Ура! Я стою на земле!
— Ой! — услышал я сердитый Колькин шепот. — Поосторожнее! Ты мне на ногу наступил!
— Прости, — выдохнул я и отдышался.
Колька осветил фонарём внутренность шахты.
— Смотри!
Только сейчас я заметил, что луч его фонаря уходит в чернеющий проход.
Глава 33.
Под башней.
По-видимому, это был проход куда-то внутрь башни. Воздух здесь был сырым и холодным, пахло плесенью. Размер проема оказался небольшим: чтобы нам пролезть через него, понадобилось согнуться, но дальше — высота его увеличилась, и стала под рост взрослого человека. Пол и стены были бетонными. Слева темнели поржавевшие прутья решетки, за которой виднелась металлическая дверь. На решетке висел огромный замок.
— Это что? — усмехнулся я. — Секретная дверь?
— Не знаю, — хмуро отозвался Коля. — Погляди лучше вон туда!
Я обернулся и увидел справа от прохода, через который мы зашли, какое-то углубление. Вынул свой фонарь, посветил внутрь. Свет уходил куда-то вдаль, и конца этого лаза не было видно. Словно тянулась внутрь подземная труба.
— Полезем? — спросил я Кольку.
— На четвереньках ползти придётся… А если застрянем?
Коля окинул меня испытывающим взглядом. Будто я вправду был больше, чем он, и мог где-нибудь не поместиться.
— Попробуем? — неуверенно пробормотал он, — попытка — не пытка… Времени у нас целый вагон!
Я вынул телефон и посмотрел на часы. Прошёл какой-то час, а мне казалось, что мы здесь целую вечность. Странно…
— Ну что, полезли? Ты вперед или я?
Мне очень не хотелось лезть первым в неизвестный тёмный лаз, но я неожиданно предложил:
— Давай я… — по-видимому все же нерешительно, раз Колька недоверчиво поглядел на меня.
— Ну… давай.
И мы поползли. Я выключил фонарь, а Коля прицепил свой к курточке, за крючок. Жалко, у нас не было налобных фонариков! Они везде продаются, и были бы сейчас очень кстати.
Правда, ползти нам пришлось недолго. Лаз расширялся, словно это была пещера; каменный пол вскоре перешел в длинные ступени. Стены подземелья были каменными (или это был кирпич, покрытый штукатуркой — не знаю, я не разглядел), а потолок — неровным. Ступени были похожи на длинные плиты, только узкие в ширину, они поднимались наверх, к полукруглой арке ещё одного прохода. Мы остановились перед ним, и только сейчас я заметил, что можно выпрямиться. На всякий случай вытянул вверх руку и коснулся холодного шероховатого потолка…
— Тоннель, — шепотом пробормотал Колька. — Как ты думаешь, Миш, зачем он здесь?
— Не знаю… Может это, как его, бомбоубежище?
Колька недоверчиво хмыкнул.
— Может быть, для воды? Чтобы спускать лишнюю?
— Может и так. Тогда зачем ступени? — возразил я, мне совсем не хотелось думать про то, что здесь бывает вода. Или про то, что её может кто-то спустить…
Хотя здесь было довольно сухо. Будто воды никогда здесь и не было. Но башня-то ведь заброшенная… Кто знает, что здесь было до нас… Может, это вообще, склеп какой-нибудь!
Коля, вероятно, подумал о том же, потому что зябко передернул плечами и быстро спросил:
— Слышишь, как здесь тихо?
Он замолчал, и я прислушался. И услышал только свое дыхание. Тогда я его задержал. Стояла какая-то неземная, невероятная гулкая тишина. Она заполняла огромное пространство подземелья. Обычно мы тишину не замечаем. Или не слышим никогда. Здесь я понял, что это такое… Если бы не едва различимый звук Колькиного дыхания — я бы решил, что оглох. Ни звука. Воздух не двигался, казалось, что ещё чуточку внимательнее прислушайся и можно будет услышать, о чём молчат стены.
Позади нас темнела щель прохода, словно чей-то черный, немигающий глаз. Мне стало совсем неуютно, и я предложил:
— Ну что, идём? — мой голос казался очень громким и каким-то чужим.
— Ага! — сразу согласился Колька. — Куда — назад, или вперед?
— Давай вперед.
Мы поднялись на ступеньку до арки, и снова опустились на четвереньки. Словно потолок не поднимался, поэтому тоннель подземелья сузился. Колька снова зажёг фонарик.
Дальше был длинный проход, который чуть сворачивал влево, крошки бетона под ладонями, темные стены… Он не сужался и не расширялся, но, через некоторое время стал подниматься, и мы ползли в горку, воздух чуть поменялся и стал более свежим и сырым. Я чаще задышал, Коля пыхтел сзади и не говорил ни слова. Иногда мне казалось, что он отстаёт, и я оглядывался, но он был сзади, и я различал задумчивое его лицо. Ещё через некоторое время лаз стал ещё круче уходить вверх, и впереди стала заметна слабая голубоватая полоса света. Словно кто-то светил нам оттуда голубым фонариком…
— Коль, смотри, там светиться что-то! — от удивления я почти крикнул.
— Тише ты, где?! — остановился Коля.
Он выключил фонарик, и вместе со мной стал разглядывать расплывчатое светлое пятно. Потом покачал головой:
— Ну и ну… Назад возвращаться не хочется. А вперед — страшно.
Мне почему-то совсем не хотелось ни назад, ни вперед. Пробить бы толстые стены, землю, и оказаться наверху!
Пятно не приближалось. Если мы уйдем назад, то так и не узнаем — чем заканчивается этот тоннель…
И зачем он здесь… И что там, впереди?
— Попробуем? — неуверенно спросил я.
— Пошли. — Сразу отозвался Колька. — Взялся за гуж, не говори, что не дюж. А волков бояться в лес не ходить.
— Ты, Колька, больно умный!
— Это бабушка так говорит, это не я придумал…
— А не боишься?
— Почему? Боюсь. Но мы же вместе…
От этого признания мне сразу стало легче и веселее. Я улыбнулся, в темноте — просто так. Хорошо, что рядом Колька!
И мы полезли дальше.
Пятно увеличивалось, и вскоре я заметил, что различаю свои ладони и серые стены, и тёмный пол… А потом увидел полоски решетки, за которыми светился кусочек синего неба и голые деревья. Наш тоннель заканчивался кирпичной трубой, которая уходила вертикально вверх; в стене трубы, в метре от пола было зарешеченное окошком. Верх трубы был скошенным — от окна и до потолка тоннеля, как бы окошко на чердаке.
— Вот и пришли! — Выдохнул Коля.
— Ага. — Я устало сел, откинулся к стене. — Чего делать будем? Закрыто!
— Погоди, дай подумать, — откликнулся Коля и тоже сел, выключив уже ненужный фонарик.
За решеткой фыркали машины. Ползло по небу белоснежное облако, похожее на бегемота. Бегемот насмешливо улыбался, прикрывая небо. Он-то на свободе! А нам обратно лезть… Откуда-то издалека доносились детские голоса. Чирикали воробьи.
Я подставил лицо свежему ветерку и украдкой показал бегемоту язык. Подумаешь! Зато у нас — целое подземелье!
Я поглядел на Кольку и увидел, как он изменился в лице.
— Ты чего?
— Оглянись!
Я вздрогнул и боязливо обернулся. Увидел на бетонной стене черную стрелку в обратную сторону.
— Ой… А мы ничего такого и не рисовали… Забыли.
На всякий случай провел по ней пальцем. Краска. Не стирается.
— Да нам и не надо было. Значит, здесь кто-то был до нас! — прошептал Колька и выпрямился. Постоял, ухватившись руками за стержни решетки, потом покачал их — сначала легонько, затем сильнее. Решетка не двинулась.
— Мих, ну-ка, помоги!
Я встал, взялся с другого конца. Надавил, вместе с Колькой, и…
Мои руки ухнули в пустоту. Решетка поддалась.
Глава 34.
Преследователи.
— Ну и как ты думаешь, это специально сделали, чтобы можно было залезть?
— Не знаю. Ничего я не думаю, — пожал плечами Колька.
— А как ты догадался на неё надавить?
— Никак. Я просто стрелку увидел… Ну, любому ж понятно, что здесь кто-то заходил, если стрелка в ту сторону, а раз так — почему же не попробовать?
… Когда мы выбрались из подземелья, на улице светило яркое солнце. Пригревало так, что я снял куртку. Птицы звенели на разные голоса, радуясь солнышку и теплой погоде. Ещё бы, замерзли, небось, за зиму! А те, что прилетели, наверное, радовались, что вернулись на Родину. Обменивались новостями. Распевали свои голоски, затихшие за зиму. Чирикали, что уже скоро, совсем скоро наступит лето, и всё кругом снова станет зелёным, и распуститься синяя сирень и белые яблони…
Птичьи трели доносились из парка, к которому вывел нас проход. Если идти по земле, вдоль дороги, то он будет немного дальше башни. Когда мы выбрались наружу и, водрузив на место решетку, огляделись, то увидели что сзади и слева были кусты, слева — кусты, справа — дорогу, а впереди — стройные парковые березки. За кустами была детская площадка (вот откуда доносились детские голоса).
— Веревку надо будет отвязать. И замок повесить… — сказал Коля, когда мы вышли к дороге и взяли курс в сторону наших домов.
— Ага… Коль, когда пойдём? — сейчас лезть обратно мне не хотелось.
— На неделе попробуем… Давай в среду — у нас пять уроков, там сразу и рванём!
— Давай. А вдруг твой дядя Вася раньше надумает?
— Ну и что? Он же мне скажет. Раньше залезем… А, что-нибудь придумаем! — беззаботно махнул рукой Коля. — Ну что, по домам? Или ещё погуляем? Последний день ведь!
— Давай ещё погуляем!
И мы гуляли, до синих сумерек, до прохладного весеннего вечера. Лишь один раз я забежал домой переодеться и сказать Наташе, что со мной все в порядке. Зачем ей зря волноваться?
Вечером я, попрощавшись с Колей, вспомнил, что хотел положить денег на телефон. Зашёл в наш магазин — автомат временно не работал. Досада! Завтра после школы придётся идти, а до этого — если я вдруг задержусь — не позвонишь, можно конечно, у кого-нибудь из ребят взять мобильник, ну да это совсем неудобно. Может, ещё в торговом центре работает? Там есть салон связи, и не может, а он точно должен работать, до девяти часов… Правда, он чуть дальше, надо обогнуть площадь с кинотеатром, перейти дорогу, пройти вверх по улице с двухэтажными домиками и выйти к перекрестку. … Но отчего же не прогуляться? Вечер такой хороший, что жалко домой идти! Воздух чистый-чистый, в небе — ни облачка, само оно такое насыщенно-синее, что когда в него смотришь — словно окунаешься в бездонную глубину. На горизонте горит жёлтая звёздочка. Пахнет весной.
До торгового центра я добрался за десять минут, кинул денег и зашагал обратно. И надо же такому случиться, что когда я возвращался обратно, решив для скорости пройти дворами, и уже почти дошёл до перехода, за которым виднелся кинотеатр и мой дом, я столкнулся лицом к лицу с… Перцем.
Их было двое: Перец, и ещё какой-то незнакомый мне мальчишка, с виду чуть старше меня, но упитаннее и крепче. А Перец совсем не изменился. Невысокий, худой до обтянутых скул, белобрысый, стрижка ёжиком — как и была тогда в детдоме… Поза у него такая… чуть сутулая и плечи он так держит… как терминатор. В ухе серьга. На нём была черная куртка, но я знал, что под курткой, на левом плече, у него татуировка на полруки. Дракон там нарисован — страшный, чёрный, с длиннющими усами. Джинсы затертые, пояс у них низкий, на ногах — обычные кеды. На правой руке какой-то браслет из толстой блестящей цепи. Ему шестнадцать, но выглядит он старше. Лет на двадцать. Славке — пятнадцать, но он рядом не стоит по возрасту. Хотя со Славкой — не страшно, чувствуешь, что он взрослее, а здесь… Амбал. Никак его больше не назовёшь. Настоящего имени его я не помню.
Он подошёл ко мне почти вплотную. Смерил взглядом: бизон смотрит на комара.
— Какие люди! — воскликнул он хрипло и взял меня за плечо. — Вот это встреча!
Я повел плечом — мне неприятно, — и он руку убрал. Тот второй парень стал за мной, отрезая путь назад.
— А я уж думал, что мы не встретимся! — продолжал Перец. — Что, Пешкин, предков заимел?
Я промолчал. Он вынул из кармана штанов сигарету, покрутил её в пальцах.
— Рудик, дай прикурить, — приказал он коренастому парню. Тот протянул ему зажигалку — Перец так и зажёг сигарету — через моё плечо.
— А ты, — обратился он ко мне, выпуская мне в лицо клубы сизого дыма, — оказался не промах! Надо ж так додуматься — не ожидал от тебя. Свалил, значит, от нас, а мы и не заметили! Но должок-то за тобой остался…
Я посмотрел ему в глаза. Во мне всё вскипело. Если бы у меня была сейчас палка — я бы его ударил. Его глаза горели каким-то нехорошим огнём. Злые и такие, будто он владеет миром. Он вынул изо рта сигарету, ткнул её в мою куртку и тяжело проговорил:
— Гони бабки, Пешкин! Не то хана тебе. И твоим предкам, понял?
— Убери руку! — зло сказал я.
— Что?
— Руку убери, скотина!
— Смотри-ка, — ухмыльнулся он, но руку не убрал. — Слышь, Рудик, как он выражаться стал? Фига себе даёт, хмырёныш! Ладно, сегодня я добрый… Но завтра… Если долг не принесешь, я буду злым! — прошипел он и дал мне такую оплеуху, что я полетел носом в землю. Хорошо, что не в грязь…
Когда я вскочил — их уже не было. Дымилась на песке непотушенная сигарета. Я с силой наступил на неё, отряхнул руки и, глотая слёзы, быстро пошёл домой.
Вот почему так?!
Почему?!
Да нет от них нигде покоя! Почему, даже если я нашёл родителей и дом, так эти гады и здесь меня найдут! Зачем они вообще здесь? Откуда они берутся?! Зачем они на этой Земле?!
Как они вообще тут оказались?
Пока ничего страшного не произошло, а что будет дальше?
Почему, почему именно меня преследуют эти отморозки? Даже про родителей сказал, но фиг им — Юрка в обиду никого не даст! Хотя, где он, Юрка? Должен приехать скоро, но сейчас его нет, и надо что-то делать самому…
Дернуло же меня идти в этот магазин именно сейчас! Подождал бы до завтра…
Хотя… Завтра Перец бы никуда не делся. Рано или поздно я бы его встретил. Не знаю, как это объяснить, но с того момента, как я его увидел в бинокль на башне, я чувствовал, что это не конец. Раз он появился в нашем районе. Лишь бы он Наташе ничего не сделал… Что теперь делать-то?
Домой я зашёл бесшумно, и сразу — в ванную, стал отмывать куртку и штаны, пока не увидела Наташа. На куртке темнела дырка от сигареты.
Когда я закончил всё отмывать — повесил на батарею, замаскировав дырку, пожелал женской половине спокойной ночи и залез в постель. Будильник на телефоне завел и уснул почти сразу, без снов.
Утром я чуть не проспал в школу. Но успел. Влетел в класс в последнюю минуту и, сидя за партой, досыпал под ровный голос учителя литературы. Как прошли уроки — я не помню, я всё думал, что же делать, что… пока из унылого настроения меня не вывел взволнованный шёпот Кольки:
— Мих… Завтра после обеда дядя Вася пойдет проверять башню!
Я подскочил на стуле.
— Чего? Ты же сказал, что в среду!
— Да в какую среду! Это мы хотели лезть туда в среду, — Коля смотрел на меня тревожно, а глаза его чуть двигались туда-сюда — так смотрит человек, в напряженные минуты ожидая от тебя каких-то слов или действий, — Миш, ты чего такой? Ты не заболел?
— Нет. — Я помотал головой. — Коль, так что делать будем?!
— Надо лезть. Только когда? Давай, может, завтра утром, до школы слазим?
— Ага, а что родителям скажем? Они же спросят, чего это мы так рано… И в школу опоздаем. Сегодня можно, наверное…
Коля отрицательно покачал головой:
— Я сегодня никак. Мама уборку затеяла… Если я слиняю, так она меня потом на три дня дома посадит.
— Завтра после школы? Вдруг не успеем?
— Не знаю, — Коля на минуту задумался. — Вообще, он обычно на работе. Так что, скорее всего, он пойдёт уже после…часов в пять — шесть. Слушай, давай так. Если мы завтра встанем пораньше — полезем до школы. Ты или я тебе позвоню. А если нет…
— Может, с физры сбежим?
— Да ну… — Коля поморщился. — Она потом нас за это не простит. Сам знаешь, суровая женщина.
«Суровой женщиной» была наша молодая учительница по физкультуре, почти девчонка. Говорили, что она тут работает первый год, но наш класс уже успел её полюбить. Она играла с нами в волейбол, не хуже девчонок прыгала через козлы и перекладины… Правда, могла и двойку влепить — особо разгулявшимся пацанам, и не пустить на занятие, если опоздаешь, и отжиматься заставить. Строгая, но добрая, и совсем не суровая.