– А чего?
– Веревочку ему надоть было спустить!
– Так я и спустил!
– С ведром?
– А чего?
– Ох, остолоп! – хлопнул себя ладонью по лбу царь Антип. – Жив-то хоть Филька али как?
– А чего ему сделается-то? – пожал плечами Иван Царевич. Очень уж сильно обидные слова царя-батюшки за душу его зацепили. Ведь как лучше хотел, человека спас. – Оклемается, чай, не впервой.
– Энто как так? – насторожился царь-батюшка.
– А очень просто: он уж дважды едва не утоп по хмельному-то делу, – охотно пояснил царю Антипу Семен Потапыч, опередив Ивана Царевича. – А покамест спасали, в единый раз веслом по башке получил, а в другой – мосток сложился да и рухнул на него вместе со всей челядью, что боярина из воды вынимала.
– То-то я гляжу, странный он какой-то, – покосился царь-батюшка на завозившегося на полу боярина Филимона, – словно с башкой у него чего так. Значит, отойдет, говоришь?
– Не впервой, – повторил боярин Семен, пожевав губами.
– Это ж сколько времени, сукин кот, угробил на простую-то работенку, – взялся заводиться царь Антип. – Сказал как человеку: поди, разыщи сыновей. А он что? В колодец полез, дурья башка! А где Данила-то с Козьмой?
– Так он их позвать-то и не успел, – откликнулся Иван Царевич.
– Ну, Филька!.. – выдохнул в чувствах царь Антип.
– Так я их сейчас кликну, – Иван Царевич с готовностью шагнул к дверям.
– Куды? – пристукнул посохом царь-батюшка. – Стой здесь! Сами заявятся. Жрать как приспичит… О, чую! Один ужо здесь.
И вправду, в неплотно притворенную дверь сквознячком потянуло перегарный дух, а через один момент и сам Козьма объявился: морда отекшая, глаза красные, что у твоего кролика, нос сигнальным огнем светится-полыхает. А вонища от него стелется по зале – не приведи господи! Бояре тут же носы в воротники поутыкали. Более выдержанный царь-батюшка лишь поморщился.
– А, Козьма! По здорову ли?
– Здоров, отец, – проскрипел Козьма, недовольно обводя оловянными глазами пустое помещение. Ни стола тебе, ни снеди – опоздал, что ль?
– Часы повернул?
– Ага, как есть повернул.
– И сколько ж натикало?
– Да, почитай, восемь вечера, да еще четверть сверху.
– Вечера, говоришь? – прищурил левый глаз царь-батюшка.
– Ага, как есть.
– Так чего ж ты есть-то заявился, коли ужин тю-тю ужо?
– Так я энто… водицы испить, – выкрутился Козьма. – Вот напьюсь и пойду бдеть.
– Потом бдеть будешь! А покедова стой, где стоишь. Ты ужо так набдел, что в помещении дыхнуть нечем.
– Как скажете, – безразлично отозвался Козьма.
– А вот и Данила пожаловал, – обрадовался царь-батюшка, видя, как в двери втискивается средний сын. – С чем пожаловал, сынок?
– Куренка вот подстрелил, – гордо вытянул руку Данила-охотник. В руке его покачивалась курица-пеструха с обвисшими скрюченными когтистыми лапками и вываленным из разинутого клюва языком.
– Угу, – понимающе кивнул царь Антип. – Во дворе что ль?
– Скажете тоже, отец, – разобиделся Данила. – То в лесу случилось.
– Да неужто кур в лесу разводить зачали?
– Ничего вы, отец, в дичи не смыслите.
– Да уж куда мне! Так ты бы еще яичек с десяток или поболе настрелял что ль. Больно яичницы хочется. А сало – слышь, Данила? – сало там, в лесу нигде крыльями не взмахивало, ась?
– Не взмахивало, – буркнул в ответ Данила, пряча куренка за спину.
– Жаль, – показно расстроился царь-батюшка, – а то бы яичница с салом была. Ну да ладно. Куренка на кухню снеси, да поскорее возвертайся. Дело у меня до вас, сыны мои.
– Ага, – Данила вывалился из залы и утопал, скрипя половицами и сотрясая здание грузными шагами.
Остальные молча оглядывали пустое помещение, всякими знаками намекая царю-батюшке, что пора уж и за трапезу приниматься.
Они и губами шлепали, и облизывались, и зубами цыкали, и животы чесали, а все впустую. Царь Антип словно не замечал знаков тех. Сидит себе на троне, мурлычет чегой-то под нос да притопывает. Ждет, значит, когда Данила вернется.
Данила обернулся быстро, хрустя на ходу с голодухи сухарями, но, заметив хмурые лица, тут же ссыпал сухари в карман, наспех проглотил те, что во рту перекатывал и преданными глазами уставился на царя-батюшку.
– Значится, так, – нарушил молчание царь Антип. – Бояре мне тут мыслю дельную подали: обженить вас надобно.
– Че-его-о? – протянул Козьма недовольно, сдвигая сальную шапку набекрень.
Остальные сыновья лишь рты поразинули, так их поразило известие сие нежданное-негаданное.
– Да на кой они, бабы-то энти?! – замотал головой Козьма.
– Цыц, вобла пивная! – саданул царь Антип посохом в пол. – Не твово ума дело, на что. А как сказал, так и будет.
– Дело ваше, отец, а только я несогласный.
– В поле пойдешь – сеять, пахать да коров за титьки дергать! – грозно свел брови царь Антип.
– А чего сразу в поле-то? – разом скис Козьма. – Чуть что – сразу в поле.
– Так чего выбираешь?
– Ладно уж, давайте бабу, коли так, – Козьма содрал с головы шапку и хлопнул ей об пол.
– Я те кто, Козьма? – пуще прежнего разозлился царь-батюшка, – торгаш какой непотребный али сваха, баб тебе доставлять? Сам найдешь.
– Так у меня работы – во! – сжал пальцами горло Козьма.
– Обождет твое «во».
– Не обождет, – буркнул Козьма.
– Обождет!
– Нет!
– В поле!!!
– Так бы сразу и сказали, а чего ругаться-то? Чуть что – сразу ругаться.
– И шапку подбери. Не на базаре, чай, шапками кидаться.
– Шапку, шапку, – проскрипел Козьма, но шапку подобрал и зажал в руках. – Где их искать-то, баб энтих?
– А и вправду, – призадумался царь Антип. – А, бояре? Где у нас бабы-то водятся?
– Бабы – они везде водятся, – степенно покачал головой боярин Семен Потапыч.
– Вот помню случай был… – отозвался с полу боярин Филимон, который уже пришел в себя, да только лежал тихонько да к разговору прислушивался – не об нем ли толкуют.
– Цыц, стукнутый! Лежи себе, сохни.
Филимон тут же заткнулся, прикрыв глаза, будто уснул опять.
– Так где, говоришь, Потапыч? – вновь обернулся царь Антип к боярину Семену.
– Везде, батюшка наш, куды ни плюнь.
– Точнее.
– А точнее, так у меня три дочки на выданье.
– Во-он ты куды плюнул! – поправил царь Антип корону концом посоха. – Породниться, значится, хочешь.
– А чем мои других хуже? – выкрутился боярин Семен.
– А мои? – встрепенулся лежащий на полу боярин Филимон. – Мои тоже ничего!
– А их тоже, того, веслом? – уставился на него царь Антип.
– Зачем веслом? – похлопал глазами Филимон, воздевая себя на непослушные ноги и ища глазами свой посох.
– Мало ли, может у вас энто наследственное, хе-хе.
– Ха, ха-ха! – загоготали бояре.
– Скалкой было, для порядку.
– По башке?
– Зачем по башке?
– Да так. Веселый ты, человек, Филька.
– Ага, ну да, – поспешно согласился тот, выжимая руками полы кафтана.
– Еще у кого дочки? – царь Антип обвел взглядом бояр.
– Да, почитай, у кажного по две, по три, – ответил за всех боярин Семен Потапыч.
– Расстарались вы, бороды многогрешные, – прицокнул языком царь-батюшка. – Так что ж делать-то будем, ась?
– Да бери, надежа-царь, моих, и всего делов! – стукнул посохом боярин Семен, гордо выпрямляя спину. Луч солнца коснулся его кафтана, и тот заблестел, засиял шитьем золотым.
– А чего это твоих? – вскочил со скамьи боярин Трофим. – Мои-то, чай, не хуже будут.
– Молчал бы уж, – бросил ему боярин Семен. – Сравнил тоже!
– Ты на что енто намекашь, ась? – борода у боярина Трофима встала дыбом, глаза выкатились, наливаясь гневом. – На что намекаешь, я тебя спрашиваю?
– Знамо, на что! У дочек-то поспрошай. Особливо у старшей.
– Ах ты…
– Ну, ты, не балуй, – погрозил ему посохом боярин Семен.
– А мои?! – поспешно вскочил вслед за Трофимом боярин Василий. – Мои тоже, чай, не пальцем деланные!
– А ты, Васька, не встревай! – прорычал в бороду боярин Семен.
– Да-да, ты лучше помолчи! – поддакнул ему Трофим.
– Чего это я молчать должон?
– А того!
– Чего – того?
– Того самого!
– А в глаз?
– А в лоб?
– Ах ты…
Бац!
Хлоп!
Хрясь!
– О-ох, уби-или! Обезглазили! – заголосил боярин Трофим, вертясь на месте и держась за глаз.
– Мое ухо, ухо мое! – взвизгнул боярин Василий.
– Что ухо! У меня искры из глаз! О-ох, свет в очах померк… – прорычал боярин Семен, потирая зашибленный лоб. – Ну, пес смердячий!..
Хлоп!
Бац!
Хрясь!
– Ау!
– О-ох!
– У-у-ы-ы!
– Цыц! Прекратить! – не вытерпел царь Антип.
И возня в думском углу враз стихла, будто и не было ничего. Бояре сидели рядком, преданно взирая на царя-батюшку.
– Безобразие! Вам тут чего, харчевня али царские палаты? Раздухарились, орлы, крыльями размахались. Ух, я вас!..
– Дак мы, царь-батюшка, – осторожно подал голос боярин Трофим, пытаясь проморгаться правым опухшим глазом.
– Молчать!!! Сватья, чтоб вас, тестюшки дорогие.
Бояре думские стыдливо потупили очи и надули губы. Неясно только, вину свою осознали али обиду на морды налепили.
– Вот так! А будет, как скажу. Пока вы тут посохами размахивали да за бороды друг друга таскали, мысля мне пришла: дадим детям луки тугие да стрелы каленые, выйдут они во чисто поле…
– Как, отец? Опять в поле? – перепужался Козьма, аж присев чуток. – Так вы же сказали…
– Да ты дослушай сперва, а потом уж энти, как их… реверансы откалывай.
– Но ведь поле… – пробормотал Козьма.
– А я бы сейчас груздёв моченых отведал, – мечтательно облизнулся боярин Филимон.
– Это ты к чему, Филька, сказанул? – повернул к нему голову царь Антип.
– Энта, как ее… атсосанция наклюнулась: каленые – моченые, – покачал рукой боярин Филимон из стороны в сторону, будто ходики маятником.
– Ага, – скумекал царь Антип. – А у меня тоже кой-чего наклюнулось. Вот послушай: груздей – плетей.
– Да за что же, отец родной?!
– А за глупость, Филька. А может, огреть чем тебя по башке, шоб не встревал в умные беседы со всякими глупостями, ась? Груздев ему, видишь ли!
– Нет, нет, – попятился боярин Филимон и опустился на скамью, – я тута вот посижу.
– Значится, – продолжал царь Антип, – как я ужо сказывал, выйдут они во чисто поле, натянут тетивы да и пустят по стреле на кого Бог пошлет. Вот и узнаем, какая да откель кому баба.
– Умно… Гениально… Сногсшибательно… – зашептались бояре. – Умопомрачительно… эх, груздёв бы…
– То дело, отец, – произнес Данила, прикинув так: стрела – она ведь дура дурой, куда полетит, то никому не ведомо, да и вряд ли угодит в то место, где бабы-то водятся-произрастают.
Царь Антип кивнул.
– А ты что скажешь, Иван?
– А что тут говорить. Тут ведь, кто косу носит, тот и сено косит.
– Это ты к чему? – насторожился царь-батюшка.
– Присказка такая, отец. Вы корону носите, стал-быть, как скажете, так тому и быть.
– Ох, Ванька! – погрозил ему царь Антип пальцем. – Хитришь все. Ну, на том и порешим.
– А я? – подал голос Козьма.
– Чего – ты? – оделил его царь Антип недобрым взглядом.
– Меня забыли спросить! – ткнул себя шапкой в грудь Козьма.
– Вот именно, что забыли, – хмыкнул царь Антип и отвернулся. – Эй, кто там! Собирайте на стол, трапезничать пора.
– Так ведь, стольничий-то того, – напомнил царю-батюшке боярин Семен, – улетучился.
– Ах да, – спохватился царь Антип. – Ну, Филька, принимайся за дело.
– Я… – начал было подниматься со скамьи боярин Филимон.
– Я сам соберу, отец, – вызвался Иван Царевич, выступив вперед. – А то ведь опять чего не так пойдет, и сберемся мы не заптракать, ан как раз ужинать.
– И то верно, – призадумался царь Антин, но ненадолго. Пузо уже ворочаться зачинало и тянуло так неприятно. – Токма поскорее обернись. Шамкать больно охота.
– И груздёв не забуть! – крикнул вослед Ивану Царевичу боярин Филимон, и все посмотрели на него.
– Чего? – смущенно повертел тот посох в руках, но никто ему не ответил, лишь царь Антип головой покачал да вечно сползающую с головы корону поправил.
И никто не заметил, как совсем маленькая лягушка, мирно до того сидевшая в уголке под скамьей, проскакала к дверям, выскочила в них и была такова. Она услышала и узнала, все, что ей было нужно.
Глава 4. На кого бог послал
Чисто поле под ясным синим небом простиралось версты эдак на две-три во все стороны. Справа и впереди тянулся ввысь сосновый лес вперемежку с осинами да березами. В него на самом краю поля вклинилась небольшая деревушка с покосившимися, вросшими в землю домишками. Слева выстроились дома побогаче – то были лавки купцов и мастерские ремесленников. За ними возвышались двухэтажные постройки – эти принадлежали боярам не шибко богатым. Позади же поля (верней, в самом начале его) располагались царский терем с пристройками и башенками, церквушка, колокольня, позади них раскинулась базарная площадь и рвались в небо терема зажиточных бояр. За ними имелись еще поля и деревни, но выбор, как можно понять, у царевичей невелик оказался, и оттого на душе у них ясно было и светло – никому из них не хотелось обременять себя столь ответственным делом, к каковым, разумеется, относился брак. Помните, еще Сократ говорил: «Попадется хорошая жена – станешь счастливым. Плохая – станешь философом». Счастливы царевичи были и без того, а философами им вовсе не хотелось становиться, тем более, через подобный печальный факт.
Но царь Антип оставался непреклонен, и царевичи уповали лишь на удачу, вернее, на стрелу, да минует она двор бабий, поворотят ее от их ворот силы небесные да непогода… Впрочем, откуда ей взяться-то непогоде, коли солнце светит вовсю и ни дуновения ветерка. А силы небесные – так им, понятное дело, боле заняться нечем, как стрелы ворочать да царевичей от участи неминучей избавлять.
Так колебались молодцы, стоя с луками тугими во чистом поле да вертя головами. Увидал царь Антип колебания их да хитрые огоньки в глазах Данилы и решил: «Э-э, нет, сынки, так дело не пойдеть!» – а подумав так, тут же внес нужные поправки.
– Завязать им глаза, шоб не лупали ими да не метились больно! – отдал он приказ, когда Данила уж было изготовился пустить свою стрелу в сторону леса.
– Это еще зачем? – возмутился Данила, опуская лук.
– Надоть так, – пресек лишние разговоры царь-батюшка, топнув сапогом. – Вяжи глаза!
Делать нечего. Завязали сыновья глаза тряпицами, а царь Антип опять тут как тут, никак ему неймется. Все повязочки самолично общупал, подтянул, отвесил нравоучительных подзатыльников Даниле с Козьмой за щелки хитрые и отдал новый приказ:
– А ну-ка, покрутитесь-повертитесь, шоб уж наверняка, – повертел он пальцем, будто мешал чего.
– Помилуй, отец родной, одумайся! – вцепился в него боярин Семен. – Они ж нас с тобой того, в ежиков сейчас превратят.
– В каких еще ежиков? – выдернул царь Антип рукав из жирных боярских пальцем. – Ну вот, измусолил, – посетовал он. – Сколько раз уж говорено было: вытирай руки об скатерть! Нет, хари бескультурные, все об себя да об меня норовят.
– Прости, царь-батюшка, – боярин Семен только собрался обтереть руки о кафтан, но остановился, поглядев на ладони, – но ежики из нас будут что ни на есть натуральные. Или энти, дикобразы! Они ж ни черта не видят.
– Ан верно мыслишь, Потапыч! – с ходу смекнул царь-батюшка, да как гаркнет: – Ложи-ись!
И только успели бояре с царем хлопнуться наземь кто где стоял, как Данила, раскрутившись, пустил стрелу. Стрела-то точнехонько над головами двух бояр прошла, шапки с их голов посшибала. Те только и перекрестились, глаза зажмурив. Данила-то еще ладно, а ну как похмельного Козьму поведет? Тут ведь чего хошь случиться может, как к землице ни припадай.
Между тем Данила содрал с лица повязку и увидел стрелу на излете, блеснувшую наконечником – в сторону теремов богатых унеслась. Только и рукой махнул да стон тяжкий издал: не судьба, видно, холостым ходить.