– Тузик уже там? ― машинально поинтересовалась я и тут же поправилась: ― Извините… Валерий Павлович.
– Должен быть, ― ответил Миша. Затем, немного помолчав, добавил: ― Как только окажетесь на месте, то есть в голове Валерия Павловича, я и Блинова постараемся держать с вами связь.
– Связь? ― искренне изумилась мама. ― Оттуда что, можно звонит по телефону? Надеюсь, там нет роуминга.
– Связь будет через нашего представителя.
– Там кто-то из ваших?
– А как же. Встретит вас. В дальнейшем, если что, будете искать его. Он предоставит возможность набрать по телефону Инессу Вячеславовну или меня. В крайнем случае, можно отправлять письма. В обычном, бумажном виде или по электронке.
– Там есть Интернет? ― обрадовалась я.
– Случается.
– Что значит, случается? ― насторожилась мама. ― Он либо есть, либо нет.
– Всё будет зависеть от того, насколько далеко господин Клюшкин ― точнее, его голова ― будет располагаться от источника вай-фай сигнала.
– Да, но нам потребуется код доступа.
– Его легко запомнить: «голова».
– Латиницей?
– Нет, просто пишите, как обычно, русскими буквами «голова», и всё.
– Погодите, ― сказала мама, ― а как с вещами? Я взяла всё необходимое: домашние шлёпки, увлажняющий крем…
– Зачем вам шлёпки?
– Странный вопрос. У вас типично мужское мышление. Вы предлагаете мне надевать гостиничную обувь? Не хватало ещё, чтобы я подцепила грибок.
– Но там нет гибка. Это голова, поймите.
– Понимаю, ― не унималась мама, ― голова. А у вас она, кажется, отсутствует. Зачем же я волоку с собой все эти справки о собачьих прививках? Значит, всё-таки болезни там имеют место?
– Поймите, болезни имеют значение здесь, ― терпеливо объяснял Миша. ― Господин Клюшкин может вас просто не пустить с не привитым псом. Это его святое право. Поэтому нужны все эти бумажки: сломать его внутренние барьеры. Предубеждения, понимаете? Вы ведь психолог.
– Да, ― слегка успокоилась мама, ― это называется паттерны мышления. Но шлёпки я с собой всё же возьму.
– Ваше право, не смею препятствовать.
У папы тоже нашлось, что спросить. Он вынул список вопросов.
– Скажите, пожалуйста, ― начал он, ― что всё это время делает реципиент?
– То есть?
– Ну, всё то время, пока мы будем находиться в его черепном пространстве.
(Да, папашка у меня такой. Как ляпнет, так ляпнет. Черепное пространство! Это перл. Надо где-нибудь записать.)
Отвечая на папин вопрос, консультант-лаборант сказал, что в течение всего нашего отпуска Валерий Павлович будет вести привычный, будничный образ жизни. Правда, по договору, предоставляя голову туристам, раз в три дня он обязан появляться в Москве. Сотрудники исследовательского центра будут проверять его общее состояние, он будет дышать в трубочку, чтобы можно было определить, сколько он накануне выпил («Праздники, сами понимаете!»), и в довершение всего в специальном кабинете в течение двадцати минут ему будет необходимо прослушать трек с аудио-релаксацией.
– Вас ничто не должно волновать, ― уверял Миша. ― Реципиенты получают неплохой процент от той суммы, которую вы оплатили. Поэтому все они, включая господина Клюшкина, можно сказать, кровно заинтересованы в том, чтобы ваша поездка прошла без эксцессов. Иначе, если посыплются жалобы, мы вынуждены будем ограничить доступ туристов в их головы. В Москве и области полно других голов. Порядочных и уравновешенных.
Остановившись, локомотив с шипением распахнул двери.
– Встаём, приехали.
9. Учитель засыпает
Инесса Блинова вместе с Тузиком ждали в лаборатории. Подошли мы. Вместе с Шариповым. В первую секунду я даже как-то удивилась: почему Шарипов на поводке, а физрук просто так? Мог бы, по крайней мере, натянуть намордник. (Я, наверное, злая, да? Sorry!) Но он был, что называется, при параде: серые отутюженные брюки, белая рубашка с галстуком в горошек…
– Это что? ― грозно вытянул палец физрук.
– Это? ― с обаятельной улыбкой переспросила мама. ― Это наш домашний питомец. А это необходимые справки. Вот… Прививки от бешенства, от чумы… Он у нас послушный, вы не думайте. Знает команды. Шарипов, сидеть. Сидеть, я говорю. Что за непонятливый пёс!
– Ещё насидится, ― сказала я.
– Вы собираетесь взять его с собой?
– Послушайте, если нас всех временно растворят каким-то лучом, то какая, собственно, разница ― собака это будет или человек?
– Но он станет рыть ямы.
– Кто вам такое сказал?
– Все собаки роют ямы.
– Но это не норовая собака, вы же видите. Он декоративный. Мопс.
– Сверху, может быть, мопс, а внизу у него что?
– Согласна, ― вздохнула мама, ― лапы у него действительно отцовские. Но судя по их длине, его папа был псом гончей породы. Борзой. Нет, такими лапами ямы не пороешь.
– Ну, почему же, если очень постараться… ― с сомнением прогнусавил папа.
– Гена, где ты в последний раз видел, чтобы Шарипов рыл ямы? Когда такое было? И вообще, ― мама вновь обернулась к физруку, ― с чего вы решили, что у вас там непременно должна быть земля?
– Что же там? ― спросил физрук. ― Вам же придётся где-то стоять, ходить.
– Может, у вас там песок. Или опилки. Или то и другое в смешенном виде. Не думаю, что в опилках так уж удобно рыть ямы.
– Издеваетесь?
– Ну, что вы! Даже не думала.
Спор обещал быть длительным, поэтому я решила вмешаться.
– Валерий Палыч, ― сказала я, ― беру Шарипова под свою личную ответственность. Если начнёт разгребать землю, я его остановлю. Буду строго следить, обещаю.
– Валерий Павлович, ― с убедительностью сказал Миша, ― это действительно так: расщепляясь на субатомные соединения, материальные субстанции, включая людей и животных, делаются практически неотличимы. То есть я хочу сказать, что наличие вместе с путешественниками небольшой комнатной собачки на вас никак не отразится. Вы этого не заметите.
После этого нам, как туристам, дали необходимые инструкции: как себя вести, даже как дышать во время перемещения. Мы взобрались на площадку «Д». Физрук отправился к той, что с буквой «Р». Надев защитные очки, сотрудник Блинова пошла колдовать с пультом. Штатив с перемещателем, прожужжав, выдвинулся из пола. Сам перемещатель слегка надломился. Его пушки, медленно опустившись, нацелились в нас. На стене рядом с Блиновой, на двух мониторах я увидела лица своей семьи и Клюшкина. Я поглядела на папу с мамой. Прижимая сумку с вещами к себе, папа вспотел и выглядел взволнованным. Не часто ему приходилось бывать туристом. Ему привычнее бухгалтерский стол.
– Спокойно, ― подбадривал всех Миша, ― ничего страшного.
Вдруг я заметила, что на одном из мониторов изображение исчезло: Клюшкин куда-то делся. Я поглядела на противоположную площадку… Упав на пол, Клюшкин отжимался на руках.
– Валерий Павлович, что вы делаете? ― спросил консультант.
– Мне так удобнее. Сгоняю стресс, ― ответил Клюшкин, продолжая отжимания и негромко считая: ― Двадцать один, двадцать два…
– Валерий Павлович, встаньте, прошу вас.
– Сейчас. Тридцать семь… Сорок один… Пятьдесят… Всё. Можно, ― бодро вскочил на ноги Клюшкин. ― Я готов.
– А я нет, ― положив сумку, заявил вдруг папа. ― Требую вернуть наши деньги назад.
– Дорогой, что такое? ― в недоумении воззрилась на него мама. ― Всё шло нормально.
– Он отжался, ему хорошо, ― с обидой произнёс папа. ― А как быть другим? Может, он не знает, но у него поднялось кровяное давление. Вдруг это отразится на путешествии?
Физрук приложил большой палец к запястью.
– Пульс в норме, ― сказал он.
Папу ещё какое-то время уговаривали ― мама, сотрудники… Я бы сама попросила отдать нам деньги, чтобы мы вернулись домой, но было поздно: что я скажу Задавакиной? Нет, папу надо было срочно успокоить.
– Пап, ― сказала я, ― погляди на меня. Я не боюсь. И тебе не надо. Поехали, раз уж собрались.
– Кто вам сказал, что я боюсь? ― оскорбился папа. ― Я с удовольствием. Я лишь требую, чтобы господин физрук стоял на месте и не мельтешил.
– Валерий Павлович… ― с мольбой произнёс Миша.
– Хорошо. Стою, ― заверил всех физрук.
Но как только камеры, вмонтированные в пушки, повторно нащупали наши лица, я увидела, как физрук приседает на одной ноге: пистолетиком.
– Господин Клюшкин, вы снова? ― Голос консультанта сделался строже.
– Это всё они, ― балансируя на ноге, пожаловался физрук. ― Сначала я не нервничал, а теперь ― вот. Мне нужно срочно согнать стресс.
– Вам-то чего нервничать, не понимаю? ― спросила мама. ― Кого здесь расщепят, меня или вас?
– Тогда стойте и ждите, ― ответил физрук. ― Одиннадцать, двенадцать…
В конце концов, было принято решение: принесли стул, усадили Тузика, и мама, пользуясь профессиональными навыками, ввела его в гипнотический сон.
– Теперь будет спокоен, как удав, ― отряхнув ладони, словно у неё там налипла пыль, сказала мама. ― Перемещайте нас уже скорее, а то я сейчас начну курить.
Я ещё раз взглянула на мониторы… Папа, мама с Шариповым на руках, я… Откинувшийся с открытым ртом на спинку стула, бесчувственный Клюшкин.
– Приготовились… ― сказал натянувший защитные очки Миша. ― Пять, четыре, три… Приятного путешествия!
Всё-таки в конце я немного испугалась. Схватила маму за локоть и крепко зажмурилась.
10. Головной вагон
Сначала было темно. Потом сквозь закрытые веки я разглядела яркую вспышку. Затем как будто бы ничего не происходило. Я осмелела, раскрыла глаза… Белым-бело. Вверху, внизу. В то же время всё вращалось. И хотя вращаться было нечему, кругом было пусто, всё равно я чувствовала себя так, будто меня запихнули в стиральную машину. Затем оглушительно загудело. Я хотела закрыть уши ладошками, но поняла, что ни ладошек, ни ушей нет. Я исчезла!.. Снова гудок. На этот раз он показался знакомым. Внизу что-то стучало… Похоже на стук вагонных колес. Поезд! Тем не менее, вокруг была всё та же молочно-белая пустота. И тут впереди показался туннель. Длинный, чёрный. Он втягивал в себя всё, включая меня, как пылесосный шланг. Я снова зажмурилась…
А когда, уже по-настоящему, раскрыла глаза, то увидела, что я, мама и папа с Шариповым едем в обыкновенном купейном вагоне. За окном было темно. Ночь? Мама спокойно выкладывала вещи из сумки, папа читал газету, а Шарипов, взобравшись на край лежанки и положив морду на лапы, выпучил глаза.
– Нет, это чёрт знает, что такое! ― возмутилась вдруг мама.
– Что случилось? ― выглянул из-за газеты отец.
– Хотела надеть шлёпки, а тут глядите что.
И мама продемонстрировала вынутые из сумки деревянные туфли с острыми загнутыми носами.
– Такие носят в Нидерландах, ― совершенно обыденно, будто ничего не произошло, высказался папа.
– Генуся, ты не понимаешь? Здесь не было деревянных туфлей. Были мои домашние шлёпки. Где они? ― Мама принялась рыться в сумке с удвоенным пылом. ― Что за дурацкие шутки? Ничего не пойму.
– Может быть, в голове так положено? ― предположила я.
– Нет, если здесь всё так, кувырком, ― заявила мама, ― то я прямо не знаю… Мне такие сюрпризы ни к чему.
– Людочка, ― сказал папа, ― ты попробуй. Может, тебе понравится.
– Что?
– Туфли, говорю, примерь.
– Придётся, ― вынужденно согласилась мама. ― Босой ходить не привыкла. А в уличной обуви, на каблуках много не набегаешься.
Натянув деревяшки, мама прошлась по купе туда-обратно. Её ноги громко цокали. Мы с папой еле сдерживались, чтоб не рассмеяться.
– Прекрасно! ― мрачно усмехнулась мама. ― Теперь о том, что я иду в туалет или просто подышать в тамбур, будет знать весь вагон. Кстати, мы тут одни или есть ещё кто-нибудь?
– Остальные купе пустуют, я проверял, ― не отрывая головы от лап, ответил Шарипов.
Мы замерли.
– Шарипов, ― произнесла наконец мама, ― ты говорящий?
– Понимаю вашу реакцию, ― невозмутимо продолжал Шарипов. ― Немой заговорил. Но я не был немым.
– Боже! Ты ещё рассуждаешь!
– Слушайте, это унизительно, ― качнув головой, ответил Шарипов. ― Мало того, что вы считали меня бессловесной тварью, так вы ещё думали, что я окончательный тупица, не способный правильно строить мысль?
– Шарипов, скажи, ― поинтересовалась я, ― ты дедушка дворника?
– Странные люди! Для того, чтобы быть чьим-то дедушкой ― хоть дворника, хоть премьер-министра, ― нужно, чтобы были внуки. А для того, чтобы были внуки, нужно, чтобы…
– Ясно, не продолжай.
– Согласен, всё довольно странно, ― опустив газету, сказал папа. ― Но предлагаю, пока длится наш необычный вояж, ничему сильно не удивляться. Может, всё это нам только кажется, ― кто знает.
– Логично, ― кивнула мама. ― Пойду, по крайней мере, узнаю у машиниста, куда мы направляемся.
Покинув купе, мама зацокала.
За окном было всё так же темно. Иногда мелькали и проносились редкие огоньки. То ли фонари на столбах, то ли окна жилищ. Улегшись на верхней полке, я решила немного почитать. Хорошо, догадалась захватить с собой домашнее чтиво. Протянув руку, взяла с сетчатой полки книжку и, увидев при свете ночника название, слегка ошалела. Вот что было написано золотым тиснением на обложке:
Артур Конан Дойл
«Мышь Баскревилей»
«Что ещё за мышь? ― подумала я. ― Где собака?» Нет, с головой Клюшкина явно творилось что-то не то. Раскрыв страницу с закладкой, я начала читать.
Глава IV
Проклятие рода Баскервилей
― Сэр, как вы узнали, что у меня в кармане манускрипт? ― вытаращив глаза, воскликнул наш гость.
― Дорогой доктор, ― успокаивающе похлопал собеседника по плечу Холмс, ― как только вы вошли, я сразу подумал: вот человек, у которого в кармане что-то лежит.
― Это ясно, ― энергично жестикулируя, ответил Джеймс Мортимер, ― у всех в карманах что-нибудь да есть. Но в одном кармане у меня ключи от машины…
― От чего??? ― удивлённо спросили мы с Холмсом.
― Прошу прощения, господа, ― поправился доктор, ― от кареты с лошадьми, а в другом манускрипт. Как вы узнали, что он там? Может, вам известно, в каком году он был написан?
― Разумеется, ― раскуривая трубку, ответил Холмс. ― В одна тысяча семьсот сорок девятом.
От растерянности доктор начал машинально выкладывать содержимое карманов на круглый низенький столик, на котором у нас покоилась статуэтка, изображающая ветвистое бревно. На стол посыпались таблетки всех видов, слипшиеся леденцы, обваленные в табачной крошке, металлический свисток и, наконец, изъеденный жуком-резиноедом длинный сапог, предназначенный для ходьбы по болотам и другим топким местам.
― Дорогой друг, ― постарался успокоить доктора Холмс, ― вас не должна смущать моя дьявольская проницательность. Ведь я Шерлок Холмс. Имея такие имя и фамилию, трудно не знать того, что известно лишь единицам. И потом, край рукописи до сих пор выглядывает из вашего бокового кармана. На ней размытые старинные буквы и, сверху, дата. Я не слепой, чтобы не видеть этого.
Резко обернувшись, доктор посмотрел на свой карман, и только тут понял, что Холмс прав. Он смеялся около семи минут. Я поднёс ему стакан воды.
― Спасибо, ― произнёс доктор, сделал порядочный глоток и уселся на предложенный Холмсом стул. ― Итак, господа, ― расправив манускрипт на коленях, продолжал Джеймс Мортимер, ― я хотел бы, чтобы вы послушали то, что написано в этом древнем документе. Это напрямую относится к тому делу, с которым я к вам пожаловал. Я могу начать?
― Само собой, ― расположившись в кресле, ответил Холмс. ― И хотя мне заранее известно то, о чём говориться в вашем документе, всё равно читайте. Доктору Ватсону всё это будет крайне интересно.