— Коль! — догнал малышей Федя. — А ты что себе хочешь?
— Снегокат.
Ну вот, свой человек! Я даже заулыбался.
— А я, — сказала Соня, — хочу себе большую говорящую куклу, железную дорогу и большие тапочки с мишками!
Вот тебе и девчонки!
Глава 19.
Страх и риск.
На перекрёстке мы остановились и попрощались с близнецами, Дашей и Колей.
— Придёшь ещё? — спросил меня Коля.
Я кивнул. Потом, помолчав, добавил:
— Если приеду ещё. Я в другом городе живу, и сегодня вечером мы к себе поедем…
— Понятно… Ну ты приезжай!
Он широко улыбнулся на прощание, и я заметил, что переднего зуба у него нет, а глаза очень похожи на Дашины, и были они немножко задумчивые, хотя он и улыбался. Почему? Неужели уже скучает по друзьям?
За перекрёстком, где мы расстались, светился большой торговый центр со множеством автомобилей на парковке. Мы перешли дорогу, миновали центр и стали спускаться вниз по снежной узенькой аллее, мимо небольших магазинчиков в домах, которые тянулись вдоль улочки. С обеих сторон аллеи поднимались заснеженные деревья, а снег подсвечивался не фонарями, а светом из окон домов, — и потому искрился, будто по нему рассыпали миллионы крошечных алмазов. Воздух был чистый, морозный, из моего рта вырывался белый пар, а тропинка под ногами скрипела и похрустывала, и от этого легко так шагалось и дышалось — иди сколько хочешь километров без устали! Соня держала меня за руку, и я чувствовал сквозь варежку, какая горячая у неё ладошка, девочка молчала и чуть-чуть отставала — устала, наверное… Тропинка была неширокая, и мы с ней шагали за Славкой и Илёйи, я молчал и прислушивался к их негромкому разговору.
-… Ты слышал, что хотят принять закон, чтоб разрешить носить оружие?
— Зачем?
— Не знаю, Славка… Но — страшно.
— Илька, а так не страшно? Зачем разрешать, когда у кого надо — оно и так есть?! Словно война… Если в журналистов стреляют, в бизнесменов — стреляют, в обычных людей, если они кому-то не угодили… среди дня, в городе, где угодно…
— Да… Славка, ты не боишься?
— Чего, Илька?
— Что мы можем кому-нибудь помешать. Однажды.
Славка помолчал. Потом покачал головой:
— Нет… А чего бояться?
— Не знаю… Помнишь, ты рассказывал, как в Юрку стреляли? Он тоже, выходит кому-то помешал.
Я вздрогнул.
— Конечно, помешал! — отозвался Славка вполголоса, но я расслышал. — И что с того? Ты предлагаешь, стоять и смотреть, как человека грабят? Или просто пройти мимо, сделав вид, что не заметил ничего? Юрка бы не смог. Я просто по себе знаю — если пройдёшь мимо — потом замучаешься. Эта боль сильнее физической. Какой смысл бояться?
— Я вот тоже думаю, что смысла нет. Но иногда переживаю, за маму, за Соньку. Чувство такое, — задумчиво и тихо проговорил Илья, — что жизнь, это дом, который мне защищать. Либо я его защищаю, либо — прячусь в него. Но если я прячусь — то меня рано или поздно найдут и этим домом завладеют.
— Это ты интересно говоришь, — заметил Славка. — А мне как-то старший брат сказал, что сердце человека — это поле битвы между добрым и злым. И либо ты — победитель и сам создаёшь там порядок, либо… сдаёшься и покоряешься своим страхам, эмоциям и всяким глупостям. В жизни, наверное, также… Не хочешь быть побежденным — сражайся. Тогда не будет страха, что ты кому-то помешаешь, потому что ты — хозяин.
— Ну и как ты собираешься сражаться со злом?
— Добром. Как в сказке, да? — засмеялся Славка. — Но это тоже борьба, потому что иногда нелегко сделать. Иногда так рассердишься, что хочется человеку надавать по шее. И если я так сделаю, то я — в проигрыше. Потому что подчинился злости…
Несколько минут они шли молча, и только снег похрустывал под нашими ногами. Я ускорил шаг, чтобы не отставать от них. А Славка, как будто размышляя — сказать или нет, — продолжил:
— В прошлом году я с Надей пошёл на Рождественскую службу, на ночную. Интересно стало. Так вот, стоял и засыпал поначалу, а потом вышел дьякон и стал читать Евангелие, громко так, понятно, что я сразу проснулся. И знаешь, что он читал?
— Что? — откликнулся Илья.
— Как царь Ирод велел мудрецам поклониться Христу, и прийти ему сказать, где Он находится. Типа, он тоже хочет пойти и поклониться Ему… А я стою и думаю: представляешь, прошло две тысячи лет, а до сих пор во всех храмах, на всей Земле в эту ночь слышно, как он врал!… А потом эти дети, которых он приказал убить… — Славка вдруг резко вздохнул и, помолчав, чуть слышно добавил. — Он тоже боролся. Только с добром… Неужели он не понимал, что делает?
— Да понимал, наверное, он же хотел быть единственным царём, — отозвался Илья. — И ради этого был готов пойти на всё… Боялся, что его свергнут.
— А толку? Всё равно рано или поздно он бы умер, а власть с собой не возьмёшь… Так нет — такие жертвы ему понадобились!
— Славка… — глухо проговорил Илья. — Знаешь, я что думаю? Он боялся умереть, поэтому и окружил себя войском, охраной, хотел предупредить всякие там народные восстания и покушения на власть… Он заперся в своём дворце, но на самом деле боялся, знаешь, кого?
— Кого? Бога?
— Себя. Все зло, которое он делал — сосредоточилось внутри него, и когда он оставался один — а ведь наверняка были такие моменты, он видел в себе отражение этого зла, страданий… А если и был рядом свет от чего доброго — он становился нестерпимым…
— Жуть… — сказал Славка. — Надо же себя до такого довести…
Они не договорили, потому что подошли к Илюшиному дому. Это была новостройка — высокий десятиэтажный дом, с большим красивым двором перед, детской площадкой и фонарями возле каждого подъезда.
— Ура, мы пришли! — обрадовано крикнула Соня. — Я даже замёрзла! И есть-то как хочется!
— Идём-идём! — ответил ей старший брат и пожал Славке руку. — Ну, до завтра! — потом протянул её мне, — Давай, Миш! Приезжай почаще!
Я пожал его большую тёплую ладонь и посмотрел в глаза: твёрдые, серьёзные, внимательные, они прощались и чуть торопились домой.
— Пока!
Когда мы шли обратно, я уже порядком подустал и, как Соня, проголодался. Славка сказал:
— Если хочешь, оставайтесь до завтра.
Я немного подумал. Завтра — тридцать первое декабря, дома ёлка не наряжена, но у Дениса в гостях хорошо, да и он сказал, что на самолете покатает, если погода будет — правда сегодня была метель, но может быть завтра… Хоть посмотреть просто, я же самолёты только в фильмах видел!.. К тому же мне хотелось спать, а пока мы доедем… Я не знал, что ответить, поэтому спросил:
— А Юра что скажет?
— Так я ему позвоню — спрошу…
Оказалось, что Юра не против. Ну и отлично!
Остаток пути мы молчали. Несмотря на то, что я был рад, что мы ещё погостим у Юриных друзей, не давал мне покоя услышанный разговор — тревожно было на душе и непонятно.
В Юру стреляли? Его одноклассник? Но почему?
Откуда на Земле берётся эта несправедливость?
Конечно, когда ты живёшь по совести — тогда легко на сердце. И внутри легко и хорошо, и от этого вокруг тоже всё получается. Но у меня не всегда так.
Бывает такая ситуация, когда ты не знаешь, как сделать. Когда внутри всё начинает трястись от страха, что тебя осудят, что тебя побьют, что тебя прогонят…
Как с окурками.
Как с детским домом.
И сколько ещё всего такого будет впереди?
Получается, что страх — был главнее меня… А я… Слабак, кто же ещё… Но как сделать, чтоб я был главнее страха? Перебороть его и поступить честно? А как?
Вечером, когда усевшись на большом диване, мы, разложив большую шахматную доску, раздумывали над фигурками и ходами, я спросил Славку.
— Ты как думаешь, когда боишься и всё равно делаешь, это что?
Славка почесал макушку.
— Я думаю, Мишка, это храбрость. Если, конечно, с умом…
Он «съел» моего ферзя, виновато вздохнул и добавил:
— И если знаешь, зачем ты это делаешь.
Ёлка мерцала свечками, в комнате тренькала гитара — это играл Юра. А я и не знал, что он умеет играть на гитаре! Звонко так перебирал струнами, негромко напевал. Одну песню я запомнил сразу, и мелодию, и слова…
«…Они говорят: им нельзя рисковать,
Потому что у них есть дом,
В доме горит свет.
И я не знаю точно, кто из нас прав:
Меня ждет на улице дождь,
Их ждет дома обед…»[4]
Будто про меня была эта песня… Про меня того, бездомного и про меня теперешнего с домом. И теперь меня ждал дома тёплый обед, и Наташа, и бабушка, и даже появились друзья, и тогда, когда у меня всего этого не было — я не боялся всё это потерять. А теперь — тоже не хочу рисковать.
Только вот… Юрка не побоялся рисковать. Разве у него тогда не было дома?
Не, ну мама-то его точно была! Почему он стал рисковать собой, чтоб заступиться за другого человека?
Я решил спросить у него обо всём, во время нашей дороги домой.
Да, несмотря на все мои размышления, в шахматы Славку я всё же обыграл. Но он не обиделся.
Глава 20.
«Я думаю, что по совести…»
Утром мы с Денисом поехали в аэроклуб. Погода была нелётная, белые тучи повисли над городом, и кружилась на улице снежная метель. Но я упросил его просто съездить и посмотреть самолёты.
Самолётов, оказалось не много, а всего двое. Аэроклуб, куда мы приехали на нашей машине, располагался за городом и состоял из нескольких одноэтажных домиков и большого поля со взлётной полосой. Туда-сюда ходили молодые ребята, чуть старше Славки, в домиках горел свет, а самолёт возвышался над серым асфальтом громадной белокрылой стрекозой, которая гудела приглушённым басом мотора. Старинная птица с маленькой кабинкой наверху…
— Он что, собирается лететь? — спросил я у Дениса.
— Нет, мотор греют. Скоро закончат, и мы посмотрим…
Потом я оказался в кабине.
Здесь было много разных циферблатов со стрелками, рычаги, штурвал. Вид на взлётную полосу открывался такой, что мне сразу захотелось разогнаться и полететь… Я представил, как быстро замелькает внизу серый асфальт, как сольются сугробы в сплошную белую пелену, как неожиданно оторвётся от земли самолёт, оставляя внизу крошечные домики… Интересно, а каково это — лететь, когда снизу и сверху все одинаково белое? И, наверное, здорово, когда пролетишь эти облака и окажешься под ярким солнцем.
— Денис, а небо там, наверху, какого цвета — голубого или чёрного?
— Оно разное, Мишка. Если на небольшой высоте — то синее, а чем выше поднимаешься, тем темнее оно становится. Но не чёрное, нет.
— Жалко, что сейчас не полетаешь…
— Жалко, но не стоит… Миш, приезжай весной — обязательно покатаешься!
Честно сказать — я был и так ужасно доволен тем, что увидел…
На прощание, когда мы, пообедав, собрались уезжать, Надя вынесла из комнаты, где стояла ёлка, большую коробку и протянула её мне:
— Миша, с наступающим тебя Новым Годом! И Рождеством! Здоровья тебе, и всего-всего… — она вдруг засмущалась, сунула мне коробку и посмотрела на Славку с Денисом. — Почему сами не подарили?!
Славка удивлённо поднял светлые брови:
— У тебя это лучше получается!
— Что это? — не понял я.
— Вертолёт, — сказал Славка. — Летающий.
— Это… — я наконец увидел картинку на коробке, пульт, и от неожиданности чуть его не уронил, — ой… это радиоуправляемый, что ли?
— Ага, он самый! — отозвалась Надя. — Только ты осторожнее сначала, это вообще… Чудо техники. Лучше на открытом пространстве тренироваться или там, где нет бьющихся предметов.
— Ох, кот обрадуется! — засмеялся Юра. — Летающая мышь!
— Попробуй на нем пельмешки возить, — заулыбался Славка. — Тогда он его очень даже полюбит!
— Спасибо… — прошептал я, понимая и всё ещё не веря, что это мне… Ох, бедный Володька, он же такой хотел. Хотя… может, ему родители подарят?..
Когда мы ехали обратно, я мысленно всё ещё был там — на заснеженных белых улочках, на горках, в самолёте, играл со Славкой в шахматы и полвечера шептался…
О чём мы шептались? Да ни о чём.
И — обо всём сразу.
Славка рассказывал мне про зиму в своём городке: оказывается, он живёт не здесь, а далеко на Севере, где зимой на улице минус тридцать — это нормально, а сугробы бывают выше пояса. Весна там приходит в середине апреля, а зима начинается в октябре… И если снег идёт — то на улице теплая погода, а если солнечно — знай, мороз. Они катаются на лыжах, и Славка тренируется в биатлоне — это, как я понял, такой спорт, когда преодолеваешь трассу на скорость, плюс стрельба из винтовок по мишеням. А летом их группу несколько раз отправляли по путёвке на море…
— Правда там гоняют ещё так… Семь потов сойдёт, пока пробежка утром, вдоль моря…
Вдоль моря! Везёт человеку!
Оказалось, что у него есть старший брат, Антон, и учится он в Москве. А не приехал — потому что экзамен поставили на тридцать первое.
А когда разговор зашёл про ювенальную юстицию, про то, как хотят принять законы, по которым опека может забрать детей даже за то, что их шлёпнули или зарплата у родителей маленькая, и что они стараются помогать таким семьям, — я понял одну простую вещь. Чем были схожи друзья Кирилла из «Колыбельной для брата» и герои Жюль Верна.
Они не могли пройти мимо чужой беды.
Я рассказал Славке мою жизнь. Сам не знаю почему, я даже Юре не рассказывал, ни своему другу Кольке, а незнакомому мальчишке — почему-то сразу открылся. Рассказал ему про детский дом, про свои скитания по этим заведениям, про Гвоздя с Перцем, про полицию, куда нас водили из-за них, точнее — из-за их воровства… А он молчал, слушал и смотрел так, словно хотел помочь мне и не знал как. Сказал:
— Хорошо, что это все кончилось…
— Да, — выдохнул я. — Теперь они вряд ли меня будут искать, район-то другой.
— Тебе нравится жить у Юры?
— Ага. Возвращаться не хочется.
— Это понятно…
— Я даже не хочу, чтоб он уезжал.
— Он вернётся. А там будет лето — попроси, чтоб он взял тебя с собой.
— Идея! Думаешь, можно?
— А почему нет?
В общем, полночи проболтали мы с ним, и теперь я уютно позёвывал в хорошо прогретой машине. Мотор ровно гудел, и мне казалось, то он поёт какую-то новогоднюю задумчивую песню; хлопья залепляли стекло, и дворники без остановки двигались туда-сюда. Я смотрел в мокрое запотевшее окошко, и всё вспоминал вчерашних ребят, и как же мне хотелось снова оказаться в той весёлой компании и не уезжать из этого города! И в то же время хорошо было оттого, что мы возвращаемся домой.
Внезапно вспомнил и вчерашний разговор на снежной аллейке и — загрустил. Вернулась ко мне вчерашняя тревога, захотелось обо всём расспросить Юру, а с чего начать я не знал. Помолчал, собираясь с духом, и, поглядывая на Юру, нерешительно спросил:
— Юр… А ты когда за того человека ночью заступался, то боялся?
— Какого человека, Миш?
— Ну, когда в тебя стреляли потом.
— Боялся не успеть, — хмуро сказал Юра. — А кто тебе всё это рассказал?
— Да никто мне ничего не рассказывал, я сам услышал. Славка с Ильёй вчера говорили, вот я и услышал… Юр, а ты потом как, говорил в полиции про этого бандита?
— Не успел… — Юра глянул на меня в зеркало пристально и чуть виновато, — Сперва не хотел рассказывать, а потом его уже нашли без меня.
— А он где сейчас? — спросил я и почувствовал, как у меня почему-то замирает сердце.
— Был в тюрьме, сейчас не знаю.
— А ты его не боишься?
— Нет.
Дальше начался настоящий буран: снег пошёл совсем стеной, на дороге была каша. Я заметил, что Юре нелегко стало вести машину — наш «жигулёнок» плохо слушался, и временами мотор начинал взрёвывать, как бык в чистом поле, а Юра начинал хмуриться. Вернее, он не хмурился, а чуть напрягал брови и сжимал губы, так что их краешки становились прямыми. Я молчал, решив ему не мешать, и только когда дорога стала немного свободнее, а буран поутих — задал вопрос, который волновал меня не меньше всех остальных.