— Чего не будешь? — поинтересовалась она.
— За картошкой… То есть, звонить буду, когда вдруг задержусь!
— Ну-ну, — недоверчиво усмехнулась Наташа. — Тебя только за смертью посылать, а не за картошкой! Чего встал-то? Проходи. Будем вместе кадры для фоток выбирать.
Я вздохнул и уселся на кровать. И мы стали смотреть.
Спектакль назывался «Дары Артабана», и в нём повествовалось о странствиях одного волхва, Артабана, который искал Великого Царя. Начинался он так. На проекторе, на всю сцену показали большую фотографию ночной пустыни. В левом углу сцены поставили маленький вертеп, где были изображены Мария и Иосиф возле Младенца в ясельках. Володька, Федя, Олежка и Славка вышли в красивых одеждах, с бородами, в плащах, украшенных звездами и золотых башмаках с загнутыми носами. Антон неторопливо рассказывал: «Во дни царя Ирода, когда близ Вифлеема, в пещере, родился Спаситель мира Иисус, на небе зажглась необычайно яркая звезда. Звездочеты, или маги, волхвы, как их называли на родине, говорили, что новое светило — это знамение Божие, что родился давно предсказанный в священных книгах Великий Царь, Царь правды, Избавитель людей от зла, Учитель новой жизни. Волхвы решили идти искать рождённого Царя, чтобы поклониться Ему.
Вместе с волхвами собрался на поклонение и великий персидский мудрец Артабан…»
Дальше на экране появлялась картина с аккуратным двухэтажным домом, окруженным большим зеленым садом. Артабан хочет продать этот дом, он ищет покупателя и, продав имение, покупает подарки Царю — три драгоценных камня: сапфир, рубин и жемчужину. Потом встречается со своими друзьями-волхвами и договаривается, что соберутся в деревне, которая лежит в пяти часах езды, чтобы потом общим караваном идти на поиски Великого Царя.
И вот, Артабан, простившись со своими близкими и друзьями (тут Володя, Федя — уже переоделись, Катя — играла его маму), отправляется в путь. Туда, где в ночном небе ярче всех сияла новая звезда.
— Вот он знак Божий! — говорит себе Артабан, поторапливая своего коня.
Вдруг конь останавливается, и мы видим перед ним лежащего на земле человека. Им был заболевший странник (а на самом деле — Олежка).
— Что делать?! — растерянно восклицает Артабан, останавливая лошадь. — Остаться и помочь больному, значит опоздать к месту сбора, уедут без меня! Боже Великий, ты знаешь, как я стремлюсь к Тебе, направь меня на верный путь!.. — Он замолкает, скрестив руки на груди и тревожно оглядываясь по сторонам. И опускается перед больным. — Я не могу проехать мимо, я должен помочь несчастному!
Он остаётся ухаживать за странником. Когда тот приходит в себя, рассказывает Артабану, что возвращался домой из плаванья и заболел по дороге.
— Я не знаю, как отблагодарить тебя, милый человек! Мои дети до конца своих дней будут молиться за тебя… Но отчего ты так печален?
Узнав, куда Артабан собрался ехать, странник советует ему добраться до Вифлеема, где, по священным книгам, должен родиться Спаситель.
Попрощавшись, они расходятся, занавес закрывается. Когда он открылся снова: мы видим на сцене Ирода: тот расспрашивает друзей Артабана — волхвов о Великом Царе.
— Когда узнаете, где родился Великий Царь, — приказывает Ирод. — Вернётесь и расскажете мне, чтобы и я мог прийти и поклониться Ему!
Когда волхвы уходят и Ирод остается наедине с собой, он начинает рассуждать, как погубить Царя.
— Родился Великий Царь, — негодует он, — кто дал Ему право быть Царём? Нет, я не позволю, чтобы кто-то соперничал со мной! — он быстро ходит по сцене. — Нет-нет… Солдаты!
Тем временем, пока он уходит, на сцене к вертепу приходят волхвы и приносят Младенцу священные дары. Ночь тёплая, небо усыпано звёздами, и путники решают переночевать под открытым небом, прежде чем отправиться в обратный путь. Во сне к ним приходит Ангел и велит не возвращаться к Ироду.
Проснувшись, они втроем обсуждают удивительный сон, который оказался у всех очень похожим, и решают идти в свою страну другой дорогой.
Тем временем, Артабан возвращается назад, продает один камень, снаряжает караван и едет в Вифлеем (в это время кадр с караваном сменяется на солнечный южным город с каменными улочками, белыми домами и высокими пальмами). Счастливый, он подъезжает к первому дому, стучится в дверь и расспрашивает хозяйку. (Ей была Катя). Она кормит младенца, и увидев странника, сперва смущается, а потом рассказывает, что Мария с Младенцем и Иосифом уехали из Вифлеема.
— В народе толкуют, будто был Иосифу сон, и Господь велел им удалиться отсюда.
Вдруг послышались крики, плач, звон оружия. Из колонок донесся испуганный женский голос:
— Спасите! Солдаты Ирода убивают наших детей!
К дому, где сидела женщина и Артабан, подбегают два воина и стучат в дверь.
Женщина отчаянно умоляет Артабана:
— Спаси, спаси ребенка!
Артабан бросается к двери, быстро вынимает из-за пазухи драгоценный камень и подает его одному из воинов. Тот, жадно схватив его, уводит воинов со сцены.
Молодая мать падает на колени:
— Да благословит тебя Бог за моего ребенка! Ты ищешь Царя правды, любви и добра, да воссияет перед тобою Его лик, и да взирает Он на тебя с любовью, с какою я сейчас смотрю на тебя!
Артабан бережно поднимает её с колен…
Дальше заставки медленно сменяются одна за другой: пустыня, города, реки, озера и Артабан, медленно бредущий по дороге.
— Боже истины! — грустно восклицает он. — Увижу ли я когда-нибудь Твой лик? Я опять опоздал. Пойду вслед за Тобой в Египет.
— Долго ещё ходил Артабан, отыскивая Царя правды, — озвучивает рассказчик. — Он прошёл много стран, повидал много народу. Он помогал бедным, больным несчастным.
— Господи! — говорит Артабан, — сколько везде горя, муки, несчастий. Скоро ли Ты явишь Себя?
Он бережно несёт в руках последнюю жемчужину, надеясь поднести её в дар Царю, когда Его отыщет.
Занавес задвигается.
И снова на сцене мы видим Ирода — это уже не грозный царь, а старый больной человек. Он мучается от какой-то неизлечимой болезни, и нет с ним рядом никого, кто бы его утешил. Ему страшно, ему мерещатся крики убитых детей и воинов, вокруг темнота.
Когда занавес опустился, скрыв умирающего Ирода, на сцену снова выходит рассказчик.
— Прошло тридцать три года с тех пор, как Артабан оставил Родину, — рассказывает Антон. — Стан его сгорбился, руки и ноги ослабели, но в сердце по-прежнему горела любовь к Тому, Кого он искал с давних пор.
Занавес открывается, и мы видим старенького Артабана, который бредёт, опираясь на длинную палку по зеленому саду. Он останавливается у фонтана, чтобы попить воды, и пока он пьёт, к фонтану подходит человек, который хотел напоить своего верблюда. Они разговорились, и тот поведал Артабану, что в Иудее появился Великий Посланник Божий, который совершает удивительные дела: исцеляет больных, воскрешает мёртвых и многие чудеса творит. Артабан оставляет кувшин и радостно кричит:
— Теперь я найду Тебя!
Он торопится к большому городу, улочки которого заполнены людьми.
— Весь народ шёл в Иерусалим на праздник Пасхи, — объясняет рассказчик. — Там был и пророк Иисус, которого так жаждал увидеть волхв. С толпами богомольцев достиг Артабан священного города и увидел на улице оживленное движение: людской поток бежал неудержимой волной, все торопились, друг друга обгоняя.
На встречу бежит мальчишка — переодетый Володя. Артабан остановив его, спрашивает, куда спешат все эти люди.
— На Голгофу, — запыхавшись, отвечает мальчик. — Там сегодня вместе с двумя разбойниками распнут Иисуса из Назарета, Который называл Себя Сыном Божиим.
Артабан падает на землю и плачет:
— Опять опоздал! Не дано мне увидеть Тебя, Господи. Не довелось и послужить Тебе… — его утешает белый ангел, маленькая Ирочка, но тот не замечает её. — Впрочем, может быть, ещё не поздно… — размышляет Артабан, поднимаясь с земли. — Пойду к Его мучителям, предложу им мою жемчужину, и, быть может, они возвратят Ему свободу и жизнь.
И вот он спешит на Голгофу: на экране — три крестя вдалеке, за людьми, среди камней и скал, темное небо, чуть брезжит свет над крестами. Навстречу Артабану идут двое воинов, которые тащат девушку. Она, увидев Артабана, хватается за край его одежды, умоляя его.
— Мы ведь из одной страны! Сжалься надо мною! Мой отец приехал сюда по торговым делам, заболел и умер. А они, — показывает она на воинов, — хотят продать меня в рабство! Спаси меня, избавь от бесчестья!
Артабан на миг останавливается, опираясь на свою палку.
— Сохранить ли жемчужину для Великого Царя или отдать и помочь этой несчастной? — он вдруг замолкает, и вынимает из-за пазухи последний драгоценный камень.
— Вот тебе на твою свободу, дочь моя, — протягивает он его девушке. — Тридцать три года я берег эту драгоценность для моего Царя. Видно, я недостоин поднести ему дар.
Пока он говорил, тихая музыка, которая сопровождала эту сцену, сменилась на нарастающий грохот. На сцене потемнело, сверкнула вспышка, раздался гром. На экране — видео землетрясения, рушатся дома, сыпятся камни. Один из камней попадает в старика. Артабан падает на землю, девушка опускается возле него на колени. В зале наступает тишина.
Свет теперь падает на лежавшего Артабана, девушку и белого ангела, который бесшумно и легко оказался рядом с ними. Артабан чуть приподнявшись и повернув голову в сторону экрана, где в свете облаков — Господь во весь рост, — вздыхает — тихо и радостно:
— Господи, да когда же я видел Тебя голодающим и накормил? Когда видел Тебя жаждущим и напоил? Тридцать три года я искал Тебя и ни разу не видел Твоего лица, не мог послужить Тебе, моему Царю…
Тишина сменяется спокойной, нежной и чуточку грустной мелодией. И в этой тишине раздаётся ласковый голос:
— Истинно говорю Тебе: всё, что ты сделал нуждающимся братьям Моим, ты сделал Мне.
Артабан улыбается, и теперь его за руку берет Ангел и ведет к экрану, где Господь протягивает к ним Свои руки.
— Кончились странствия старого волхва, — говорит рассказчик. — Нашёл, наконец, Артабан Великого Царя, Спасителя. Дары его были приняты.[5]
На этом занавес закрывается, и Ангел — маленькая Ирочка поёт песню про Рождество. От волнения она позабыла слова первого куплета и вступила не сразу, но её голосок звучит чисто и звонко, стараясь каждого сидящего в небольшом зале обнять светлой радостью праздника.
На ладонь упадёт свет звезды.
В душе утихнет боль, и улыбнёшься ты.
Тени за спиной сделают шаг назад,
Когда увижу свет звезды в твоих глазах.
Скоро ночь привычно сбросит чёрные одежды.
В небесах сгорит звезда, но не умрёт надежда.
Второй куплет допевали все: и Катя, и Олежка, и Володя с Федей…
На ладонь упадет свет звезды.
В чудесный зимний сон ведут твои следы.
Только бы мне не упасть, не свернуть, и дойти
До утренней звезды по Млечному пути.[6]
Глава 26.
Диалог с совестью.
До марта ещё две недели, а весна чувствуется всюду. Рассветало раньше, просыпался я с какой-то лёгкостью, дни стали длиннее, наступление сумерек как-то незаметно отодвинулось к семи часам вечера; по утрам под нашими окнами пели птицы — не знаю какие, должно быть, синички, — они чирикают заливисто и долго, и песенка их похожа на звон капели. Но самое главное, от чего менялось всё мое настроение с «минуса» на «плюс» — от весеннего запаха, запаха мокрой коры деревьев, тёплого дождика и таявшего снега. Если случалось солнце — оно отражалось от снега так, что до слёз начинало слепить глаза, а подставишь ему лицо — так и чувствуешь, как греет оно не по-зимнему жарко. Так ярко оно светит только в марте.
Вот и сегодня был такой день — ну точно весна! Пригревает солнышко, дороги мокрые, снег липкий, малыши в детском саду смеются и катают шарики для снеговиков, чирикают птицы. А мне поставили по русскому пятёрку, случайно можно сказать, просто на диктанте попался отрывок из книжки, который мы читали с Наташей, из повести про настоящего человека. То есть о настоящем человеке… Но я всё равно не поверил, думаю, ошиблась учительница, а нет, правда — одна маленькая ошибочка в слове «будто» — я его раздельно написал… Здорово!
Я шёл по тропинке между детским садом и гаражами, раздумывая, стоит ли вытащить свой вертолёт на улицу, как давно уже предлагает Коля, или лучше дождаться, пока сойдёт снег? Дома-то я почти освоился с управлением этой машины, а как на улице она себя поведёт — не знаю. Вдруг улетит куда-нибудь? На крышу или на дорогу? Если на крышу — неясно как его доставать, а если ещё о провода зацепится и упадёт — сломается ведь, жалко… Но так хочется поднять его в небо — тесно ему в двухкомнатной квартире! Разве вертолёты для квартиры придумывают? Да нет, конечно!
Ещё я размышлял о том, что уже сто лет не слышал Юркиного голоса. Не, вру — неделю, наверное, а вот его лица не видел с самого его отъезда. Боюсь, что забуду, как он выглядит, и не узнаю его, когда мы пойдём его встречать. Фотокарточку достать надо, у Наташи есть. В последнее время мы с ней ладили, и я старался её не обижать… А встречать я Юру пойду обязательно, хоть он и говорил, что не надо, а Наташа рассказывала, что он точное время приезда ни за что не скажет, и лучше дома ждать… Пусть она дома ждёт, в тепле, и вкусненькое приготовит, а я побегу на станцию, и буду целый день дежурить! Наверное, целый день не получится, школа ведь…
От раздумий меня отвлекли странные звуки, похожие на разборку. Я поднял голову и обомлел: всего в нескольких шагах Перец дрался с нашим Володькой, командиром хулиганов, точнее он даже не дрался, а бил его; Володька и неумело махал руками, прикрывая голову.
Я замер, боясь пошевельнуться.
В мыслях я словно разделился на две половинки: один бросился на помощь, а второй, словно оцепенев, не двигался с места, продолжая смотреть на драку…
И ведь словно меня кто-то звал, совесть моя меня подталкивала, ну давай же Миша, Миша Жуков… Мишка… Миша!
… И вот уже возле меня сердито пыхтит Володька, и плачет редкими злыми слезами…
— Я старшему брату скажу, тот ему задаст… Он КМС5 по дзюдо, и не таких отделывал… — Володя вытер рукавом губы и вздохнул.
— Зачем ты с ним связался? — угрюмо спросил я.
— Ничего я с ним не связывался! Достал он меня уже! Пристаёт после школы: дай прикурить… Один раз я дал, а потом отказывался, а ему не понравилось, я же резко могу послать куда-нибудь… Ох…
— Вовка, где больно?
Мне хотелось уйти поскорее отсюда.
— Да ничё, нормально всё. А ты его знаешь, откуда? — он подозрительно глянул на меня мокрыми глазами, полными беспомощности и обиды.
— Было дело. Не связывайся с ним.
— Да у меня брат… — начал было Володька и махнул рукой. — Айда по домам. Ну его…
И я поплёлся домой.
«Ну и что… — стучало в голове, — теперь он задаваться не будет… Не, ну заступился бы, а дальше что? Сам получил бы только…»
И всё равно на душе у меня было тягостно.
«Ты боялся за Наташу… За Юру… За дом… Не хотел рисковать…»
Что за ложь?! Про Наташу я в тот момент вообще не думал. Стоял как пень и ничего не делал, оцепенев от липкого страха, который полностью завладел мною. И я ему подчинился, не сделав даже попытки побороть его.
Что такое?
Да, теперь, пожалуй, я не был рабом Перца. С появлением дома у меня появилась свобода, правда, наверное, до первой встречи с ним, кто знает… Сейчас Перец меня не увидел. Зато я стал своим собственным рабом. Или рабом страха, как угодно!