Барти знает, почему. И не может не засмеяться — хоть смех получается рваным, диким, словно он разучился смеяться как люди.
— Они выйдут на свободу, Хвост. Рано или поздно то, что осталось от самых верных людей лорда, окажется вне стен Азкабана. Тебе придется… постараться… чтобы убедить нас, что мы неправы в своем желании воздать тебе должное.
— Но ты же вступишься за меня, Барти, — Хвост нервно улыбается. Может быть, даже думает, что Барти не замечает, как крепко он сжимает палочку под столом. — Ты же скажешь им, что я остался верен!
— Я скажу им, что я буду первым, кто заставит тебя жрать собственное крысиное дерьмо под Круциатусом. — Барти возвращается к своему сендвичу. Он не может и пальцем тронуть подонка, пока тот нужен лорду и пока у Барти нет палочки, но и Хвосту не поздоровится, если он наложит на ценного союзника хоть одно проклятие.
— Так вот, — после долгого молчания оживает Петтигрю, — про Уизли…
Через несколько дней Барти слегка меняет свое мнение о Хвосте. Хвост, без сомнения, подонок, но он оказывается куда полезней, чем раньше: он заботится о лорде, он приносит Барти палочку мертвеца, и главное — он начинает красть еду повкусней. Теперь на магловских пачках с сендвичами и полуфабрикатами написано слово «Теско».
Барти взмахивает палочкой пару раз, и только на третий она отзывается тусклым снопом искр. Новый владелец явно ей не по нраву; хорошо еще, предыдущий мертв. Палочки мертвецов тем и хороши, что на них редко распространяется магический закон владения; исключение составляют только самые могущественные артефакты…
Барти не прикоснулся к палочке лорда, хотя она хранилась в этом же доме — Хвост нашел ее. До тех пор, пока для этого не было действительно веской причины, подобная дерзость каралась бы жестоко. Да и Крауч сам вовсе не уверен, что палочка лорда захотела бы ему служить. Палочка покойника — тоже не лучшее оружие, но к нему придется привыкнуть.
— Хорошо, что ты всё-таки сдал те двенадцать экзаменов, Барти.
Барти склоняет голову, едва ли замечая тонкую тень необидной усмешки в чужом голосе. От его умений, заслуживших ему двенадцать С.О.В. в Хогвартсе, почти ничего не осталось — даже простейшие заклинания, которые он пробовал сейчас с новой палочкой, давались ему с трудом. Раньше он мог колдовать часами без перерыва, теперь…
Ничего. Ничего, силы восстановятся со временем. Он просто должен больше практиковаться.
— Хвост, — шипит высокий голос из свертка в кресле, — расскажи ему о нашем плане.
Плане, повторяет про себя Барти. И какой, интересно, у них план?
Питер Петтигрю смотрит на него таким взглядом, словно ему приказали лично отправиться в Азкабан с повинной. Обреченность — так бы это охарактеризовал Барти.
Петтигрю глубоко вдыхает.
— Ты должен победить Аластора Грюма в бою, взять его в плен, и в его облике преподавать в Хогвартсе Защиту от Темных Искусств до конца Турнира Трех Волшебников, который тоже будет проходить в Хогвартсе. И еще ты должен удостовериться, что в Турнире победит Гарри Поттер.
Барти смотрит на лорда Волдеморта.
Лорд молчит. И Хвост молчит. Никто не смеется над этой идиотской шуткой.
— Я бы хотел узнать детали, — наконец выбирает Барти наиболее безопасный ответ.
— Запомни, Хвост: так отвечают лорды Визенгамота! — Голос Тома Риддла свистяще смеется. Разумеется.
Хвост беззвучно вздыхает. Крауч глядит куда-то сквозь него и думает о том, что если Грюм его не убьет, то надо будет придумать что-нибудь, что убьет наверняка. Он еще не успел соскучиться по Азкабану.
Комментарий к О союзниках
Спар и Теско - две сети супермаркетов в Британии :)
========== Об Аласторе Грюме ==========
С тайного счета, открытого когда-то на имя несуществующего волшебника Эммета Томсона, Барти снимает все оставшиеся сбережения. Сомнительная лондонская контора, конечно, не была Гринготтсом и начисляла отрицательные проценты, но зато и не задавала неудобных вопросов. Этим и прельстила его в те далекие времена, когда Барти было семнадцать, и он всерьез задумался над вопросом, к кому перейдут деньги на его гринготтском счету, если что-то случится. Подозрения себя оправдали: Гринготтс неукоснительно следовал законам наследования, а по законам наследования после смерти владельца имущество переходило к ближайшим родственникам.
Но денег на счету Эммета Томсона как раз хватает, чтобы пройтись по Лютному переулку. Барти не беспокоится, что кто-то узнает его лицо; здесь, скорее всего, облик давно погибшего Крауча примут разве что за маскировку. Наглую, вызывающую, предельно опасную — в девяносто четвертом году не каждый осмелится примерить на себя клеймо Пожирателя Смерти — но все же маскировку. К тому же, деньги есть деньги, а в Лютном переулке не задерживаются любители расспрашивать о чужом прошлом.
К концу дня у Барти накапливается столько защитных артефактов, что он мог бы увешаться ими, как рождественская елка. Еще бомбы, ловушки и с десяток «саперов». «Саперы» обычно представляют из себя зачарованных мелких тварей вроде мух — их задача состоит в том, чтобы обратить на себя внимание защитных чар, выцеливающих живых существ. Продавец, едва оценив общее направление мысли Барти, предлагает Затуманивающие бомбы — те, взрываясь, создают неплохие иллюзии, сквозь которые может видеть только владелец специально зачарованного амулета — но против Грюма это не поможет. Барти, впрочем, покупает одну на всякий случай. Вдруг там будет не только Грюм.
Дорогу на выходе из магазина ему уступает даже местный охранник-вышибала, но Барти не удостаивает его взглядом. Нужно быть безнадежным идиотом, чтобы ссориться с человеком, только что скупившим не меньше четверти боевого арсенала всей лавки.
Проблема только в том, что он не уверен, что четверти боевого арсенала лавки Темных артефактов хватит на Аластора Грюма.
Обмануть вредноскоп можно. Обмануть Проявитель врагов — куда сложнее. Обмануть все вредноскопы и детекторы Темной магии, собранные у Грюма дома — почти невыполнимая задача, поэтому у них очень мало времени.
По счастью, анимаги могут трансформироваться вместе с одеждой, и, по счастью, нынешний дом Аластора Грюма строили по стандартам современной Британии — из рук вон плохо — и в основании стен хватает незаметных для человека щелей.
— Не пожелаешь мне удачи, Крауч? — Хвост нервничает. Даже при свете магловских фонарей видно, как поблескивает пот на его лбу. — Ничего не посоветуешь?
— Если окажешься в безвыходном положении, последнюю Аваду придержи для себя.
Петтигрю оглядывается на него с почти осязаемой тревогой. Вид у него затравленный, словно… словно у загнанной в угол крысы. Барти, усмехнувшись, пожимает плечами: уж кому-кому, а Питеру бежать уже некуда.
— О тебе же забочусь — всё лучше, чем Азкабан. Время, Хвост.
— Не опоздай, Крауч, — мрачно говорит Петтигрю. Начало анимагической трансформации смазывает последнее слово, а парой секунд позже крыса и несколько послушно следующих за ней мух растворяются в ночной темноте. Крауч мягко касается палочкой калитки ворот — Alohomora — и следом за уже исчезнувшим впереди Петтигрю заходит во двор, надежно накрытый антиаппарационными чарами. Его взгляд падает на мусорные баки, явно поставленные у дома с неким коварным аврорским умыслом.
За две секунды до того, как первый «сапер» принимает на себя магический заряд охранных систем, в спальне Аластора Грюма пронзительно взвизгивают вредноскопы.
План срабатывает: пока Грюм разбирается с «саперами», Петтигрю успевает добраться до двери, трансформироваться и открыть зачарованные засовы изнутри. За это время Барти приходится разгромить мусорные баки, вдруг вздумавшие сжечь нарушителя границ частной собственности в пепел.
Потом он бросается внутрь дома и ясно вспоминает, почему Аластор Грюм пережил Первую Магическую Войну. Первые три защитных артефакта рассыпаются, едва Барти делает несколько шагов по коридору; они спасают его от Прилипающих чар, и только поэтому он успевает отразить летящий в него Immobilus. Яркая вспышка впереди волной сырой магии впечатывается в щит Protego — Барти едва удерживает защитное заклинание — но даже взорвавшиеся под ногами у Грюма бомбы замедляют аврора только на долю мгновения. Еще вспышка, еще, еще; Барти не различает уже заклинаний, бьющих в его щиты, он едва может видеть хоть что-то в хаотично сверкающей темноте; где-то рядом голос Петтигрю вскрикивает коротким Glisseo, но Грюму плевать на идеально ровный лед вместо пола — и костыль, и протез зачарованы. Над очередной разбившейся склянкой клубится ядовитый газ, но Грюм не делает ни одного вдоха, его голову уже окружает магический пузырь чистого воздуха. Барти отбивает очередное заклятье не глядя, и рядом кричит от боли Хвост, но смотреть, что задело Петтигрю, нет времени. Если он хоть на мгновение перестанет колдовать, он умрет.
Он швыряет в Грюма всем, что может быть создано невербально. Произносить заклинания нет времени. Кажется, в какой-то момент аврор начинает принимать его всерьез, и едва Барти слышит человеческий голос, он бросается на пол, поскальзываясь на проклятом магическом льду. Коридор над его головой озаряется зеленой вспышкой.
Похоже, Грюм близок к отчаянию.
Смертельное заклятие жрет силы как ничто другое. Оно дает Барти лишние полсекунды, поэтому он вкатывает в ответное Expulso столько магии, что от взрыва лопается не только щит Грюма — вылетают даже зачарованные стекла окон. Грюма впечатывает в стену; простейший Expelliarmus лишает его палочки.
Барти замечает слабое движение костыля слишком поздно, и от заклятья, что разрезало бы его пополам, его спасают только еще державшиеся защитные чары.
Встречное Depulso отправляет костыль к противоположной стене. Заклинание паралича останавливает аврора в дюйме от упавших рядом старых часов, в которых Барти с опозданием распознает артефакт связи.
В наступившей тишине, стоя посреди разгромленного дома он не сразу понимает, что…
…у них получилось?
У них получилось победить Аластора Грюма?
— Episkey, — хрипло выдыхает Барти, направляя палочку на себя. Резкая боль в грудной клетке и обжигающе-острая в боку неохотно успокаиваются до терпимого уровня. — Хвост, живой?
Хвост отвечает неразборчивым скулением. Крови с него натекла целая лужа, поэтому Петтигрю дрожащими руками ищет в карманах крововосстанавливающее зелье. И даже находит — три склянки разбились, а последняя, четвертая цела. Барти ухмыляется: таким везунчикам, как Хвост, и Феликс Фелицис не нужен.
— Удачно получилось… — Барти аккуратно перекладывает пойманную палочку Грюма в правую руку. Та ложится как влитая: палочка признала его победу и будет служить ему так же верно, как и прошлому хозяину.
— Чего ты ждешь, — шипит Хвост, — возьми его под Империус!
Барти не торопится отвечать. Комната перед его глазами плавает из стороны в сторону: выложился подчистую, об Империусе можно и не вспоминать. Он сглатывает тошнотворно-кислую слюну, прежде чем заставить себя выдавить хоть слово в ответ.
— Здесь… здесь скоро будут люди Министерства. И маглы. Грохот стоял на весь квартал.
Хвост чертыхается, но принимается за дело: несколько Reparo возвращают выбитые окна на место, осколки, оставшиеся после взрывов, исчезают в небытии Evanesco. Барти не обращает внимания на попытки Петтигрю придать дому Грюма прежний вид, его больше заботит Оборотное зелье. Если алхимики Лютного переулка не облажались, то зелью недостает всего одного ингредиента.
В человеческом глазе Аластора Грюма мелькает что-то, отдаленно похожее на страх, когда он понимает, для чего ожившему мертвецу Бартемию Краучу понадобился его волос.
— Хвост, — сдавленно говорит Барти, пытаясь удержать в себе мерзкое пойло, — подай мне его костыль. И убери гребаный лед.
Он пил раньше Оборотные зелья — в последний раз двенадцать лет назад, в Азкабане — но это превращение оказывается мучительней других. Физически здоровое тело не желает калечить себя подобно Аластору Грюму; Барти хрипит от боли, когда трансформация мнет его плоть как глину, неуклюже заваливается набок, в наполовину потемневший мир. Петтигрю оказывается рядом как раз вовремя, чтобы удержать его на ногах. На ноге.
— Ну ты и урод, — хмыкает Хвост почти что с восхищением. — Как настоящий, Барти.
Крауч чертыхается: зачарованный протез оказывается неважной заменой живой ноге. Не знай он, каков на самом деле Грюм в бою, никогда бы не подумал, что калека способен…
— Глаз, — говорит Барти. — И костыль.
Вставлять искусственный глаз в пустую глазницу оказывается не больно, но премерзко: разум Барти отчаянно не желает мириться с неестественным предметом там, где должна быть живая плоть. Впрочем, когда артефакт начинает работать, Барти забывает об этом напрочь.
— Что такое? — встревоженно спрашивает Хвост, заметив выражение его лица. Барти откашливается: с непривычки его начинает подташнивать.
— Эта штука видит не только сквозь мантии-невидимки. Я знал об этом, но…
Смотреть одновременно вперед и сквозь собственный затылок, не проблевавшись от головокружения, оказывается трудновато.
— Метка, — вспоминает Петтигрю. Барти закатывает левый рукав и кивает: превращение скрыло Метку бесследно. — А ты все еще…
— Да, — говорит Барти. Метку можно скрыть, но не снять. Он чувствует ее, чувствует тепло магической татуировки, ожившей впервые за долгие годы. Даже в искалеченном теле Аластора Грюма.
От размышлений о Метке его отвлекает то, что видит волшебный глаз аврора за стенами дома. И то, что карманные часы на полу — артефакт связи — начинают тонко звенеть.
Хвост понимает без слов, что ему делать. Он укрывает себя и парализованного Грюма мантией-невидимкой, а Барти ловит часы коротким Accio и старается встать так, чтобы разгромленной комнаты не было видно.
— Аластор, что за чертовщина у тебя творится?!
Амос Диггори несколько постарел с тех пор, как Барти видел его в последний раз.
— Доброй ночи, Амос, — ворчит Крауч. — Что могло случиться?! На меня напали в собственном доме.
Выражение лица Петтигрю под мантией-невидимкой стоит всех денег в хранилищах Гринготтса.
— Что?!
— Мои вредноскопы сработали, когда кто-то крался к моему дому через двор, — вдохновенно врет Барти. — Мусорки его атаковали.
— Что?
— Мусорки его атаковали, Амос, ты оглох?
Диггори прокашливается куда-то в сторону от своего артефакта связи.
— И где нарушитель?
— Не представляю, — говорит Барти, — может быть, пара моих заклятий его спугнули. Или мусорки. Во всяком случае, тела я не нашел.
Звук, который передают часы, похож на стон отчаяния.
— Маглы вызвали этих… этих, магловских авроров. Отдел борьбы с неправомерным использованием магии… Аластор… у тебя были предыдущие правонарушения?
Барти бросает короткий взгляд на парализованного Грюма, на оплавленные стены, и решает, что были. Диггори истолковывает его неопределенное хмыканье правильно.
— Если… если пострадавших нет, то они могут… спустить это на тормозах. Я выдерну Артура, он поможет со свидетелями. У нас нет времени разбираться с этим, Аластор, ты должен быть в Хогвартсе завтра! Жди людей Артура. И ничего не делай.
Хвост сбрасывает мантию-невидимку, едва часы перестают светиться магией.
— Я не собираюсь ждать, пока сюда прибудут все сотрудники Министерства, — нервно говорит Петтигрю. — Тебе нужно еще что-нибудь? Учти, что сил у меня осталось… не очень много…
В этом Крауч не сомневается. Хвост никогда не был сильным волшебником, оттого и терся вечно у ног лорда, выпрашивал себе местечко потеплей.
— Проваливай, — советует ему Барти. — И если ты снова решишь самоустраниться, Питер… я тебя найду.
— Из нас двоих, Крауч, я ни разу не попадался, — противно ухмыляется напоследок Петтигрю. Но больше испытывать терпение старого знакомого не решается, съеживается обратно в свою анимагическую форму; Барти провожает крысу взглядом всевидящего глаза Грюма до тех самых пор, пока Хвост не растворяется в траве за порогом дома.
Теперь он остался один в компании парализованного Аластора Грюма. И он понятия не имеет, что с ним делать.
Поразмыслив, для начала Барти снимает чары паралича. Следующий взмах палочки заставляет Грюма хрипло закричать от боли, заглушая неприятный хруст сломанной кости.
— Чтобы ты точно не убежал, — поясняет Барти. Аластор отвечает достойно и соответственно своей репутации:
— Я найду твою пустую могилу и похороню тебя в ней, сукин ты сын.
Барти почти беззвучно фыркает. Если Грюм попробует двигаться со сломанной ногой, у него не получится сделать это бесшумно; к тому же, теперь у Барти есть магический глаз. Он может повернуться к старику-аврору спиной и не опасаться сюрпризов.
Барти слишком торопится, а тело Грюма слишком непривычное; несколько капель Оборотного зелья брызгают на пол и на рукав, когда Барти переливает снадобье из склянки во фляжку Грюма. Приходится потратить силы на лишнее заклинание.