— Да ну, чего это не простит! Коль, она нормальная, ну… не пустит, потом после занятий попросимся отработать.
— Ну да, физра не убежит… — мрачно пробормотал Коля. — Давай всё-таки утром попробуем. А это будет как запасной вариант.
— Давай…
Колька после уроков пошёл в музыкалку, а я отправился домой. Я часто хожу тропинкой между детским садом, который начинается за школой, и гаражами — она чуть длиннее, чем дорожка с другой стороны, зато ведёт прямо к дому. В этот день я не хотел идти по ней — ведь именно там я видел, как Перец бил Володьку, и теперь боялся, что он будет караулить меня здесь. Но новость, которую я услышал от Кольки, так отвлекла меня, что я, позабыв о вчерашней встрече, машинально выбрал этот путь. Шёл, раздумывая, что делать завтра, и вспомнил о ней лишь тогда, когда из-за гаража они вышли мне навстречу.
Они — это Перец и ещё двое парней: тот коренастый, Рудик, и старый «адъютант» Перца по кличке Лис. Он помладше Перца, но бьёт будь здоров, если начнешь с ним драться — пожалеешь. Он быстрый, глаза — хитрющие, серые, всегда лохматый, с тёмными усиками над верхней губой, худой, молчаливый. Делает все, что прикажет ему Перец.
В общем, они встали напротив меня: Перец, небрежно засунув руки в карманы, Лис — прислонившись к березе и Рудик — чуть поодаль, но тоже… в боевой готовности, с интересом наблюдая за тем, как будут дальше разворачиваться события. Я безнадёжно оглянулся.
— Попался, цыплёночек… — угрожающе произнес Перец. — Ну что, долг принёс?
Я покачал головой. Перец картинно удивился:
— Как так? Забыл?! Или маменька не дала, а?
Он подошёл вплотную, взял меня за шиворот. Как же от него разило куревом и каким-то несвежим пивом! Он дыхнул так, что меня чуть не вывернуло наружу, прошил ледяным взглядом и рявкнул:
— Где бабки, Пешкин?!
Что было дальше, мне трудно описать. Я ему ответил что-то неподобающее, получил с ноги, скорчился на земле. Она было мокрая и какая-то удивительно холодная. Но тут подскочили Лис и Рудик, я успел только прикрыть руками голову и вдохнуть поглубже, чтоб не закричать. Если кричишь, значит всё, сдался: я до боли закусил губу, поэтому не почувствовал удара, только в спине и в боку у меня что-то взорвалось, и перед глазами закружились белые мушки… Перец рывком поднял меня за ворот куртки.
— Завтра. В восемь… Утра. Это тебе последний шанс.
— Пусть к остановке принёсет, чтоб нам сюда не топать, — подал голос Лис.
Перец сплюнул на землю.
— Ты, Лис, чудик. На остановке люди ходят. Пусть… к башне приносит. Там никого. Слышал?
— К какой… башне?
— Не дури, Пешкин! — он приподнял меня за воротник так, что я закашлялся. — Башня в городе одна!
— Аккурат напротив остановки, — гоготнул Рудик.
Несколько секунд мы смотрели в глаза друг другу, потом Перец толкнул меня, махнул Рудику с Лисом и, обернувшись, веско произнёс:
— Запомни. Последний.
Глава 35.
Мой выбор.
Знаете ли вы, что за чувство такое — безысходности? Это так, словно падаешь куда-то в глубину, и не за что уцепиться… Словно ты кричишь, а тебя не слышат — крик вырывается из твоего рта без звука, как у рыбы. Есть ещё такое выражение: «опустились руки».
Вот так примерно я себя чувствовал, поднимаясь с холодной земли, если не считать боли в боку. Попробовал отряхнуться — не получилось: грязь, растаявшая, липкая, размазывалась по рукам. Тогда я поплёлся домой, и боль немножко унялась, лишь стучало в висках и пересохло в горле. На переходе чирикали и копошились в песке воробьи. Ехали машины, торопились куда-то разные люди… У меня ноги не шли домой, они передвигались как-то медленно, да и вообще — не хотелось идти, лечь бы и лежать где-нибудь в укромном месте, где тебя не будут трогать. Но я медленно шёл и — думал.
Как избежать завтрашнего дня?
Это, пожалуй, возможно, если я буду где-нибудь очень далеко. Но там не будет дома. Если не будет дома — это значит, опять детдом или подвал. Зачем тогда жить? Никому ты не нужен, никто не защитит…
Хотя и с домом — кто защитит? Юра уехал. Позвонить ему? Но что тогда? Он примчится, прилетит? Вряд ли, у них нет на борту самолетов. А пока доплывёт до ближайшего аэропорта… Не успеет. И совсем не хочется его тревожить сейчас.
Сбежать куда-нибудь на несколько дней, а затем вернуться? Но Перец никуда не денется, отыщет… Да и что же, Кольку бросать? Как он будет отпирать замок в башне?
В башне!
Утром! Он ведь тогда попадется им! И…
Мне стало совсем холодно, когда я представил вместо себя Кольку. Как они до него докапываются… Тряхнул головой, прогоняя неприятные мысли. Да ни за что!
Но как, как тогда быть?
Я открыл дверь ключом и рухнул на стул в коридоре. Свет нигде не горел, в доме стояла тишина. Мурзик выбежал из комнаты, стал точить когти о ковёр, муркнул возле моих ног… Ушли все куда-то — ну и хорошо. Я привалился к стене, снял шапку, бросил её на ковёр, расстегнул куртку и закрыл глаза. Спокойно, тихо. Долго сидеть сил не было, и я выбрался из куртки, оставив её вместе с рюкзаком на стуле, снял ботинки, прошёл в комнату и плюхнулся на мягкий диван.
Кажется, я даже задремал ненадолго. Приснилось мне, как мы с Колькой лезем по подземелью, потом открываем замок и сталкиваемся с дядей Васей. А он похож на Перца. Я вздрогнул и — проснулся.
Тикали часы. По-прежнему в квартире было тихо, за окном пели птицы, светило солнышко. Сколько времени прошло? Сейчас утро, или уже вечер? Пока я лежал, собирая мысли, затренькал в рюкзаке телефон — долгой, отрывистой мелодией. Я вскочил, пока отыскивал его — он уже замолчал, но потом зазвенел снова.
Звонил Юра.
— Алло, Мишка? Миш, привет!
— Ага, привет, Юр! — вяло отозвался я и сел на стул в коридоре. Встряхнулся.
— Как ты, Миш?
— Нормально. Со школы пришёл.
— Молодец. Какой-то голос у тебя невеселый. Миш, случилось чего? — забеспокоился Юра.
Я помолчал, обдумывая. Сказать? Или не стоит?
— Да не, все нормально, устал просто.
— Сильно устал? Чего у вас там?
— Да ничего, Юр. Каникулы хорошо прошли… — я выдохнул. — Ездили с Наташей в Москву, снимали день рожденья, потом на теплоходе плавали, фоткали. Красота такая получилась! У нас уже снег растаял, скоро листики вылезут, тепло…
— А устал-то отчего? Первый день в школе! Двойку получил, или в классе не ладится?
— Не, в классе все нормально! Двоек давно уже нет… просто. Лета хочу. Юр, а ты там как?
Как же мне хотелось, чтоб он сказал, что завтра приедет! Невозможно, но — вдруг?! Ну бывает же чудо!
— В порядке. Море спокойное, ветер хороший, погода ясная. Плывём. В сроки укладываемся, приключений нет. Пока вот связь есть, решил тебе позвонить, но это ненадолго. Миш, ты там Наташу и маму от меня поцелуй, скажи, что я звонил, ладно?
— Ага.
У меня внутри все ухнуло. Не приедет он завтра. Зачем говорить? Только зря переживать будет.
— Все-таки какой-то ты грустный. — В телефоне послышались помехи. — Миш, почему ты молчишь? Что случилось?!
Я откинулся назад, к стене.
— Юр, я же сказал, что все нормально! Дела житейские. Ты просто это самое… приезжай поскорее, вот! Ты там не узнал, можно ли мне будет летом с тобой поехать?
В телефоне совсем все зашелестело, но можно было разобрать слова:
— Стараюсь. Да, скорее всего… девяносто процентов, что можно будет.
— Ура…
— Миш, ты держись, недолго осталось! Давай там…
Он не договорил — связь пропала, и в трубке послышались короткие гудки.
С минуту я смотрел на белый экран мобильника, раздумывая над нашим разговором. Не сказал… Решать придётся самому.
Для начала я решил подняться и постирать штаны. Или хотя бы сунуть их в машинку… Забурчал кран, и я, подставив ладони под тёплую струю — долго разглядывал бурлящие пузыри, умывался, смыл грязь с брюк и понял, что надо искупаться. Смыть остатки боли, стыда и тоски. И заодно подумать, что делать дальше…
Итак, выбор небольшой: либо я куда-нибудь сбегаю и подставляю Кольку, любо остаюсь и принимаю на себя удар. А он может быть очень сильным, судя по тому, как обращалась со мной компания Перца раньше…
Оставался ещё последний, самый подлый и пакостный выход, суливший мне отсрочку на несколько дней… быть может, до Юркиного приезда… Откупиться. Только для этого придётся стащить у них деньги. У Юры, или у Наташи.
Я ударил кулаками по горячей воде. Они слезами осели на щеках, заблестели на чистом зеркале. Нет…
А если бы здесь были мои родители, то смог бы я?! А как потом с ними общаться, после такого?
Если бы они были живы, наверное, такого бы не было. Мы бы жили в другом городе, я бы и не знал эту банду… С другой стороны — а что, в других городах их нет? Или только те, кто живет без родителей — встречаются с хулиганами?
Скорее всего, нет. Юра жил с мамой. И бандиты были в его классе… Да и вообще… Все есть так как есть. Не надо думать — если бы, не если бы. Это как задачка, как уравнение с двумя переменными — цифры не поменяешь, оно перед тобой, и надо его решать, как ни барахтайся. Поэтому будем решать из того, что есть.
Если стащить деньги и откупиться… Мих, да ты ведь знаешь, что если будет мало — не отстанет. Если много — он только рад будет сделать из тебя дойную корову. Или отстанет? Не верится что-то. Да и какая разница? Не в этом дело. Конечно, ему нужны деньги для каких-то своих целей, но важнее для Перца — почувствовать себя хозяином. А меня сломать, как спичку. Сделать рабом, который будет его кормить.
Дать бы отпор — такой, чтобы он больше не лез. Раз и навсегда. Но как?
Я выключил воду, выбрался из ванной, вытерся мохнатым полотенцем — широким, мягким — его почти сразу, как я сюда переехал, подарила мне Наташа, когда узнала, что я люблю купаться. Прошлёпал в комнату — босиком по пушистому ковру, оделся… стал бродить по комнате зачем-то. Я знал, где лежали деньги на разные мелочи — на хлеб, картошку, на ручки или тетрадки. Обычно я спрашивал у Наташи, или она давала мне их сама. Постоял возле шкафа, кутаясь в полотенце, отвернулся и стал смотреть на фотографию на стене.
Юрин брат смотрел на меня и улыбался. Но смотрел твердо так, решительно. Сразу понятно — характер у него был такой… крепкий. Был бы у меня такой брат… наверное, надавал бы подзатыльников и пошёл бы сам драться. Но точно бы в беде не оставил.
Юра тут совсем мелкий — он просто смеялся. Не знаю отчего — от радости или оттого, что на море, и все хорошо: и солнце, и брат, и ветер хороший дует, теплый и такой, будто от него крылья вырастают. Казалось, что ничего на свете он не боится. Конечно, а чего можно бояться, когда рядом есть старший брат и отец?
Но потом они погибли. А он и дальше не стал бояться. Как-то жил, выкарабкивался… Но у него был друг. И у меня есть друг, Колька. Посоветоваться с ним?
Не хочется его вмешивать в эту историю, но если другого выхода нет…
Я оглянулся на шкафчик с деньгами. Сжал пальцы в кулаки. Это что же получается — таскать ему наши деньги?! Мы, значит, работали — вставали ни свет ни заря и тащились в Москву с большущими сумками, ходили там, фотографировали… А ведь Наташе уже тяжеловато столько ходить, я сам вижу. Она не жалуется, не говорит ничего, но иногда то запыхается, то просто по глазам видно, что устала она… И Юрка, значит, вкалывает там, я терплю тут без него, и все для того, чтобы снести эти деньги Перцу?! Да ни за что!
Ладно, тогда как быть? Думай, Мишка, думай. Нельзя, чтобы Колька попался им. Но и башню надо закрыть. И лучше это сделать утром, потому что мало ли, когда дядя Васе захочется туда пойти, или в школе задержат… Как бы не проспать и уйти незаметно?
Я походил по комнате, вышел в коридор, повесил на крючок куртку. Рюкзак отнес в комнату. Заглянул на кухню, зачем-то налил воды в чайник и поставил греться. Пока смотрел на него — вспомнил, как привёл меня сюда Юра — мокрого, злого и голодного, и какими вкусными были котлеты… Как же хорошо в семье, дома! И почему кто-то хочет эту жизнь здесь, в семье, у меня отнять?!
Чайник пошумел и выключился, а я так и остался сидеть. Я понял, что нужно делать.
Чтобы уйти незаметно, надо уйти сегодня!
И переночевать в башне. Ну и что, подумаешь… ничего страшного. Войти со стороны решётки, а утром пораньше позвонить Кольке, чтоб он принес замок. Можно будет даже самому попробовать выбраться наверх и открыть задвижку… Правда я не уверен, что смогу это сделать, но можно ведь попробовать. Я попробую, а если пойму, что не смогу — то оставлю это дело и дождусь Кольки. Веревка там осталась, надо только взять фонарик… эх, жаль, что нет налобного!
Я вытащил из шкафа фонарь, подумал и сделал себе бутерброды с колбасой. (Мурзик так терся о мои ноги, что с ним пришлось сразу поделиться). Отыскал пустую пластиковую бутылку, налил туда воды из фильтра. Что ещё нужно? Одеяло бы или пенку — на полу будет холодно сидеть. Да где ж его взять? Пенку я где-то видел. Точно, она лежала свернутая в рулончик на шкафу. С ней не замерзнешь! Как-то мы ходили в поход, ещё в том, старом детдоме, на озеро, с ночевкой. Ловили рыбу, жгли костры и слушали песни, которые пел под гитару наш учитель физкультуры. Он и поход этот пробил, как рассказывали, в качестве «спортивно-оздоровительного мероприятия». Идти надо было долго — это, наверное, и относилось к разряду «спортивного», ну а сон в лесу на свежем воздухе в спальных мешках и все остальное — к «оздоровительному». Так вот, под мешки мы клали пенки. И было тепло. Ни лесная сырость, ни холод через них не просачивались.
Пенку я вынес в подъезд, в угол, где обычно хранились коляски. Сунул её туда, чтобы Наташа не заметила. Поднялся домой и стал дожидаться её или бабушку.
Ждать пришлось недолго — только я заварил чай — хлопнула входная дверь, и из коридора донёсся звонкий Наташин голос:
— Есть кто дома?
— Ага! — я вышел вслед за Мурзиком, взял из её рук тяжеленный пакет. — Ого!
— Спасибо! — она заулыбалась, присела на стул. — Покупала всего понемножку, а набралось много. Бабушки нет?
— Неа. Я пришел — её не было.
— Ясно. В гости, значит, ушла, она давно собиралась. Обедал?
Я помотал головой.
— Не… Я чаю согрел. И заварил. Вместе пообедаем.
— Правда?! — Наташа удивленно подняла брови. — Давай. — Она наклонилась и стала расстегивать блестящие сапожки.
— Юра звонил, вас обоих велел поцеловать.
Её рука замерла в воздухе.
— Когда звонил? Не сказал когда приедет? — В Наташиных глазах зажглась едва заметная искорка радости.
— Неа. Там вообще связь плохая была, сказал, что всё нормально, в сроки укладываются…
— Понятно… — она вздохнула и сняла сапожки. — Ну что, идём обедать?
За обедом я ещё раз передал наш с ним разговор, терпеливо ответил на вопросы про школу, съел весь борщ, выпил весь чай и умоляюще посмотрел на Наташу.
— Наташа, а можно я сегодня у Кольки переночую? Мы уроки вместе сделаем.
— Ммм…
— Ну, пожалуйста! Он мне русский поможет сделать, и вообще… мы долго не будем сидеть, в школу не проспим.
— Да это я знаю, у него ведь мама строгая. Она-то дома будет?
— Да… Можно? — я заглянул в её глаза — внимательные, чуть тревожные и добрые: она была не против. Ура!
— Можно. Только имей ввиду — я тебе позвоню!
Глава 36.
Ночь в башне.
Решетку я отыскал быстро. Добрался до парка, свернул влево, к площадке, дошёл до кустов, и вот она — пожалуйста. Я тревожно огляделся: никого. Только на площадке на качелях катаются две девчонки, можно подождать, пока они уйдут. Вряд ли они там засидятся или ещё кто придет: близились сумерки, и последние лучи солнца словно выпустили вечерних зайчиков на верхние окошки дома напротив площадки, золотили края синеватых облаков. Небо было ещё светлым, но я знал, что пройдет ещё пару часов — и на город опустится ночь.
Спешить был некуда — я побродил рядом с площадкой, делая вид, что кого-то жду — смотрел на телефон и оглядывался. Наконец девчонки ушли. Площадка опустела. Сумерки сделались густыми и прохладными. Зажигались лампочки на подъездах. Откуда-то издалека, с вокзала, протрубил вечерний поезд — и затих.