И каким бы тогда мясом питалась моя семья? Никаким!
Раз в неделю все мы развязывали свои мешочки, чтобы обработать себя их содержимым. Именно неделю держался на нас драконий, с позволения сказать, дух.
Каждый захватывал пальцем немного слюны дракона и смазывал ею места на теле, где запах сохраняется дольше всего: области за ушами, заднюю часть шеи, внутренние поверхности локтей, задние поверхности коленей и пупок. Волосы (на них запах сохраняется тоже долго) мы слюной дракона не пачкали. Довольно было и без того.
По мере надобности мы пополняли наши мешочки из запаса, которым обладали.
Мы могли бы и не носить на шеях эти мешочки, но носили, поскольку с ними чувствовали себя в большей безопасности.
То, что я купался, не снимая мешочка, и он через дырочки пропускал в себя воду, содержащейся в нем слюне дракона не вредило. Наоборот, контакт с водой способствовал ее сохранности, и мы с родителями ежедневно ей такой контакт обеспечивали.
Попала она в наше распоряжение по воле случая, о котором речь впереди. Однако пришла пора сказать, что ее запах имел свойство въедаться во все вокруг. Въелся он и в Тыра.
Запах Тыру не нравился. Как, собственно, и нам самим. Но из любви ко мне друг притерпелся к нему.
В стае друга тоже притерпелись к въевшемуся в их соплеменника запаху дракона, поскольку уважали нашу дружбу.
Когда, подросши, я смог понять, как опасны для Тыра его одиночные путешествия по лесу, он стал жаловаться мне, что от него уж совсем безысходно разит драконом. Я с фальшивым недоумением в глазах пожимал плечами, старательно изгоняя из своей головы мысли, как украдкой на исходе каждой недели ухитрялся мазануть слюной дракона по шерстке друга. Я переживал за него!
Его стая всегда держалась сообща и могла за себя постоять.
Взрослые и подросшие члены стаи, почуяв приближение опасного чужака, образовывали, как упоминалось ранее, круг, в котором прятали малышей.
Заняв таким способом оборону, они выставляли напоказ свои длинные и острые передние зубы. Те глубоко протыкали тело решившегося на нападение хищника, и раны от них плохо заживали.
Хищники не понаслышке знали о поражающих свойствах зубов морских свинок и на рожон старались не лезть.
Но Тыр был одним таким в стае, кому не сиделось на месте. Сызмальства, как уже говорилось, его одолевала любознательность, и он начал в одиночку путешествовать по лесу. Познакомившись со мной, он каждым вечером стал проделывать путь ко мне и обратно все через тот же лес. Одиночные смелые вылазки делали Тыра уязвимым перед хищниками. Он осознавал свою уязвимость и свой риск. Однако натуру не переделаешь, и Тыр вновь и вновь шел у нее на поводу.
Чтобы обезопасить себя по максимуму, он наловчился передвигаться стремительно, воспитал в себе смекалку и находчивость, приучил себя ежесекундно быть начеку, не упуская из виду ни малейшего шороха, ни любого подозрительного запаха.
Но я не мог положиться на предпринимаемые Тыром меры безопасности и не переставал исподтишка наносить слюну дракона на его шерстку, потому что слишком любил его.
− Можно ли любить слишком? − спросил я как-то у мамы.
− Только так и можно любить, если по-настоящему, − ответила она.
Тогда я понял, что моя любовь к маме, отцу и Тыру – настоящая!
− « −
Буквально на чуточку мы с Тыром прилегли на холмике и стали смотреть на Белую Луну.
В этот вечер у нас не было времени, чтобы рассуждать о чем-либо. Но обычно мы рассуждали. В том числе о Белой Луне.
Я считал, что побывать на ней вполне возможно. Летали же такие, как я, то есть люди, на Луну Земли! Были бы они здесь, обязательно бы создали аппарат для полета на Белую Луну и на нее бы отправились.
Тыр полагал, что добраться до Белой Луны невозможно.
Я никогда не спорил с ним. Он не спорил со мной. Каждый из нас приводил свои доводы и внимал доводам другого. Для нашего общения были свойственны обоюдное внимание и уважение чужого мнения.
Тыр знал, что я родом с планеты Земля, но мое происхождение значения для него не имело. Важным для него являлось, что я существовал на свете и мог быть рядом с ним.
Хотя Белая Луна отлично просматривалась сквозь прозрачную листву древесных крон, она выглядела усыпанной ветвями. Ибо листья растут на ветвях.
Тем не менее, ветви не мешали созерцать на ней темные и светлые пятна, которые, как мы с Тыром думали, могли быть материками и океанами.
− « −
От созерцания Белой Луны нас отвлекли донесшиеся со склона холма шорохи. Тыр рывком присел на задние лапки и опасливо вскрикнул: “Тыр-тыр!” Его зоркий взгляд устремился на склон холма, а нос заходил ходуном, распознавая запах нашумевшего. Спустя мгновение-другое к Тыру вернулось спокойствие, и он осведомил меня, что идет моя мама. Но я и без него почувствовал маму. У Тыра имелся нюх, а у меня интуиция − нюх внутренний. Мама называет его “шестым чувством”.
− Добрый вечер, мои дорогие, − поприветствовала нас мама, показавшись среди деревьев.
Я ответил маме тоже устным приветствием, а Тыр, как всегда, выразил радость от встречи, затеяв носиться взад-вперед и кругами, брыкаться, делать прыжки с разворотом и уморительно потряхивать головой.
Мама заулыбалась. Повадки Тыра ее очаровывали.
И вообще она полагала, что моему другу присуща особая магия, которая проистекает из его душевной открытости и доброты.
Тыр совладал с бурей чувств, когда мама была уже на подходе. Подскочив к ней, он прижался к ее ногам. Она наклонилась к нему и, обняв, пощекотала носом его ушки. От удовольствия Тыр тихонько запищал.
По устоявшейся традиции и искренне переживая за моего друга, мама поинтересовалась, как прошел его день. Тыр с радостью сообщил ей о своей победе над голубым лисом.
Радость Тыра, однако, маме не передалась. Она нахмурила брови и с тревогой в голосе произнесла:
− Впредь, Тыр, будь осторожным с этой хитрой бестией. Лис − везде лис. Хоть на Земле, хоть на этой планете. Хоть рыжий, хоть голубой.
− Мне грозит опасность? − вопросил Тыр к маме своим непревзойденным телепатическим способом.
Тщательно подбирая слова, мама ответила:
− Он не простит тебе своего позора и постарается отомстить. Ты должен предпринять дополнительные меры безопасности.
Меня охватило сильное волнение. Я припомнил коварный способ лиса охотиться из неожиданной засады. Бывало, я и родители ненароком видели, как, орудуя своими цепкими когтями, лис взбирался повыше на стволы деревьев и там выжидал добычу, а выждав, сверху набрасывался на нее.
Незаметно развязав узелок на своем мешочке, я зачерпнул пальцем слюны дракона и провел им по спине друга, будто погладил. То была добавка специально для лиса.
− Что ж, я научусь бегать еще быстрее! – отослал Тыр маме свою решительную мысль.
− Правильно, − похвалила его мама, − потому что лис − не промах. Он незаурядный хищник. Наверное, когда он был лисенком, в силу его детской наивности запах дракона для него срабатывал, отпугивая от нас, тебя и твоей стаи, которой запах передавался тоже. Если и не срабатывал, то он попросту не лез к тем, кто больше его или же ему ровня, поскольку силенок тягаться было еще маловато. Но теперь лисенок стал лисом, вошел в свою полную силу и, несомненно, понимает, что ни мы, ни ты и твоя стая − не драконы. Его уже не проведешь, как остальных, на подобных штучках.
− Мне тоже так кажется. Сужу по злокозненному взгляду, какой он бросил на меня сегодня убегая, − подумал Тыр.
Мое сердце зашлось в панике от слов мамы и согласия с ними друга. Получалось, что я тщетно пытался защитить его от лиса содержимым своего мешочка. С другой стороны, запах дракона, как следовало из тех же слов мамы, основанных на нашем семейном опыте, отпугивал всех прочих, опасных для нас, Тыра и его семейства, хищников. Потому что по уму те не могли тягаться с лисом. Значит, прок от моих действий в защиту друга все же был.
Между тем мама обратилась ко мне:
− Артемка, нам тоже нужно предпринять дополнительные меры безопасности. В общем, с завтрашнего дня ты всегда будешь уходить в лес с факелом. Мы с отцом тоже. Огня даже лис поостережется.
− Хорошо, мамочка, − послушно ответил я.
− « −
На склоне холма, среди деревьев, завиднелось плавающее пятно огня. Это отец поводил по сторонам факелом, выглядывая нас с мамой.
Он, конечно же, подтопил в нашей пещере печь, чтобы в той быстрее сварилась уха из части ожидаемого улова, и подбросил ветвей в костер, горевший снаружи пещеры, на котором поджарилась бы часть другая. Отец делал так всегда, а потом с факелом встречал меня и маму.
Мама взялась за корзину с уловом и стала его разглядывать. Увидев под уклейками рака, обрадовано заморгала.
Раков мама накалывала на ветки, обломанные ею с того или иного лесного кустарника, и обжаривала над костром. Готовые раки остывали, и, разломив панцири, эту хитиновую броню раков, мама с аппетитом вкушала богатое йодом мясо, которое скрывалось у раков под панцирями.
Мы с отцом если раков и ели, то без энтузиазма, а лишь для пользы, так как организму для здоровья необходима пища разнообразная.
− « −
Мама все еще разглядывала улов, когда Тыр захрустел раздобытой с куста по соседству веткой, несчетное количество которых он сгрызал за день.
Хруст зазвучал чересчур уж громко, что говорило о намерении Тыра откланяться. В такте ему отказать было трудно.
Распознав намек, мама отстранилась от улова, чтобы попрощаться с Тыром. Пожелав ему счастливого пути, она чмокнула его в обе мохнатые щеки.
Заполучив прощальную ласку моей мамы, Тыр метнулся ко мне. Мы обнялись, и он помчался в сторону речки.
Я увидел, что друг действительно прибавил в скорости, как и обещал моей маме. На душе у меня полегчало.
Мне передалось, что и на душе у мамы сделалось легче. Полным надежды взглядом мама всматривалась в тот кусочек леса, где в последний раз промелькнул Тыр.
Ощущая единство в нашей любви к нему, мы с мамой прижались друг к другу.
Постояв так немного, мы взялись за корзину с уловом и направились к месту нашего домашнего очага.
Белая Луна освещала нам путь, а маяком, к которому мы устремлялись, служил огонь отцовского факела.
Глава 2. Чужой мир
Я появился на Земле и был долгожданным ребенком.
Родители поженились рано: еще студентами-второкурсниками. Проживали они в общежитии, перебивались на свои небольшие стипендии и позволить себе детей не могли. Как говаривала, вспоминая, мама: “Ни своего жилья, ни денег − какие уж тут дети!”
− « −
Из рассказов мамы я понял, что жилье на Земле несоизмеримо комфортнее, чем наша пещера на холме неизвестной планеты.
Про деньги мама подробно растолковала мне, что ими являются разрисованные отрезки бумаги, которые именуются “денежными купюрами”, и отчеканенные из недорогих металлических сплавов кружочки, называемые “монетами”.
На Земле − не как на Планете Белой Луны и Красного Солнца, где все достается бесплатно: вода в речке, рыба в заводи, дичь в лесу… − перечислять можно бесконечно.
На Земле почти все – чужое, и люди вынуждены зарабатывать деньги, чтобы на них приобретать у других то, что необходимо им для жизни.
Мы на этой планете тоже много трудимся, но только на себя. На Земле же принято работать и на себя, и на других.
Однако ничего не попишешь, уверяет мама, − таков закон жизни человеческого общества. Людей на Земле много, и они способны выживать, лишь помогая друг другу.
Вот только есть на Земле люди без совести, которые несправедливо присваивают себе гораздо больше, чем им нужно, и тем обездоливают других, но это тема для отдельного разговора.
− « −
На предпоследнем курсе университета родителям предложили распределение на работу в сельскую местность, где для жительства каждой молодой семье выделялся отдельный коттедж с земельным участком. Родители без колебаний подписали договор о таком распределении и решились меня родить. Не найти где-то в капусте, не ждать от какого-то аиста, а взять и по-настоящему родить.