На завтрак в столовую 1 января никто никогда не ходил.
А зачем? Еда (вчерашние недоедки) еще есть. В столовке все равно на опохмел не наливают.
Когда 1 января появляются возвращенцы (побывавшие дома в суточном новогоднем увольнении курсанты), то они наблюдают сцену, которую, наверное, можно было узреть на следующее утро после Ледового побоища или после нашествия татаро-монгол. Или просто после “Нашествия”.
Вершувшихся встречают неровные ряды кроватей, расставленные тут и там (то есть где попало) табуретки, мятые постели, разбросанные объедки, море бычков и недокурков, ну и, конечно же, вываливающийся из мусорных корзин мусор.
Бутылки были убраны еще утром отрядом дневальных.
Дневальные, наверное, единственные, кто оставался в эту ночь вменяемым. Им еще весь день в наряде стоять. И лучше без “залетов”. Ни у кого нет желания на вторые “праздничные” сутки заступить на дежурство.
Поэтому дежурная смена очень по-взрослому относится к такого рода отмечаловам.
По принципу: ну выпил литр, ну выпил два, так зачем же нажираться?
Те, кто не следовали этому простому правилу, часто заканчивали празднество либо очень рано, либо с “дядей Э-эдиком”.
Как в анекдоте.
Сидит салат в желудке, празднует Новый год. Тут вливается стакан водки и говорит: “Эй, салат, подвинься!”
Салат двигается. Вливается второй стакан водки: “Салат, двигайся!” Салат еще немного подвинулся.
Вливается третий стакан водки и говорит: “Эй, салат, двигайся!” Не стерпел такой обиды салат и говорит: “А ну-ка, пойдем выйдем разберемся!”
Так вот. У кого от чрезмерного воздаяния хвалы Бахусу с Дионисом начинались неодолимые рвотные накаты, тот спешил от них избавиться по кратчайшему маршруту.
До туалета далековато. Не добежишь. Расплескаешь по дороге. Что делать, куда девать добро? Правильно - в окно. И близко, и освежишься.
Человек карабкается на широкий подоконник, распахивал форточку, просовывает в нее голову и “стругает” прямо туда.
Долго. С оттяжкой.
О том, что окно старинное двухрамное и надо еще вторую форточку открыть, пьяное тело напрочь забыло.
Ну это так, к слову. Еще небольшой штришок для возвращающихся.
Однако на подоконник могли вскарабкаться далеко не все, кого посетил “дядя Э-эдик”. Не все к этому моменту сохраняли необходимые силы и координацию.
Те, кто слабее духом, вульгарно блевали на пол. Ведер же на всех не напасешься.
Те же, кто духом был немного сильней, включали смекалку и гадили на чужую кровать (не на свою же!), за секунду до неизбежного предусмотрительно откидывая одеяло. А сделав гнусный подарок, одеяло возвращалось на место.
Бывали случаи, когда вернувшиеся 1 января из дома счастливчики (от избытка чувств), не глядя, сразу же, плюхались на свою койку.
Заметьте, слово “плюхались” здесь употреблено не в образном выражении.
Вот такой, иногда, преподносил подарочег военный дэд Мороз на Новый год в Волшебном университете.
Не всем же бухать и отдыхать без последствий. С другом тоже надо поделиться своей безудержной радостью.
От большого ума добра не жди
Как вы можете жить, когда в окнах пальцы вот с такую щель?!
Казарменному чувству юмора свойственна некая брутальность.
Одновременно и смех, и грех.
Смешно, как правило, окружающим. Источнику веселья обычно не до веселья.
Юморной жизни в казарме Волшебного университета было, кончено, далеко до такой жизни в казарме обыкновенной. Например, в какой-нибудь воинской части под Сыктывкаром.
У нас, например, никому не устраивали “барабан”.
Это когда ночью спящему кладут на живот бумагу, поджигают, а сверху накрывают ведром или тазом. В попытке потушить, говорят, выглядит эффектно. Что твой зайчик из рекламы супер батарейки.
Не, у нас шутили помягче. Обходились без членовредительства.
В основном ночью. Когда жертва веселья находится в бессознательном (читай: беспомощном) состоянии.
Самый безобидный прикол (и поэтому самый массовый) устраивали со шнурками на берцах.
Каждый раз было что-то новенькое: связывали шнурки жертвы со шнурками соседа, привязывали берцы к кровати, зашнуровывали так, чтобы нога не пролезла, прятали шнурки в соседских ботинках, подрезали шнурки на половину, оставляли ботинки вообще без шнурков.
Был раз, когда удалось по-тихому прибить берцы гвоздями к деревянному полу. Утром как раз зашел начальник и решил порадовать себя нашим быстрым утренним подъемом и построением по стойке смирно за 45 секунд по полной форме одежды.
Наивный.
Ну, мы его и порадовали своей нерасторопностью и одними босыми пятками.
Еще по ночам играли в “телефон”. Это когда хорошо заснувшего будят со словами: “На, держи телефон. Твоя мама звонит!” А вместо трубки протягивают тапочек. Сонное тело пытается поговорить, а тишина в “трубке” заставляет непроснувшийся мозг переспрашивать по сто раз и повышать голос на потеху окружающим.
Или похожий прикол, но без подручных средств. На голом энтузиазме, так сказать.
Глубокой ночью расталкивают храпящего. И, не давая прийти в себя, быстро говорят в ухо: “Где ключи от танка? Давай скорее! Куда дел ключи? Вспоминай, давай!”
И так до тех пор, пока человек не проснется и не пошлет веселящихся по короткому номеру.
Еще играли в “паутинку”. Это когда всего спящего потихоньку, но очень основательно обматывают нитками. Прямо к кровати вместе с одеялом и матрасом. Вдоль и поперек. Как паук муху-цокотуху или как лилипуты Гулливера.
Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Вот и наши приколы закончились вместе с казарменной жизнь.
Полуначкурса
А теперь я хочу всех вас акцентировать
Где-то под конец нашей казарменной жизни в помощь начальнику курса прислали еще одного офицера. Помладше в звании. А младшему и должность придумали пожиже.
Вообще-то, должности не придумываются. Они просто есть. Но у нас же университет Волшебный.
В то время офицеров как раз набирали в Вооруженные силы, а не выгоняли поганой метлой. Поэтому брали всех подряд.
Вот и этому новому кадру придумали должность начальника полукурса.
Представьте, есть командир роты, а есть командир полуроты.
Бред? Бред. Но именно так было.
Офицер попался молодой и горячий. Только что из Чечни. Десантник к тому же. И замашки соответствующие с собой привез. Об землю в бой, как говорится.
Он не сразу понял куда попал. Бедняга.
Сам роста невысокого (не выше меня), но квадратный до неприличия. Эдакий самодвижущийся шкафчик.
А раз его прислали в помощь, то он решил нас немного подзадорить. По-своему, конечно.
Все бы ничего, но действо происходило на глазах у первого курса. Нам было даже как-то неловко за такого офицера.
У них был один совершенно обычный начальник курса без всяких помощников. Нормальный дядька. Гонял их, конечно, но без фанатизма.
Нам в этом плане просто “повезло” до неприличия. На курсе молодого бойца морпех, а теперь десантник. Я, надеюсь, вы еще не забыли чем отличается один от другого. Там еще про кирпич было.
В общем, наш полукурсовой офицер начал с того, что все вечерние проверки (или поверки, кому как нравится) проводил на свежем воздухе. Погода стояла такая же, как сейчас, то есть крещенские морозы и минус 15 грудусов. Без бушлатов в одной шапке и камуфляже.
Он думал, что мы так быстрее будем строится и проверяться. Наивный.
Мы мерзли, но не сдавались. Мы же русские.
Мужик злился, мерз за компанию, но не сдавался. Стоял, так сказать, на своем. Как Штирлиц.
Начальник должен быть примером для подчиненных, поэтому он тоже мерз без бушлата.
Больные с нашего курса заполнили всю санчасть. Даже в коридорах койки стояли.
Не готовы были медики к приходу нашего полукомандира.
Скорее всего, именно после того, как единомоментно заболела треть личного состава, и в наряд стало некому ходить, начальство сделало пару внушений бравому “Макспэйну”, и вечернее тупостояние на морозе прекратилось.
После неудачной попытки нас выморозить до состояния бравых солдат, неудержимый полуначкурса решил впечатлить нас морально.
Для этого он прибег к грубой физической силе, но без членовредительства.
Сложная задача для десантника. Но он справился.
На наших глазах полуначкурса складывал вчетверо белые военные вафельные полотенца (которые воду только размазывают и вытереться насухо ими просто нереально) и рвал их на части.
Как тузик грелку. Заметьте, не зубами, а руками.
Тем самым он демонстрировал крепость рук и силу боевого духа. Денег за представление принципиально не брал (кое-то кто из нас честно предлагал предлагал заплатить за повторное выступление).
Еще в его цирковых упражнениях был номер, когда он отматывал пару метров нейлоновой бечевки, складывал раз восемь и тоже рвал на мелкие кусочки перед нашими удивленными взорами.
Полуначкурса улыбался и предлагал всем желающим попробовать свою немощь на разрыв.
Я же говорю, что цирк. Может поэтому военные в цирке не веселятся?
Мы только вежливо улыбались в ответ и говорили, что нас учат совсем другим наукам. А портить казенное имущество при свидетелях нам совесть не позволяет. Потом с нашим прапорщиком не расплатишься за уничтоженные полотенца.
Когда и силовые упражнения не возымели должно эффекта, десантник пошел ва-банк. Притащил видеокассету с записью своего экзаменационного полевого выхода в десантном училище.
У них каждый год подобное практикуется. Однако на выпускном курсе все самое-самое.
Выпускной курс сажают в военно-транспортный самолет. Самолет долго летит в неизвестном направлении.
Где-то в полете происходит десантирование. После этого раздаются карты, ориентиры на местности и совершается недельный марш бросок до полигона. Там надо на оценку стрелять из всего что стреляет.
Марш бросок проходит в полной боевой выкладке. По принципу - все свое ношу с собой.
Парашюты и палатки, еду и питье, бронежилеты и инженерное оборудование, оружие и боеприпасы, противогазы и ОЗК (общевойсковой защитный комплект, как он выглядит смотрите в Интернете). Короче все.
Время для марш броска самое удачное - апрель. Днем светит солнышко и под ногами жижа на промороженной земле, а ночью морозит еще по-взрослому.
Плюс ветер, плюс дорога то по полю, то по лесу.
Поэтому они жили в самодельных палатках, сделанных из плащнакидок. Спали на еловых ветках (если удавалось найти такие) и на голой земле. Всю неделю не снимали с себя ОЗК (а он полностью резиновый) и питались промерзшим сухим пайком. Не помыться, ни зубы почистить, ни, извиняюсь, в сортир сходить по-человечески. Все по-военному.
Вот это все он нам и показал на кассете.
Впечатлил, ничего не скажешь.
Только получил не то, на что рассчитывал.
Думал, смотрите какой я мужик, берите пример. А кто не может, то просто тихо кусайте локти от зависти.
А получил наше всеобщее сострадание. Разве что по головке не погладили.
Нам стало его реально жалко. Мы лучше в теплой казарме поживем.
Дядька расстроился и больше к нам не приставал по пустякам. Пошел даже на повышение.
Через пару месяцев ему дали свой курс. Как он сам говорил: “Набрали для меня человечков”.
Но это уже был совсем не тот человек, который вначале пришел к нам.
Наскальная живопись
Надо переставать думать своим нижним или верхним мозжечком
Думаю, что с подобным явлением встречались все. Не в пещерах, конечно, а в обычной жизни.
Ведь они везде: на стенах бойлерных, на стенах в подъездах и лифтов, в туалетах, на столах и спинках стульев. Даже на потолке бывают.
Сузим тему до парт, стульев и всего прочего, что окружает участника учебного процесса в Волшебном университете.
Самым распространенным видом курсантского вандализма были надписи, сделанные ручкой, карандашом или фломастером. Послания, так сказать, будущим поколениям. Реже надписи выполнялись гравюрным способом. Каким-нибудь острым колюще-режущем предметом наносились замысловатые линии и завитушки, которые непостижимым образом складывались в буквы, буквы в слова, а слова в мысль.
Мысль простая, короткая и понятная каждому. А какие еще могут быть мысли у курсанта?
Видимо, выдавливание посланий столь неприятным для мебели способом связано с желанием увековечить свой труд. Хоть как-то, хоть на время, хоть для кого-то. А то ручку или маркер можно при желании легко смыть во время очередного ПХД (парко-хозяйственного дня).
Человек старался, писал всю лекцию. Творил. А тут пришел кто-то и все стер за минуту.
Самыми распространенными виршами были, конечно же, такие: “Хочу домой”, “Мама роди (как вариант, забери) меня обратно”, “Как же меня все зае… (надоело)” и т.п.
Иногда, когда подобные изречения уже были нанесены кум-то неведомым на стол, хотелось чего-то большего.
Для этого включалась военная соображалка, и появлялись надписи примерно такого содержания: “Хочу бабу”, “Хочу есть”, “Хочу спать”, “Как же я зае… (устал то есть)”.
Можно было встретить надписи как в классическом стиле, так и в модном сейчас формате 3D. Видимо, время позволяло автору заниматься украшательством своего творения. Или писались рифмовки: “Лучше вскрыть на ж*пе вены, чем дождаться перемены”. Старо, зато доходчиво.
Как-то раз сидел я за партой, где живого места не было от рисунков. А все из-за одной единственной надписи: “Если ты не голубой, нарисуй вагон-другой”. Признаюсь, ибо грешен я. Попортил-таки казенное имущество еще одним вагончиком. Красивым.
Еще у нас ходила шутка (а как известно в каждой шутке есть доля шутки), которая нашла свое материальное воплощение в жизни. А шутка вот какая.
“Кнопка отключения лекции находится на столе. Способ применения: нажать лбом и держать до отключения звука”.
У каждого будущего офицера при себе должны быть два основных цвета: красный и синий. Цветные фломастеры или карандаши нужны были вовсе не для занятий наскальной живописью, а для того, чтобы наносить на карту обозначения своих войск и войск противника. Противник всегда был синим или голубым (кому как больше нравится), а мы всегда побеждали.
Однако мы нашли вполне мирное применение вечно носимым с собой фломастерам.
Поэтому красно-синих кнопок различного диаметра с надписями типа: “ОТКЛ”, “ВЫКЛ” и т.п., - на партах было с избытком.
Были, конечно, личности, которые выбивались из дружного строя наскальных рисунков.
Они рисовали. Но тоже на партах. Кто абстракции, а кто цветочки.
Естественно были портретисты. Они делали рисунки голых женщин. В различных подробностях. Целиком и по частям. Умело и не очень.
Мужчин, в основном, изображали фрагментированно. Ну, сами знаете, что это за фрагменты такие. Оставлю данный пассаж на откуп вашей фантазии.
Интересно было ходить на сводные и поточные лекции в новые аудитории. Ведь и надписи можно было встретить новые. Или хотя бы новые интерпретации старых.
В основном на партах из поколения в поколение писалось одно и то же. Только почерк менялся, даты и имена нелюбимых начальников. Надо же злость излить хоть куда-нибудь. А парта все стерпит. Ей можно пожаловаться на несправедливость бытия.
Как сейчас помню один случай, который приключился со мной в наряде.
Дежурство проходило на седьмом этаже “Хилтона” (рабочее название общаги старших курсов и офицерского общежития). Лифт в ней, естественно, не работал. Никто уже не помнит людей, которые бы помнили тот день, когда лифт работал. Сам лифт еще во времена динозавров застыл, как “Аврора” на вечном приколе, где-то между третьим и четвертым этажом, а к моему дежурству покрылся вековой пылью, и о нем все забыли.