Убедившись, что поблизости никого, я быстренько дошёл до решётки, отодвинул её, бросил туда рюкзак и пенку и — прыгнул внутрь. Задвинул решетку и присел на корточки — отдышаться и набраться смелости перед тем, как начать спускаться по подземелью.
Можно переночевать здесь, но я чувствовал себя неуютно — вдруг кто-нибудь заглянет. А там внизу связь, наверное, плохо работает… К тому же там страшно. Мне везде было неуютно — в этом тёмном подземелье, одному… Но что делать? Надо же как-то перебарывать страх.
Юрка тогда говорил, что когда начинаешь спокойно соображать — страх исчезает. И я стал спокойно соображать. Никого кроме меня в этом подземелье нет. Перца точно нет, и его дружков тоже. Тогда чего мне бояться? Как вылезти я знаю, так что не заблужусь. Темноты? Но если сразу закрыть глаза — тоже будет темно, и не видно темноты вокруг… Тишины? Да, это, пожалуй, проблема, но… можно ведь напевать разные песенки, да и она не страшнее, чем Перец. Вот завтра, конечно…
Не успел я подумать, что будет завтра, как совсем рядом послышались шаги.
Я замер. Кто-то подощёл снаружи к решётке и стал её отодвигать… Я съежился в комок и закрыл глаза. Кто… Кого ещё сюда принесла нелегкая…
Это мгновенье длилось целую вечность. Надо было двигаться вниз, но я не мог пошевелиться. Кажется, все пропало, ну и ладно, хоть не лезть туда, а завтра мы что-нибудь…
— Ой! — вскрикнул кто-то очень знакомым голосом, и в глаза мне ударил свет фонаря. — Мишка! Ты чего здесь делаешь?!
— Колька! — выдохнул я и только сейчас решился открыть глаза. Передо мной стоял испуганный друг: лохматый, взъерошенный, глаза — как два пятака, от неожиданности он даже не закрыл решётку.
— Закрой решётку! — я откинулся к стене, и вот тут мое сердце словно ожило и забилось в бешеном ритме. — Колька! Ты чего здесь делаешь?!
— Я первый спросил, — хмуро отозвался Коля, закрывая проход и оборачиваясь ко мне. — Ты знаешь, как ты меня напугал! Ну ты даёшь!
— Это ты меня напугал! Я только уселся собраться с мыслями, как тут… кто-то… Фух!
Колька опустился рядом со мной на землю.
— Собраться с мыслями, говоришь? А чего ты надумал тут делать?
— Чего-чего, переночевать, чтобы не проспать. Наверное, то же, что и ты.
Колька задумчиво почесал подбородок.
— Мда, у меня планы были покруче. Я нашёл у брата налобный фонарик и захотел выбраться через верх, и повесить замок…
Я промолчал. Смелый, однако, у меня друг.
— Коль… А ты что матери-то сказал?
Колька пожал плечами:
— Что-что… Что я у тебя переночую.
— А я Наташе сказал, что у тебя…
Он улыбнулся.
— Вот и будем ночевать теперь вместе. Почти правда…
Я покачал головой. Почти — это уже не правда.
У Кольки зазвонил мобильник. Это его мама интересовалась — как он, что мы делаем и когда ляжем спать. Пока Коля разговаривал с ней, я сам позвонил Наташе и сообщил, что всё отлично. Это была правда. Я был счастлив, что со мной — Колька. Вдвоём — это уже не страшно. Вдвоем — это сила! Вдвоем мы сможем… Да многое мы сможем, чего уж тут говорить! Выбраться и замок повесить — точно сможем!
— Кончилась, значит, уборка у вас? — поинтересовался я, когда друг убрал телефон в карман.
— Ага… Теперь нам только тут ночевать. Пока твоя мама… — он запнулся, — Наташа, думает, что ты у меня, а моя, что я у тебя, нам ничего больше не остается, как ждать утра.
— Ну да, — вздохнул я. — А ты уроки выучил?
— Не-а. А ты?
— Я тоже. Сделаем?
— Ага. Только давай не здесь, здесь все-таки люди ходят, — попросил Коля. — Миш, а где ночевать будем? В подземелье или в башне? Можно ведь выбраться и там поспать?
— Давай посмотрим, если там холодно будет — вылезем наверх… Коль, а ты пенку взял?
— Не… Я плед взял. Вон, в пакетике лежит.
— Ладно, на одной поместимся. Ну что, полезли?
— Давай.
И вот мы стали спускаться вниз. Это было не очень удобно — ползти вниз головой, с рюкзаком и пакетами. Рюкзак цеплялся за потолок, пакеты путались, ладно ещё, что хоть у Коли был налобный фонарь, и он хорошо освещал каменные своды и дорогу. Когда лаз расширился, и мы смогли выпрямиться — я вдохнул полной грудью и почувствовал, какой холодный здесь был воздух. Как в склепе. Или в холодильнике. А мне было жарко — так мы ползли.
Мы спустились по ступеням и присели на самую нижнюю. Я, правда, через минуту вскочил и вынул из пакета пенку, расстелил её, позвал Кольку и уселся сам. А потом включил свой фонарь.
— Миш, — негромко сказал Колька, и его голос гулким эхом разнёсся по сводам пещеры. — Слышь, как тихо!
— Ага! — откликнулся я и потер рукой нос. — И холодно! Давай уроки делать!
Мы достали учебники, положили их на колени, на них — тетрадки. На пол Коля положил учебник по математике, я светил — он писал. Потом мы поменялись. Потом стали делать русский, и по моей просьбе — Коля стал объяснять каждое свое действие, оставив мне самому делать последние упражнение. Теперь он светил, а я ковырялся в словах и он шёпотом подсказывал. Наконец, осталась только литература, повесть Пришвина «Кладовая солнца». Её нужно было прочитать целиком ещё на каникулах, и мы даже начали читать её с Наташей, но закончить не успели.
— Я тебе дорасскажу, — предложил Коля. — А ты спрашивай, чего непонятно, ладно?
Я кивнул. Хоть в чем-то мы не обманули своих родителей. Может, даже пятерки получим, здорово было бы!
Закончив уроки, мы поняли, что изрядно проголодались. Точнее, я понял, а Коля сказал:
— Есть охота. У тебя ничего с собой нет?
— Я бутерброды сделал. А ты, что, ничего не взял?
— Не-а, только шоколадки. Я ведь думал, что вдруг получится вылезти и — к тебе! Да и мама дома была, как я буду при ней собираться? Хорошо она мне хоть их положила.
— Коль, а чего ты мне сразу не позвонил, вместе бы полезли?
— Да вечер уже. Тебя бы отпустили разве?
— Сам знаешь, что отпускали.
— То каникулы были, а тут вечером гулять. Это ведь неизвестно насколько. А так я один бы застрял — не получилось — переночевал бы как-нибудь…
— Ага, «как-нибудь»! Погляди, какая холодрыга!
— Да уж… Давай есть!
Я вынул бутерброды, воду. Коля вытащил маленькие шоколадки «Алёнка» — сладкие, молочные, мои любимые. Почему-то было так вкусно, что я подобрал с колен все крошки. А вроде обычные бутерброды…
Коля снял свой фонарик и почесал лоб.
— Можно померить? — попросил я.
— Померь.
Я надел его и покрутил головой: здорово, не сваливается, светит отлично. Коля выключил мой фонарик. Стало темнее, фонарь освещал только передние своды подземелья, сзади было совсем темно.
— Ну и как мы тут будем спать? — спросил Колька.
— Не знаю… Давай ты на мою спину навалишься, а я — на твою?
Коля шмыгнул носом, вытащил из рюкзака мягкий плед. Большой, пушистый, тёплый. Повернулся ко мне спиной, прислонился к моей спине, дал мне кусок пледа. Я накинул его на себя… Хватило, чтоб нам укрыться обеим.
— Мы, как дети подземелья, — прошептал Коля. — Я в прошлом году такую книжку читал.
— Так мы же её в этом году только проходить будем! Она следующая, за «Кладовой солнца».
— Ну и что, — пожал плечами Коля. — Мне интересно было. Я всегда так делаю, как только учебники получу — беру по литературе и сажусь читать. Там иногда что-то интересное найти можно.
— Да? Ну и про что там?
— Я плохо умею пересказывать, но в целом так: дети жили в подземелье, в склепе, даже вместе с родителями, потому что они были очень бедные, и им не на что было жить… И один мальчик познакомился с ними, он был из нормальной семьи. Ну вот, он описывает их жизнь там, разные события… Мне только вот, знаешь, кого жалко? Там девочка вместе с ними жила, маленькая… Она в конце умирает, от болезни… Потому что ничего нельзя было сделать.
— Почему нельзя? — возмутился я. — А как же врачи?
— Ты когда читать будешь, поймешь. Поздно было к врачам обращаться. Ей бы на свежий воздух, на море пожить, и ещё бы пораньше. — Колька замолчал и стал смотреть на темный проход.
— Это ещё что! Сейчас в таких подземельях кучи людей живут. В подвалах, то есть, да какая разница…
— Большая разница, Миш. В подвалах отопление есть. А тут — склеп. Холодно, сыро. Да и вообще, в Москве же закрытые подвалы!
— Откуда ты знаешь! Ты что, ходил, смотрел?
— Нет, просто как-то сестра с мамой разговаривали, я и услышал.
— Они же там не были! Может в центре и закрытые, но на обочинах есть открытые. И у нас в городе есть. У нас один пацан был из Москвы, так он где-то на окраине Москвы год жил в подвале! Знаешь, он сколько всего понарассказывал?
— Нет, — Колька посмотрел на меня. — Думаю, что ничего хорошего он не рассказал. Что за жизнь такая, в подвале?
— Да никакой жизни, — вздохнул я… — Почти как в детдоме. Старшаки деньги трясут, есть среди них взрослые, кто промышляет так — мальчишек заставляет милостыню собирать, бьют их… Жрать нечего, воруют, кто как себе еду добывает. Он только говорил, что сначала у них была хорошая компания, все друг за друга держались, а потом старший их пропал куда-то, облава была, всех разогнали. А туда, куда он потом попал — лучше не рассказывать. Сам пришёл в детдом. Правда он сбежал потом куда-то, друга разыскивать. Все говорил, отъемся мол, как следует, а потом сбегу. Да у нас разве отъешься? Он и меня с собой звал как-то…
— А ты? — тихонько спросил Коля.
— А я… Я отказался, а потом жалел, когда совсем невыносимо было. Хорошо, хоть Юрка меня нашёл, а то, глядишь, и сбежал бы… — и я помрачнел, вспомнив предстоящий день и сегодняшнюю встречу с Перцем.
— Да, хорошо! — выдохнул друг, и глаза у него были такие… понимающие и радостные, оттого, что я здесь и не сбежал никуда.
— Ты и не представляешь, как я рад, — шёпотом сказал я. — Только вот боюсь теперь потерять все…
Колька помолчал, а потом через силу спросил:
— Ну а Юра, Наташа, как они? Как они к тебе относятся? Не ругают тебя?
— Да не, ты что! Хорошо относятся, наверное, как к родному… Только вот… — я запнулся, а потом быстро выпалил. — Наташа малыша ждёт, и я боюсь, как бы они меня не разлюбили!
— Да ты что, Мишка! — Колькины глаза распахнулись широко-широко, будто он чудо какое увидел. — Как они могут тебя разлюбить! Это же здорово, что будет у тебя младший брат… Я вот всегда мечтал о нём, а у меня только сестра старшая. А с братом веселее!
— Думаешь, не разлюбят? Он же свой, маленький…
— Миш, ты чего! Ты… ты представь, если бы ты был родителем и у тебя был такой вот мальчишка, ты бы что, разлюбил?
— Ой, никому не пожелаю такого мальчишки!
— Да ладно тебе! — улыбнулся Коля. — Серьезно, ты же не игрушка, и они — тоже. Люди живые. Они и тебя любят, и его будут любить. Это кажется, что сердце может вместить только любовь к одному человеку… А на самом деле — любовь — она бесконечная, её можно вместить сколько хочешь! В сердце каждому найдётся место…
Коля вдруг смутился и замолчал. Пробормотал хрипло:
— Мамка и меня, и Ксеню любит. По-разному, но обоих.
— Так ты же — свой! И Ксеня — своя!
Коля вспыхнул, но заметил:
— И ты будь своим. Кто тебе не даёт?
Потом мы ещё долго шептались, и шёпот наш тревожил тишину подземелья. Коля мне пересказал всю «Кладовую солнца», мы обсудили всех наших ребят — оказалось, что у Володьки брат уходил в армию, вот отчего он был грустный. Обсудили планы на лето. Потом мы решили сесть поудобнее, и для этого пришлось выбраться из нагретого пледа. Я включил свой фонарик, Коля надел свой, выпрямился и стал довольно потягиваться.
— Спина затекла, — говорит. — И согреться надо.
И давай дальше наклоняться и покручиваться — влево, вправо, как на зарядке. Внезапно он замер на полобороте. Медленно повернулся к стене, снял фонарь и стал передвигать лучом, что-то отыскивая.
— Колька, ты чего?! — я вскочил и подошёл к нему поближе.
— Сейчас, смотри… — не оборачиваясь ответил он и наконец остановил фонарь. — Погляди!
На серых камнях, слева от угла, чуть выше Колькиной головы темнел крест. Такой, какой обычно стоит на храме, только не золотой, а словно выжженный свечкой или нарисованный углём. Небольшой, ровный, нарисованный чьей-то твердой рукой. Почти незаметный.
— Зачем он здесь? — прошептал я.
— Не знаю… Может, тут монахи жили? — задумчиво ответил Коля. — Я читал про таких… Ну-ка, посвети!
Он подошёл к тому месту, где он был нарисован, дотянулся до него рукой.
— Может, не надо трогать? — я засомневался.
— Почему? — Коля провел рукой по камню, потом ещё раз. — Странно. Здесь плитка не такая гладкая, как другие.
Я подошёл поближе и стал светить вверх, на крест. Черные стены в свете фонаря казались почти белыми. Между камнями рядом с крестом темнела тонкая щель. Коля провёл по ней пальцем, потом осторожно постучал по стене. Потом снова постучал — погромче, и я различил звонкие щелчки в том месте, где был рисунок.
— Ну-ка, Миш, дай линейку! У меня в пенале металлическая, лучше её…
Я достал линейку, протянул Кольке, снова стал светить. Он сунул в эту щель краешек линейки, потом просунул её поглубже, надавил, как на рычаг, и — плитка чуть приоткрылась…
— Чуть повыше бы залезть, неудобно. — Коля встряхнул руками. — Миш, давай ты, у меня руки затекли!
— Ладно, только ты свети, или фонарь дай!
Коля дал мне фонарь, линейку и, опустившись на корточки, спиной прислонился к стене. Я взобрался ему на плечи.
— Держи крепко! — и почувствовал, как он ухватил меня за щиколотки. Сунул линейку в щель и стал поддевать приоткрывшуюся плитку. Сперва я было подумал, что это глупая затея. Но почти сразу же посыпались крошки бетона, и плитка, нехотя, со скрипом, стала отходить от стены, обнажая тёмную дыру. Линейка совсем погнулась к тому времени, как стало можно просунуть туда руку. Я взялся за плитку и так потянул, что чуть было не упал с Колькиных плеч, зато вытащил её всю целиком.
— Ну что там? — живо спросил Коля.
— Порядок. — Я бросил линейку — она зазвенела на полу, — а плитку протянул Коле. — Держи пока, или положи её.
Потом снял фонарик и посветил в тёмную глубину дыры.
Глава 37.
Что было в тайнике.
Внутри тайника я увидел металлический бок ящика. Поёжился.
— Коль… Там какой-то ящик.
— Доставай!
— А вдруг там что-нибудь…
— Что?!
— Не знаю!
— Так мы посмотрим!
— Колька, вдруг там бомба?
— Да ну, Мих, какая бомба!
— Или скелет?..
— Мих, если боишься, давай я гляну, — ответил он после недолгой паузы.
— Да ладно, я вытащу…
Я надел фонарик, аккуратно сунул руки внутрь, нащупал холодный металл, и потянул к себе. Коробка была тяжелая, поэтому доставать её было непросто — запястья цеплялись за шершавые камни, она еле вытаскивалась. Наконец я выдвинул её наполовину и слез с Колькиных плеч.
— Давай вместе доставать. А то она тяжелая, я не удержу.
Друг молча поднялся, и мы осторожно вытащили наружу металлический сундучок. Опустили его на пол и стали рассматривать.
Высотой он был в две взрослых ладони, шириной — с альбомный лист, в длину — с полметра. Крышка у него была полукруглая, на потускневшей жести ещё можно было различить картинку: снегурочка и дед Мороз ехали на больших санях среди белого снега. Перед ними — три белых коня, один встал на дыбы, другой чуть повернул голову, оглядываясь назад. Елочки по краям картинки почти стерлись, на них белели остатки снега, новогодние шарики. Края картинки украшали коричневые завитушки — наверное, когда-то они были другого цвета. На одном из уголков была ржавчина. Ручка у сундука была оторвана, на её месте выступали медные гвоздики с обломками железа. Сбоку сундучка были приделаны скобы для замка, они были скреплены толстой проволокой. Если очень постараться, то, наверное, можно её размотать. Ящик пах ржавчиной и был очень холодным.
Коля встал на цыпочки и пошарил рукой в дыре.