— Эгей-й! Рыболовы, давай к берегу!
Друзья переглянулись, и Петька, ни слова не говоря, взялся за весло. Эх, как это угораздило его сорвать леску.
Михаил подтянул лодку к берегу, привязал к длинной веревке камень — получился якорь.
— Ночевать будем у реки, — сообщил он ребятам. — А теперь трогаем на заветное место. Уже четыре часа.
Выплыли на озерное плесо. Михаил, положив весла, достал из мешка деревянные кружки, напоминающие юлу. Насадив чебаков на длинные поводки, пустил кружки один за другим на воду.
— Теперь смотри в оба, — предупредил он. — И ты, Пальма, карауль.
Собака лениво шевельнула хвостом и продолжала дремать на носу лодки. Вот один из кружков резко перевернулся и стал быстро вращаться, затем поплыл, рассекая воду на две струи. Собака, встав на передние лапы, слабо тявкнула.
Михаил, догоняя кружок говорил приятелям:
— Такой собаки нигде не найдешь! Молодец.
— Пальма!
Он ухитрился, схватил кружок и «засек» рыбу. На крючке болталась щука. Не успели рыболовы справиться с первой добычей, как перевернулся второй кружок.
К концу дня рыбаки собрали кружки и встали на якорь. Михаил достал из мешка три коротенькие «зимние» удочки.
Первый же окунь, добытый с большой глубины, спутал у ребят лески. Они молча пыхтели, распутывая их. Рыбачил только Михаил.
— Не горюйте, — успокоил он ребят. — Завтра будем ловить в плавнике, всего на метр глубины. Там натешитесь.
Наступил вечер. Рыболовы выехали на берег, набрали дров, вычистили рыбу и принялись варить уху. Сумерки окутали отроги Ильменских гор. Зажглась первая звезда, а потом их замигало на темном небе бесчисленное количество.
Наевшись ухи, приятели притихли. Стало совсем темно, деревья будто надвинулись на костер — страшные, грозные. Костер то медленно гас, то вновь оживал, охватывая ярким пламенем подкинутые в огонь сухие ветки. Генка жался к Петьке. Михаил, насвистывая, сделал лежанку и пригласил ребят спать. Стало совсем тихо. Ребята уснули.
РАННИЙ ГОСТЬ
Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь могучие ветви, упали на зеркальную озерную гладь.
Тихо.
Легкий утренний туман окутывает камыши. Еще не успел спрятаться в горах серп луны, а солнце поднимается все выше и выше. Протрубил утреннюю песню дикий козел. На прибрежных гальках запрыгали трясогузки, в камышах послышался всплеск щуки.
Проснулся Михаил. Заботливо накрыл ребячьи ноги шубейкой, подкинул в чуть теплившийся костер мелких, сухих веток, взял полотенце и направился к берегу.
Пальма, до сих пор мирно лежавшая у костра, вдруг вскочила и зарычала, уставившись на ближние кусты. Михаил оглянулся. С крутой, каменистой горы спускался человек.
— Тихо, Пальма!
Собака успокоилась, но неодобрительно поглядывала на приближавшегося человека.
Теперь Михаил узнал раннего гостя — это был Иван Зыков.
Он был щупловатым и низкорослым, но, видать, сильным — руки мускулистые, рабочие. Поздоровались.
— Здоров, бродяга, — улыбнулся Михаил. — Откуда ты вдруг?
Они уселись на поваленную ветром сосну.
Иван Зыков был старше Михаила. Когда-то они вместе росли, бегали на озеро, купаться, в лес по грибы и по ягоды. Но лет шесть назад судьба разбросала друзей в разные стороны.
— Голоден? Уху вчерашнюю подогрею! — спохватился Михаил.
— Не откажусь.
Пока разогревалась уха, между друзьями начался не торопливый разговор.
— Помнишь, мечтали мы рудознатцами стать, — улыбнулся Иван. — Видно, не судьба. — Помолчав, продолжал: — Удрал я тогда из станицы, сам себе хозяин — сирота. Пристал к одному отряду. Воевать не пришлось. Был коновозчиком. Потом приняли в комсомол, состоял в отряде ЧОНа, за бандитами гонялся, сейчас в ЧК. Учиться хотел — да не время.
— А мать у меня все горевала: куда это Ванька пропал. Ты даже весточки не дал.
— Виноват, — развел руками Иван. — Замотался. Я ведь и сейчас воюю. Дорога, видишь, в заповедник привела. Теперь обязательно к вам загляну. На старом месте живете?
— Нет. Из станицы перебрались в Долгую курью, на кордон. Отец лесником стал. Я учусь в горном. Тоже в комсомол вступил.
— Завидую. А мне, видать, не один год придется за бандитами гоняться.
Только теперь Михаил обратил внимание, что лицо у Зыкова осунувшееся, усталое — наверное, провел бессонную ночь.
Иван торопливо поел ухи, потом сел на камень. Задумался.
— Чего задумался?
— Дела, понимаешь, — пояснил Иван. — Подслушал я сегодня интересный разговор, а понять, что к чему, не могу. А дело, видать, назревает интересное.
— Секрет?
— Тебе могу рассказать. Но, смотри, язык держи за зубами.
РАЗГОВОР НА БЕРЕГУ ОЗЕРА
Эту неделю я провел на старательском прииске, в Непряхино. Недавно председатель местной партийной ячейки сообщил в окружком партии, что к сторожу динамитного склада Филиппу Червонному стали наведываться подозрительные личности. Вызывает меня начальник и говорит: «Езжай». И предупредил: «Помни, никаких поспешных поступков. Твое дело выяснить, кто и зачем повадился к сторожу. Учти, что Филипп Червонный не здешний. Послан на охрану склада как бывший красногвардеец из шахтерского отряда. Вернее, после демобилизации сам попросился на этот прииск. Со здоровьишком не совсем ладно, а на копях — пыль, уголь. Проверкой установлено, что семьи не имеет, из части выбыл по болезни. Важно выяснить, что за „гости“ его навещают. Прииск только пустили. Восстанавливается четвертая, самая богатая шахта».
…В первые дни выяснить ничего не удалось. Филипп Червонный в деревне Непряхино не появлялся. Ночью аккуратно выходил на дежурство к складу. Когда приходили взрывники, он шел спать в сторожку. Под вечер появлялся на берегу Сунукуля, проверял в протоке морды и сети. Рыбу обменивал на молоко и хлеб.
Однажды, когда сторож уехал на озеро, я побывал на динамитном складе. Прихватил с собой старого коммуниста-артельщика и предъявил кладовщику удостоверение на имя: ревизора конторы «Миассзолото». Поворчав на кладовщика за беспорядки на складе, заглянул в сторожку. Она была маленькой. Кроме топчана, табуретки и очага ничего не было.
Иван замолчал, задумавшись. Потом продолжал:
— Понимаешь, Миша, какая штука. Увидел я там несколько толстых книг без обложек. Такой книгой была закрыта крынка с молоком, остальные в углу сложены. Осмотрел их, а они не русские. Бумага лощеная, старинная. Вряд ли в Непряхино такие книги имелись. Зачем они сторожу? Так и ушел ни с чем. Но наблюдение за сторожкой продолжал. Сегодня ночью и наведались к сторожу гости.
…На пост Филипп Червонный заступил вовремя. Дождался, когда кладовщик принял от напальщиков неизрасходованную взрывчатку, помог опечатать склад, ворота и уселся на скамейке, с безучастным видом посматривая на дорогу.
Наступали вечерние сумерки. Высокие рубленые стены динамитного склада сливались с темной стеной бора. Я лежал метрах в ста от скамейки, наблюдал за Червонным. Чем-то вчера не понравился мне сторож, вот я и решил присмотреться к нему. Сидит он на скамейке, ногу на ногу закинул — словно отдыхает или ждет кого.
Иван замолчал. Михаил нетерпеливо подогнал его:
— А дальше?
— А дальше совсем темно стало. Нельзя было рассмотреть, что делает сторож — совсем его не видно стало. Лишь огонек цигарки ярким угольком горит в темноте.
Лежал я и видел, как Филипп Червонный выкурил одну, потом другую самокрутку. Думаю, чего это он так нервничает. А главное, сторожит склад с динамитом и курит.
…Вдруг хрустнула ветка. Кто-то со стороны леса пробирался к динамитному складу. «Ну, — думаю, — наконец-то гость топает. Тут уж не зевай».
Сторож тоже услышал шаги. Огонек папиросы приподнялся над скамейкой и медленно поплыл по воздуху навстречу неизвестному гостю.
— Степан, ты? — спросил Филипп Червонный.
— Я, — ответил неизвестный и сел на скамейку рядом со сторожем.
— Ну как, принес?
— Принес. Еще три книги удалось добыть. Взял с полки. Сегодня старуха с внучатами картошку роет. Первые в станице начали копать. Взял книги так, что никто не видел.
— Давай сюда, — перебил его Филипп. — Переплеты целы?
— Целы. Куда им деваться?
Степан заговорил шепотом, и я не разобрал, о чем они шепчутся. Напрягаясь, я услышал:
— Слушай, Артур, а не зря ты затеял эту историю? Может, ерунда какая, а нам и так хватит. Махнем отсюда подале. В Челябе справим барахлишко и кум королю.
Какого это, думаю, еще Артура?
А Червонный отвечает:
— Молчи, дурак! По сравнению с нашим добром в книге клад!
— Пусть я дурак, да и ты не умнее, — обиделся Степан. — Слушай-ка, Артур, в Златоусте на днях я был. Завод там новый строить собираются. Рабочих видимо-невидимо понаехало. Прямо на вокзале вербовщик ходит. Уговорит кого — и сразу к столику. Запись сделает, документ заберет и деньги наперед дает. Решил я обменять свою справку на десятку. Я ведь Маскайский, и есть у меня документ, теперь ненужный. Думаю: что зря тереть его в кармане, наймусь, деньги заберу, а потом пусть они хоть целуют мою справку. Впереди меня парень здоровый стоял. Кулачищи — во! Видать, впрямь работать захотел. Кто такой? — спрашивает его вербовщик. — Шахтер, — говорит, — бывший красногвардеец Филипп Червонный…
— Врешь?! — испуганно прохрипел сторож.
— Как услышал я — и деру, — продолжал Степан. — Дрожь по коже пошла. Видать, крестник твой в больнице отвалялся.
— Незадача! — расстроился сторож. — Плохо дело. Давай-ка мотай домой, да послезавтра ночью с лошадью будь у Мохового…
И решил я выяснить, кто такой Степан. Стал следить за ним. Он направился в село, на выезде с прииска заглянул в крайний дом и через четверть часа выехал со двора на подводе.
Закрывая за ним ворота, кто-то глухим голосом проговорил: «Слышь, Репников, другорядь будешь, захвати-ка у Сутормина моток ниток. Ряжевку надо обладить…»
— Ладно, жди… — ответил Степан, и стук колес ходка заглушил его последние слова.
Вот задачка! Значит, сторож динамитного склада не Филипп Червонный, а Артур. Да и книги неспроста в сторожку носит этот Степан. Он кто? У какой-то старухи он ворует книги… Для чего? И, наконец, кто наказывал Степану Репникову взять в лавке Сутормина нитки?
Нужно найти ответ на эти вопросы. В моем распоряжении всего двое суток. Нужен совет и помощь товарищей. А связаться со Златоустом можно только из Миасса. Вот и решил я побыстрее добраться до города, не привлекая ничьего внимания. Решил махнуть напрямик, да вот невзначай встретил тебя, чему я очень рад. Давай лодку, — закончил свой рассказ Иван. — Сэкономлю часа полтора. Отдохнул, закусил. Ты мне и помочь можешь…
Зыков, рассказывая о своих приключениях, не заметил, что Петька уже не спит и жадно ловит каждое его слово. Вот он вскочил и бросился к сыну лесника:
— Миш, а Миш! Я знаю дядьку Степана. Он нас из подвалов гонял. Мы придем, а он всегда там. Да нас крапивой.
— Погоди, брат, — улыбнулся Миша. — Какие подвалы? — Петька торопливо начал рассказывать о том, что дважды встречал в подвалах полковничьего дома бывшего конюха Степана Репникова.
— Первый раз Степан не ругался, а второй как закричит: «Вы што тут паскудничаете, весь сад погубили, паршивцы!»
— А чего вы в подвалах делали? — спросил Иван.
— Ох и добра там разного, дополна! На днях с Генкой книгу с перчаткой нашли да кинжальчик. — Петька спохватился и поправился:
— Так себе кинжальчик, ржавленый весь. Его даже Бронька не взял. А за книгу нам клетку дал.
— А книга какая? Новая, с картинками? — внимательно взглянул на Петьку Зыков.
— Какие там картинки! — махнул тот рукой. — Так себе, не по-нашему даже написано. Была в книге перчатка. Белая-белая такая и тоненькая… Зимой не согреешься, а хуже замерзнешь.
— А кто такой Бронька?
— Бронька-то? А сын полковника. Выманил, шишига, книгу ни за что. — Петька передразнил Броньку: — «Бабушке читать неча», а у самих на полке три штуки стояли. Давно видел, когда еще нога болела. Мы с мамкой к старухе за иодой ходили. Такие толстые книги, в матерчатых корочках.
Зыков задумался. Потом что-то решил, видно, важное и обратился к братьям:
— Вот что, друзья. Все это важно. И чтоб ни одна душа не знала. Поняли? Не проболтаешься? — обратился он к Петьке.
— Я-то? — возмутился мальчик. — Могила! А Генке можно?
— Пока не стоит. Договорились?
— Ладно уж, не скажу, — пообещал Петька.
СОРВАЛАСЬ РЫБАЛКА
Не удалось ребятам половить в плавнике больших окуней. Иван Зыков и Михаил ушли за хворостом для костра, но вернулись почему-то скоро.
— Буди Генку, — сказал Михаил брату. — Сейчас вы поедете, а я здесь останусь с Пальмой.
Петька догадался, что Иван с Михаилом уходили нарочно, чтобы договориться о чем-то без свидетелей. Петька растолкал Генку.
— Собирайся. К дяде Егору поедем. Сорвались окуни. — Петька почесал затылок.
— Почему, зачем? — сонно бормотал Генка. Петька хотел было все выложить Генке, но, встретив внимательный взгляд Зыкова, прикусил язык.
— А что, в обход пойдем, в лес? — не унимался Генка.
— Ну, вставай же, соня! — крикнул Петька.
Генка послушно поднялся.
Даже не позавтракав, ребята и Иван Зыков собрали пожитки и отплыли от берега. Михаил на прощанье помахал рукой, свистнул Пальме и зашагал по тропе в гору.
Зыков сильно греб. Генка спросонок клевал носом, а Петьке не сиделось. Ему так хотелось поговорить. Он с силой сжимал губы, чтобы ненароком не проговориться.
Утро только началось, когда ребята с Иваном возвратились в Долгую курью. Их встретил Егор Васильевич. Иван не стал отвечать на его вопросы, а, молча пожав ему руку, увел в дом.
Через несколько минут Буланко был уже под седлом. Зыков кивнул мальчикам и сказал Егору Васильевичу: — Возьмите в обход ребят, помощники будут отличные! — и ускакал.
Егор Васильевич озабоченно погладил небритую щеку и, вздохнув, только и проговорил:
— М-мда, дела-а!
Петька все еще боролся с собой. Ему и хотелось рассказать обо всем Генке, и в то же время он понимал, что нельзя нарушать слова, которое он дал Зыкову.
— Что ты надулся, как индюк? — удивился Генка.
— В обход идем, чуешь…
Он был рад, что его тоже берут на какое-то интересное дело.
В самом дальнем краю Долгой курьи озеро мелкое. Егор Васильевич захотел доставить друзьям удовольствие.
— Не горюйте, что сорвалась у вас утром рыбалка, — сказал он. — Здесь плавни тоже добрые. Посидим до обеда. Окуньков половим. А завтра тронемся.
Ребята поплыли с лесником в дальний край курьи. У Петьки снова начал «чесаться язык». Так и подмывало рассказать Генке все. Но он изо всех сил терпел. С трудом протолкав через камыши лодку, Егор Васильевич добрался до воды, опустил леску и почти сразу же вытащил окуня.
Рыбалка началась.
ЗАГАДОЧНЫЙ ДОКУМЕНТ
А в это время Бронислав Вебер пытался раскрыть тайну спрятанных в книге документов. Как он и предполагал бумаги оказались искусно вклеенными в массивную обложку.
Выло там два листа. Один на гербовой бумаге — из французского банка, свидетельствующий о том, что ценности на сумму около двухсот тысяч рублей золотом приняты на хранение и владелец в любое время имеет право их востребовать. Мало радости доставил Брониславу этот документ. Не бывать ему в Париже, не видать отцовского золота, спрятанного в чужом банке. Зато второй лист обрадовал. На нем были набросаны самодельная карта и какая-то схема. Разобрался Бронислав: нужно найти в шахте 13 горизонт, а там есть так называемый третий восходящий. Тут-то и зарыта тайна. Шахту он знал: она была возле Карасинской дороги, на Непряхинском прииске. Бывал он там с отцом. Не мог разгадать лишь одно — что означают кружочки на схеме. «Почему рядом с ними изображен череп с перекрещивающимися костями?» — размышлял Бронислав. Копался в книгах и вдруг наткнулся. Оказывается, череп — символ на пиратском флаге. Где череп — там и тайна, там и клады. «Наверно, где нарисован череп, спрятано дорогое оружие, а в другом месте, обозначенном крестиком, — клад…» — решил Вебер.