— Хорошо, Маечка. Вот точное расписание. Приклеиваю его к стеклу. Тут ясно написано: в воскресенье я, Фёдор, дежурный по Пыште. В понедельник Женя дежурный по Пыште, во вторник Владик…
«По мне? Дежурный? Бывает дежурный по железнодорожной станции, бывает дежурный по классу, и по живому уголку в школе, и по столовой, но чтоб по Пыште?..»
Пышта извертелся под одеялом.
— Ну вот и договорились… — Это голос Владика. — Кто по Пыште дежурит, тот в этот день с ним занимается уроками и воспитывает его.
Пышта вздыхает. Он хочет, чтоб и в понедельник, и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу его воспитывал только Фёдор. А в субботу короткий день, можно совсем не воспитываться. Но ничего не поделаешь, раз уж расписание написали — всё!
— Никто не возражает, если я буду готовиться к лекции? — спрашивает Владик.
— Давай, давай… — откликается Женя.
— Два лагеря существуют на планете, — уткнувшись в бумажку, репетирует Владик свою лекцию. — Один обеспечивает всем трудовым людям земли счастье…
— Это мы! — гордо шепчет под одеялом Пышта.
— И лагерь капитализма, — говорит Владик. — Он несёт людям рабский труд, голод, захватнические войны…
— Это они! — Пышта под одеялом строит капиталистам устрашающие рожи пусть не пробуют соваться!
— Позволю себе поделиться с вами некоторыми цифрами, — продолжает Владик-докладик. — Вот результаты, которых достигает свободный труд свободных людей. Прекрасный урожай получил колхоз «Первомайский»!.. — И Владик читает из блокнота длинные цифры. Раз они такие длинные, так всякому понятно, что урожай очень большой, прекрасный!
Но почему так весело вспоминать сад первомайцев — до горизонта, и поле, похожее на кудрявую зелёную шкуру, и мастерские, где Фёдор рассказывал молодым слесарям про машины. И начальника мастерских.
Когда он провожал Непроходимимов, Фёдор ему сказал:
«Нет, это мы приехали к вам учиться, потому что вы настоящие хозяева техники…»
Почему даже на чёрной плёнке, не на цветной, и то всё интересно, а от Владиковых цифр хочется зевать?.. Наверно, потому, что такие длинные цифры проходят только в седьмом классе, а во втором ещё нет?
Владик говорит, а Пышта смотрит на него сквозь дырочку, которую он провертел в одеяле, как раз в ухе голубого осла.
— А вот вы, к примеру, комсомолец Сидор Сидоров! — Не отрывая взгляда от бумажки, Владик тычет пальцем в сторону Пышты. — Как вы работаете? Не по-хозяйски! Кому сказано спать?! — Эти последние слова относятся к Пыште, который сел.
— Пышто я никакой не Сидор Сидоров! А ты в меня пальцем тыкал!
— Безусловно, тыкал! — сквозь смех подтверждает Фёдор. Молодец Фёдор, не оставил друга в споре.
Но Майка вступается за Владика:
— Неужели ты не можешь понять, Пышта, что Сидорова Владик назвал для примера? Нет никакого Сидорова. Повернись к стене и спи!
Стена весело поскрипывает. Сквозь окно видно тёмное небо. В нём летит горстка звёзд. Это не звёзды. Там, в вышине, невидимый самолёт зажёг свои бортовые и хвостовые огни.
И вдруг, словно огненный дракон, низко над шоссе, над крышей, автобуса, проносится самолёт «ТУ-104». Сигнальные вспышки, злые молнии пролетают у него под брюхом, и остро мигают на крыльях огни: на левом красные, на правом зелёные. Сверкая хвостовым оперением, дракон идёт на посадку к себе домой, на аэродром. Внезапно над Пыштой он зажигает два огромных белых глаза и щупальцами света охватывает шоссе, ясно заголубевший маленький автобус и лежащего в нём мальчика. Свист, грохот, лязг… Один миг — и ничего нет. Улетел.
И снова слышит Пышта спокойный рокот автобуса и голос Владика:
— От тебя, Сидоров, много зависит! Каждый из нас делает свою долю работы. Как ты поглядишь в глаза своих товарищей? Отвечай!
Указательный палец опять наставлен на Пышту.
Словно ванька-встанька Пышта подскакивает на скамье:
— Пышто ты ещё не знаешь! Пышто я уже исправил двойку по арифметике! Мне, может, даже сам Фидель сегодня утром поставил тройку с плюсом. Он бы четвёрку поставил, да я написал «получаца» через «цы»!
Все смотрят на него с изумлением.
— Кто… кто тебе тройку поставил?
— С плюсом! Это почти что четвёрка! — сердится Пышта.
— Ну ладно, почти четвёрку кто поставил?
— Кого я сам выбрал, тот и поставил!
Пышта спохватывается: выболтал тайну! Он ныряет под одеяло.
— Может, он со сна? — спрашивает Владик.
И все слышат, как Пышта бубнит в подушку:
— Я сосна, я дубина, я осина…
— Может, он бредит? У него жар? — спрашивает Владик.
Но раздаётся смех Жени.
— Внимание, Непроходимимы! Жар не у ребёнка, а у его дежурного воспитателя! Он сидит к нам спиной и старательно выжимает сцепление. Но «зеркальце — мой свет» показывает нам, как пылает его мужественная щека, обрамлённая кубинской бородой…
— Да нет, он вылитый путешественник Миклухо-Маклай!
Они смеются над Фёдором, вспоминая всех знаменитых бородатых людей, а Пыште хочется плакать: проболтался, проболтался!
— Отвяжитесь, — говорит Фёдор. — Борода тут ни при чём.
— Тогда сбрей её, наконец! — требует Майка.
— Не сбрею, — отвечает Фёдор. — Пора вам, глупцы, понять: неважно, кто на кого похож бородой или носом. А важно, на кого человек хочет походить своей жизнью. Мы с Пыштой не боимся ваших насмешек! Да, я подарил Пыште мерку, какой у вас нет. Может мерить свои мальчишеские дела — и хорошие и плохие. А называется эта мерка длинно, вам, насмешникам, не выговорить.
— А как? — спросила Майка.
— Она называется «А как бы оценил мой поступок самый важный для меня человек?».
— Ого, мерка высокая! — согласился Женя.
— Пыште не по росту! — возразил Владик.
— Всем людям по росту — и маленьким и большим! — У Фёдора голос твёрдый, сильный, ни за что Владик его не переспорит.
— Мы решили по очереди воспитывать Пышту, да? — сказал Фёдор. — Так вот, в мою очередь я помогаю ему выбрать учителей — на кого равняться в жизни. Сегодня утром Пышта не дал арифметике себя одолеть. Ему было трудно. Он карабкался изо всех сил. И победил. И сам выбрал, кто поставит ему отметку. Ну, что ж не смеётесь? Смейтесь!
Никто не засмеялся. Ни один человек. Сквозь дырочку в одеяле Пышта увидал: Майка сняла с колен аккордеон, но качающемуся полу пошла к креслу водителя. Она подошла сзади, двумя ладонями взяла Фёдора за голову и уткнулась носом в его тёмную стриженую макушку.
— Не сердись, — сказала она. — Мы просто озорные пересмешники, прости нас!
А Фёдор поднял одну руку от руля и подержал Майкины пальцы возле своей щеки.
Пыште это не понравилось: телячьи нежности.
Владику тоже не понравилось. Он сказал:
— Водителю не следует снимать руки с баранки, это нарушение правил вождения автомобилей.
Глава 8. Внимание, внимание!..
Где сейчас находится Пышта? Никому не угадать! Синий небосвод, редкие золотые звёзды с острыми лучами. И под ним красавица ракета, совсем готовая к полёту. Из кабины глядит сияющая удовольствием круглая физиономия Пышты.
Да, это Пышта, настоящий. А вот ракета — нарисованная. Она нарисована на декорации, на сцене клуба в районном центре Прудки. Декорация из холста. Когда Пышта высовывает голову сквозь прорезанный в холсте иллюминатор, то и небо и ракета ходят волнами.
Пышта видит перед собой неосвещённый пустой зал и кричит пустым скамьям:
— Ур-ра! Да здравствует космонавт «Я»! — Он включает скорость.
Ракета завыла, затрещала, звёзды ходуном заходили.
И вдруг мотор поперхнулся. Космонавт «Я» вспомнил, что надо потише: за сценой Майка разговаривает с заведующим клубом, а она не догадывается, что Пышта тут.
Космонавт «Я» слез со стула. Перед синим небосводом стоит стол, накрытый кумачом. На столе графин.
Пышта залезает на председательское место.
— Многоуважаемые товарищи! — говорит он пустому залу.
— Вагоноуважатые… — тоненько ответил зал.
— Эй, кто там? — спросил Пышта.
— Там-там-там… — ответил зал. Голос тоненький, но хрипловатый, словно ветра наглотавшийся.
Пышта приметил: в конце зала на двери шелохнулась занавеска.
— Воображала! — крикнул Пышта. — А ну, выходи!
В ответ разбойничий свист. Верно, тут затаился лихой парень.
— А мы будем тут выступать! — сообщает Пышта невидимке.
В ответ свист. Словно хлыстом резанули воздух.
— Разъякался! Космонавт «Я»! Воображала! — В Пышту летит сосновая шишка. Прямо в лоб!
— А вот я тебе как дам! — Разъярённый Пышта в один прыжок оказывается в тёмном зале.
— А ну поймай! — дразнится хриплый, как у галчонка, голос.
Топот, свист. Двое скачут по скамьям:
— А ну дай!..
— А вот и дам!..
Противник цепко хватает Пышту за ногу, и Пышта с грохотом валится вниз, и в темноте, на полу меж скамеек, они что есть силы тузят друг друга.
— А вот я тебе!..
— Сам сдавайся!..
Противник у Пышты увёртливый. Дерётся он странными приёмами: лягается коленками, кулаки не сжимает, а, наоборот, разжимает, чтоб царапаться.
— Ай, кусается! Чур, мне! — Пышта стал трясти укушенным пальцем.
— Не полезешь другой раз! — ответили сверху.
Пышта поднял голову. Его противник, в зелёных лыжных штанах, сидел на краю сцены под лампой, разглядывал Пышту острыми, как у лисёнка, глазами и заплетал косицу.
— О-о-ой, девчонка-а…
Она заплела косицу, но волосы выскользнули и встали торчком.
— А свистел кто? — спрашивает Пышта.
Она закусывает согнутый палец острыми зубами, и от лихого свиста вздрагивают окна. «Ну и девочка!» — восхищён Пышта.
— А я умею на руках ходить, — сообщает он.
Покачавшись немного, он прошёлся на руках.
Она презрительно пожала плечиком, и — рывок! Словно зелёная змейка метнулась! Её длинные ноги в лыжных штанах вытянулись вверх, и, крепенькая, как струнка, она прошлась на руках по сцене, кверху чинёными башмаками с заплатой. А встрёпанные жёсткие её косины торчали в стороны у самого пола.
— Ух ты… — уважительно произнёс Пышта. — Никогда не видал таких девчо… девчо… девочек.
— Не видал, так погляди! — Она с любопытством оглядела Пыштину поцарапанную щёку. — Ты дерёшься тоже ничего, — похвалила она, потирая локоть. — Меня зовут Анюта. А тебя как?
— Пышта, — ответил Пышта.
— Ой, имечко, ой, умру от смеха! — Она замотала косицами, а у Пышты нос стал красней, чем петушиный гребень.
— Если бы, если бы… если бы ты была мальчишкой, — сказал он, — я бы тебе все косы выдрал!
— Не выдрал бы! — живо ответила она. — Пышто, пышто, пышто, если б я была мальчишкой, у меня не было бы кос!
— Ну так я тебе их сейчас выдеру! — рассвирепел Пышта и бросился за Анютой.
Он на скамью, она со скамьи, он со скамьи, она на скамью… Хохоча, она дразнила Пышту и шипела, как гусыня: «Пшшшт, пшшшт…»
Вдруг она обхватила его рукой за шею, стащила вниз. Он стал брыкаться, но горячая маленькая ладонь накрыла ему рот:
— Тс-с, не высовывай головы…
Он услышал голоса. На сцену вышел заведующий клубом. Он улыбался. Лампочка отразилась на его серебряных зубах и послала в Пышту луч; словно маленьким прожектором, заведующий вылавливал нарушителей в тёмном зале, как пограничный береговой маяк в темном море.
Председатель улыбался Майке. Она вошла на сцену такая стремительная и радостная, словно только что порвала ленточку финиша в беге на тысячу метров. Туго стянутые волосы блестели, как шлем, и падали за спину чёрной волной.
— Красивая! — шепнула Анюта. — С лошадиным хвостом. Ваша?
— Наша. И ничуть не лошадиный…
— Вот вам сцена, вот вам зал, — говорил заведующий. — Клуб недавно отстроили. Есть где самим повеселиться и артистов принять.
— Мы не артисты, мы студенты, едем на уборку, а одновременно… — сказала Майка.
— Милости просим! — Серебряные зубы любезно блеснули. — Если песни споёте — хорошо, песня строить и жить помогает. Если проведёте научную лекцию — спасибо; если поможете лодырей с песочком протереть — ещё того лучше. Начало объявим в семь часов.
Анюта потянула Пышту за собой. Ползком добрались к двери за занавеской и вылезли наружу.
— Сейчас всех пригласим! — сказала Анюта.
— Я сам, ладно? У нас в посёлке я всегда бегаю приглашать на собрания.
— Ну, тогда посчитаемся! — И, тыкая пальцем то в себя, то в Пышту, Анюта затараторила: — Глубокоуважаемый вагоноуважатый, вагоноуважаемый глубокоуважатый…
— Так нечестно, это не считалка, а «Человек рассеянный»!
— У вас не считалка, а у нас считалка!
Вышло — приглашать Пыште. Они побежали вместе. Минули один дом, другой, третий…
— Почему ж мы не стучим ни в двери, ни в окна?
На бегу Анюта повернула к нему раскрасневшееся лицо:
— Ты что? Из старинного века вылез? Мы по радио приглашаем!
— Я сам буду по радио. Пышто у меня голос громкий!
Вбежали на крыльцо:
РАДИОУЗЕЛ. ВХОД ПОСТОРОННИМ ВОСПРЕЩЕН
Влетели в помещение. Просто комната. Ящики и батареи. Микрофон, как у Пышты в школьном радиоузле. Около микрофона женщина в платке, ничуть не похожая на дикторов, которые говорят по телевизору, но зато удивительно похожая на Анюту.
— Мама, мама! — закричала Анюта. — Приглашай всех в клуб в семь часов. Приехала бригада. Вот он — артист. У него голос громкий.
— Здравствуй, мальчик, — сказала Анютина мама и пригладила Анютины косицы и покрепче завязала на них бантики. — Ты артист?
— Не артист, — сказал Пышта. — Мы Непроходимимы.
Анютина мама улыбнулась; глаза у неё усталые и грустные.
— Давайте текст, ребята. Я передам.
— А я сам наизусть могу. У меня голос громкий, — сказал Пышта.
— Заведующий нам бумажку не давал, — сказала Анюта.
Тут в дверь постучали, и вошла Майка.
— Здравствуйте, — сказала Майка. — Заведующий клубом просит передать по радио объявление! — Майка протянула Анютиной маме бумагу. Заметила Пышту: — Ты что тут делаешь?
Острые, как у лисёнка, Анютины глаза — зырк, зырк на Пышту, на Майку, на маму.
— Пришёл по радио объявлять. Говорит — у него голос громкий, — объяснила Анютина мама.
Странно! Майка подводит Пышту к микрофону:
— Объявляй! — и подмигивает Анютиной маме.
Ну что ж, сейчас Пышта покажет, что он может говорить по радио не хуже, чем спортивный комментатор. И, победно взглянув на Анюту, Пышта начал:
— Внимание, внимание! Все многоуважа… — Память подсунула ему Анютину считалку, и он с ужасом услышал собственный голос: — Многоуважатые… — и замолк.
Тут не сотрёшь резинкой: слово не воробей, вылетит — не поймаешь! Он решил начать снова:
— Многоуважа… — и увидал Анюту. Она смотрела прямо ему в рот. — …тые вагоноуважаемые… — закончил он, слова сами спрыгнули с его языка.
Такого позора перенести он не смог, повернулся — и к двери. Выскочил на улицу и услышал, что из громкоговорителя на крыше вылетает Анютин голос и смех:
«Алло, перед вами выступал знаменитый артист Пышта!..»
Попадись она ему сейчас! Пышта мчался, а громкоговоритель потешался над ним и хохотал в три голоса, и Майкин смех был ему очень хорошо слышен. Распахнулось какое-то окно, высунулась женщина и закричала через улицу:
— Маруська-а, включай радио! Артисты приехали, смеху-то!..
Пышта бежал к автобусу. Но и там слышался заливчатый смех. На столбе был громкоговоритель, и под ним уже собрались люди и смеялись.
— Давай, давай, комик! Что ж замолчал?..
Голос Майки произнёс:
«Спасибо, Анна Ивановна, проучили моего братца, а то он всюду суёт нос».
И голос Анютиной мамы:
«Приходится ребят учить, хоть и жалко иной раз… Анюта, отойди, не мешай. Сейчас передам приглашение. Тише. Включаю микрофон…»
«А я его уже давно включила! И всё было слышно!» — Ликующий, озорной Анютин голос вылетел из громкоговорителя.
«Безобра…» — сказала Анютина мама.
Что-то щёлкнуло в чёрной глотке радио и замолкло. А люди возле столба шумели, удивлялись: