Проклятье. Маскировочным чарам конец.
Барти поднял свою палочку. Элегантность Непростительных — они предельно просты. Даже третьекурсник сумеет безошибочно повторить технику для сотворения Смертельного…
Он произнес первое слово заклинания — и почувствовал, что лжет.
Он не желал смерти Дэмьену Монтегю.
Колоссальная сила, пробужденная магической формулой, прошила его насквозь, от сердца до кончиков пальцев, плотно сомкнутых на древке кедровой палочки — и выплеснулась в пустоту. Вдохнуть готовый заискриться от несотворенного волшебства воздух оказалось почти осязаемо больно.
Кажется, он сумел заставить себя прошептать извинение.
— Мало у кого получается с первого раза, — спокойно сказал Том Риддл. В мареве дрожащей вокруг магии его собственная — темная, тревожащая, завораживающая, словно дремлющая глубина Черного озера — больше не пряталась за скрывающим ее артефактом; даже черты его лица казались иными. — Попробуй еще раз.
Монтегю произнес что-то еще. Барти не услышал — или не понял его слов, будто те превратились в неподвластный ему парселтанг. В белый шум, лишенный значения и смысла.
Наверное, он умолял о пощаде, или угрожал, или предупреждал, или предлагал сделку; что еще может говорить человек перед лицом смерти?
Чьи мысли в его голове?
Попробуй еще раз.
Меня хватит всего на один раз, безмолвно сказал Барти тишине, обретшей голос. Непростительные — даже неудавшиеся Непростительные — требовали столько сил, что третья попытка лишила бы его всех остатков резерва.
Ничего страшного, ответила тишина. Если у тебя не получится, ты попробуешь снова, позже, пока не научишься.
Барти скомкал и отбросил в сторону окклюменционную личину Бартемия Крауча-младшего, юного безупречного наследника Древнейшего Дома. Небо над Ферт-оф-Фортом тонуло в черной глубине — и Барти позволил ему утонуть.
Он остался один. Крохотная искра «я» в океане магии, наполненном отголосками прошлого и будущего, желаниями и стремлениями, тусклыми всполохами мыслей чужих сознаний.
Он позволил себе забыть о значениях, хранимых океаном. Вдохнул черный грозовой воздух.
Человека перед ним звали Дэмьен Монтегю. Барти отказался признавать его право на имя: имена полагались людям; отказался признавать его право на принадлежность к роду людей — помимо имен, людям полагалось милосердие. Он взглянул на безымянное существо перед собой, существо, когда-то звавшееся Дэмьеном Монтегю и когда-то считавшее себя человеком — ему понадобилось время, чтобы запомнить, что всё это было ложью.
Потом он решил, что желает ему смерти.
Волшебник, когда-то носивший имя Барти Крауча, поднял палочку и произнес: Avada Kedavra.
Он ожидал боли, но боли не было. Только пустота — оказавшаяся так близко, слишком близко, достаточно близко для того, чтобы растворить в себе все его окклюменционные иллюзии; достаточно близко для того, чтобы он ощутил ее внутри.
Барти попытался сморгнуть ее, как смаргивают слезы после приступа боли, но пустота не была ни тем, ни другим. Она осталась. Где-то там, где раньше было что-то живое. Барти попытался дотянуться до краев невидимой раны собственной магией, исцелить ее, как дети спонтанно исцеляют случайные порезы — но магия протекла сквозь трещину, как вода.
Барти обернулся. Поймал чужой взгляд — касание чужой силы — и различил в нем только понимание.
— Это не исцелить, — сказал человек рядом с ним. — Ничем и никогда.
Барти не нашел в себе сил кивнуть. Отвернулся снова, глядя на совершенно и безошибочно мертвое тело Дэмьена Монтегю.
Вот, значит, каково это.
Смерть одного загнанного в угол аврора, совершенно обычного аврора среди множества совершенно обычных авроров, нередко умирающих в совершенно обычных случайных стычках, не стоила того, что он заплатил. Даже десяток таких смертей не стоил бы этого.
Он проблевался бы пустотой, но знал, что это не поможет. Ему оставалось только стать Барти Краучем.
Когда он повернулся к Темному лорду снова, он снова был волшебником, который собирался стать самым лучшим из всех, и готов был заплатить за это — даже столь высокую цену, как та, которую назначало Смертельное заклятие.
— Еще что-нибудь, милорд? — спросил Барти Крауч.
Том Риддл покачал головой.
— В следующий раз будет легче, — мягко пообещал он. — Ты допустил только одну ошибку.
— Я знаю. В следующий раз у меня получится с первой попытки. — Барти убрал палочку в карман. У него оставались силы только на последний аппарационный прыжок, и любое волшебство могло лишить его даже этого.
Старший волшебник улыбнулся.
— Это была не проверка, Барти. Это был урок. И он еще не закончен.
За стенами дома ночной воздух не был перенасыщен магией, не опьянял, как вино натощак. Тени на земле подняли змеиные головы, не смея потревожить тишину даже шелестом травы.
У ночной темноты оказалось двойное дно и украденный голос. Барти посмотрел наверх, в чернильную глубину; прочесть ее сейчас оказалось легко — словно они думали на одном языке, древнем, как самая чистая кровь. Ему больше не нужно было лгать.
Гордись, приказал ему шепот, звучащий вне тишины.
Всего на мгновение — но ты подчинил себе смерть. Всего на мгновение — но теперь она стала частью тебя, и ты больше никогда, никогда не сумеешь о ней забыть.
Гордись, что посмотрел ей в глаза — и тебе хватило сил не отвести взгляда.
Чужая воля сплелась с его собственной, когда он поднял руку, указывая палочкой в небо над магловским домом — и чужая воля прошептала ему слово магической формулы, которое он произнес вслух, наделяя его собственной живой силой.
Всполох Morsmordre прошил его насквозь, обжигающий, острый, будто разряд молнии.
Небо больше не было черным. Метка окрасила его холодным изумрудным сиянием — тем, которое невозможно было спутать ни с чем другим, однажды увидев Смертельное заклятие своими глазами.
Кобра, сотканная из зеленого марева, раздула капюшон.
— Здорово, — сказал Темный лорд после недолгой паузы, — очень красиво. Пойдем, пока сюда не сбежался весь аврорат.
========== О королевских кобрах, Pt II ==========
Рабастан двигался со странной скованностью, которую не мог скрыть даже фрак. Проследить связь между ней и недавней — отчасти успешной — операцией аврората, предшествовавшей акции с семьей Монтегю, не смог бы только слепой.
— Кто-то добрался до Дэмьена Монтегю, — сказал Рабастан, слегка оперевшись на зачарованный рояль. Барти оценил этот жест как умеренное кощунство, идеально передававшее отношение братьев Лестрейнджей к Дому Малфоев. Учитывая, что Малфой-мэнор представлял из себя огромный музей старинных артефактов, в другое время лорд Малфой не оставил бы подобное без ответа, но сейчас у него были дела поважней.
— В Министерстве считают, что это ваших рук дело, — изогнул бровь Барти. Рабастан хмыкнул.
— Шутишь? На его убежище было навешано столько маскировочных заклятий, что можно было пройти рядом по улице и ничего не заметить. Мы бы его еще месяц искали. Но кто-то пришел к нему, вынес дверь, даже не позаботившись о взвывших сторожевых чарах, накрыл всё вокруг антиаппарационным барьером и убил бедолагу Авадой. Я бы подумал, что это Антон, но Антон не убивает Авадой. Каркаров, Малфой, Нотт и прочие не занимаются подобными операциями, Крэбб или Гойл практически безнадежны, а для лорда и Мальсибера Дэмьен — слишком мелкая птица. Что оставляет не так уж много вариантов, согласись?
Барти усмехнулся. Рабастан ответил ему зеркальной усмешкой и повернулся к залу, лениво поигрывая палочкой. Лестрейнджи — основная боевая группа Пожирателей смерти — могли позволить себе некоторые вольности на неофициальных собраниях.
Здесь были далеко не все Пожиратели смерти. О всех, вероятно, знал только сам Темный лорд; здесь были в основном официальные сторонники идеологии чистой крови в Визенгамоте. Некоторые из присутствующих вообще не являлись Пожирателями смерти — но Барти отлично знал, что ни один Пожиратель не решился бы преградить дорогу лорду и леди Блэк, пусть даже они и не носят Метку.
Том Риддл тоже был здесь. Вероятно, единственный полукровка в радиусе десятка миль от владений Дома Малфоев. Барти пытался наблюдать за каждым волшебником в зале — но неизбежно раз за разом ловил себя на том, что снова смотрит только на одного человека. Вечер близился к концу, и Темный лорд Британии уже уделил время каждому из гостей; теперь он стоял рядом с Беллатрисой Лестрейндж. О чем они говорили, Барти не знал, и, поразмыслив над этим, решил, что не горит желанием узнать. То, что происходило внутри Дома Лестрейнджей, оставалось внутри Дома Лестрейнджей.
— Забавно, — вдруг заговорил Рабастан снова, сменив английский на французский. — В этом зале полно убийц самых разных сортов. Я ни разу не видел Эйвери на боевой операции, но в зале заседаний Визенгамота он обрек на смерть гораздо больше людей, чем я, ты, Антон или, вероятно, даже Мальсибер — хотя любой из нас мог бы убить его в честной дуэли.
Барти кивнул.
— Но если бы ты попросил указать на самого опасного человека в зале…
— Да, — сказал Рабастан. — Даже Рег это понимает. Кстати, пойду спасу Рега от мадам Эйвери, не то он умрет от скуки раньше, чем этот идиотский вечер закончится.
— Удачи, — искренне напутствовал Барти друга. Дом Эйвери отчаянно пытался укрепить связи с Благородными Домами, но, по счастью, Дом Краучей пользовался определенной репутацией, поэтому основной удар в виде намеков на будущие брачные контракты обычно принимал на себя Рег.
Рояль, едва почувствовав свободу, заиграл громче. Барти торопливо занял место Рабастана: от постоянно поддерживаемой окклюменции у него начинала всерьез болеть голова, а музыкальные чары разносили звук по всему залу. Ощутив давление, рояль недовольно притих снова.
Пожалуй, светские вечера Пожирателей смерти начинали казаться Барти настолько же отвратительными, как и светские вечера Домов Визенгамота. Иногда он хорошо понимал брата Регулуса, который послал к чертовой матери политику Древнейших родов вместе с трансфигурацией ценнейших вин в воду, старинными роялями и терактами, перемежающимися светскими беседами о погоде. Сириус, орущий во все горло магловский рок, внес бы приятное разнообразие в рутину, неизменную с времен Основателей. Возможно, Вальбургу бы от этого зрелища хватил удар, но, откровенно говоря…
Окклюменционные барьеры начинали сдавать. Он слишком устал. Барти с сожалением отступил от рояля: вызвать негодование хозяев своим исчезновением было безопасней, чем оставаться среди дюжины политиков с трещащей по швам окклюменционной личиной.
Маневр не прошел незамеченным. Глупо было даже надеяться.
— Лорд Крауч, — сдержанно улыбнулся Нотт. Сын одного из первых Пожирателей смерти, он пользовался чуть большей благосклонностью Темного лорда, чем все прочие. — Неужели вам не пришелся по душе вечер?
— Ни в коей мере, лорд Нотт, — любезно отозвался Барти. — Я всего лишь не смог отказать себе в удовольствии изучить здешнюю коллекцию картин. Вы позволите?
Если бы на собрании присутствовал Август, он бы его вытащил, но Август Руквуд никогда не бывал в списке приглашенных в Малфой-мэнор. Барти отбросил всякие попытки удержать окклюменционную личину и сосредоточился на простом, грубом блоке: позволить Нотту шантажировать его случайно увиденными воспоминаниями было бы непростительно глупо.
Нотт чуть прищурился. Барти не знал, владеет ли Нотт легилименцией, и если да — то насколько хорошо, но тот явно не собирался отступать в сторону. Барти на мгновение даже задался вопросом, чего именно попытается добиться Нотт? Тайно повесит на него подслушивающие чары или сразу приступит к лекциям о родственных связях, плавно переходящим в угрозы?
— Вильгельм, — мягко произнес еще один голос, — только дураки и самоубийцы дразнят кобр, которые уже расправили капюшон. К которым вы предпочитаете относить себя?
Том Риддл с беспечной полуулыбкой стоял у лестницы, ведущей вниз, в зал. Барти успел заметить, как его взгляд встретился со взглядом Нотта; спустя пару мгновений тот, церемонно склонив голову, пожелал обоим хорошего вечера и прошел мимо него в зал.
— Это было необязательно, милорд, — сказал Барти, когда шаги Нотта на лестнице стихли. Риддл, усмехнувшись, подошел ближе. Конечно же, он понимал.
— Может, и нет, но я предпочитаю работать с живыми союзниками, а не с мертвыми. — Он оглянулся в сторону лестницы, где исчез Вильгельм Нотт. — Поверь, Барти, удерживать Пожирателей смерти от междоусобной грызни еще труднее, чем удерживать их от покушения на мою собственную жизнь.
Барти не сдержал недоверчивой улыбки, но Риддл остался серьезен. Он сотворил палочкой незнакомый Барти жест, и стены, ограждавшие коридор второго этажа от зала на первом, стали полупрозрачными.
— Старые трюки Абраксаса, — пояснил Темный лорд в ответ на невысказанный вопрос.
— Весьма удобно. — Барти надеялся, что в особняке Краучей нет стен, зачарованных подобным образом.
— Весьма, — согласился Риддл. Он скрестил руки на груди, рассеянно наблюдая за собравшимися в зале волшебниками. — Некоторые из тех, кого ты видишь перед собой, с удовольствием воспользовались бы шансом меня убить. А некоторые — без сомнений отдали бы за меня собственные жизни.
— Следующим будет вопрос, к которым из них я предпочитаю относить себя?
Риддл рассмеялся.
— Как ты думаешь, Барти… если бы эти великолепные интриганы, непревзойденные политики, могущественные Темные волшебники вдруг объединились и подстерегли меня с целью убить… им бы это удалось?
С каждой секундой тишины в его глазах появлялось все больше интереса.
— Я думаю, что у вас есть козырь в рукаве именно на этот случай, — наконец сказал Барти, когда его время на размышления определенно начало подходить к концу. — Думаю, даже если вам грозит подобная опасность при вашем гипотетическом бессмертии, вы бы дорого продали свою жизнь. Сегодня они убьют вас, а завтра развеются чары на ядерном заряде, заложенном под Лондоном, или что-то вроде того.
— Поэтому Дамблдор до сих пор медлит, — сказал Риддл. Его в одно мгновение перестали занимать люди, собравшиеся внизу; он повернулся к Барти, будто уже выбросив из головы то, о чем они говорили секунду назад. — Этот вечер слишком затянулся. Собираешься дожидаться конца?
Барти встретил его взгляд с легкой неуверенностью.
Но Темный лорд протянул ему руку — и от подобного предложения он не мог отказаться.
Просторный кабинет встретил его беззвучной тишиной и манящей озерной глубиной разлитой повсюду магии, спокойной и однотонной. После звенящего в голове шума из переплетающихся музыки, голосов и бесчисленных чар это казалось…
Барти выдохнул.
Позволил себе забыть о безоблачном небе над Ферт-оф-Фортом — поддерживать окклюменционный блок не было больше ни сил, ни желания.
— Так гораздо лучше, — негромко рассмеялся Риддл за его спиной. Это его магия пронизывала всё вокруг — Барти уже узнавал ее импринт из многих других; она была… странной, словно волшебник раз за разом подвергал себя магическим ритуалам, изменяющим его сущность. Впрочем, здесь нечему было удивляться. Титул Темного лорда служил уже довольно неплохой подсказкой.
— Я всегда хотел спросить вас, — осторожно сказал Барти, — о легилименции.
Он хотел спросить об очень многих вещах, например, о полусфере магического щита на рабочем столе, которая чрезвычайно напоминала чары неуязвимого барьера, для создания которых требовалось столько энергии, что единственным разумным способом ее получить было жертвоприношение. Или об опрокинутом стакане со слабо светящейся изумрудно-зеленой жидкостью, которая бесконечно выливалась из стакана и растворялась бесследно. Или о том, зачем Темный лорд привел его сюда, в дом, который вряд ли видели многие Пожиратели…
Если, конечно, Том Риддл не водит каждого второго Пожирателя смерти к себе домой — или чем бы это место ни являлось. Барти очень сильно постарался не сосредотачиваться на этой мысли.
Риддл сел за стол и улыбнулся.