— Ни за что.
Подошла официантка в милом коротком фартуке, и Китс улыбнулся ей, показывая ямочки на щеках. Волшебство момента испарилось. Мне захотелось, чтобы мои волосы были такими же шикарными и идеально уложенными, как у неё, и чтобы у меня был проколот нос. Но тут же напомнила себе, что Китс был со мной, а значит, вместо того, чтобы переживать из-за волос, мне нужно расслабиться. В конце концов, может, эта официантка завидовала мне, потому что именно я была с Китсом, а не она.
— Еще кофе, — сказал ей Китс, протягивая кружку.
— Горячий шоколад с обезжиренным молоком. И без взбитых сливок, — добавила я.
Улыбаясь, Китс удивленно приподнял бровь.
— Разве это не убивает весь смысл горячего шоколада? Обезжиренное молоко и никаких взбитых сливок? Ты лишаешься самой вкусной его части.
— Но так ты можешь полнее ощутить вкус шоколада, — парировала я.
— Ух ты, а я и не знал, что у меня свидание с экспертом в области горячего шоколада.
— У меня даже есть докторская степень. — Я почувствовала прилив гордости за то, что моя шутка не оказалась ужасной.
— Как продвигается Керуак?
Чёрт.
Я прикусила губу. Его лицо помрачнело.
— О нет, похоже, ты ненавидишь эту книгу.
— Я не так много прочитала, — попыталась я его успокоить.
— Ты можешь сказать мне правду.
Я пыталась подобрать слова. Сал и Дин показались мне этакими макаками в зоопарке, которые бьют себя в грудь и кричат с веток. В первых главах ничего особенного не произошло. И я была уверена, что, если бы Керуак был жив, он был бы одним из тех парней, которые, садясь в метро, так широко раздвигают ноги, что сесть на соседние два кресла совершенно невозможно.
— Просто эти ребята — этакие хипстеры, и мне кажется, что эта книга может нравиться только таким же хипстерам... Ой, я не совсем это имела в виду... Чёрт...
Мои слова его задели. У него все на лице было написано.
— Прости, я вовсе не имела в виду ничего такого. Ты скорее полная противоположность этим персонажам. Ты хороший... и... прости... мне очень жаль... — слабо закончила я.
Он немного расслабился.
— Нет, ты не должна извиняться! Это всё я виноват... просто моя бывшая, Эмили...
— Та, что на фото в твоей комнате?
Он печально улыбнулся.
— Она всегда говорила, что я заставляю её читать всякую ерунду. Иногда она бывала жестокой.
— Это ужасно, — осторожно сказала я.
Подошла официантка и поставила перед каждым из нас кружку. На поверхности моей был рисунок лапы, аккуратно прорисованный с помощью шоколадной пудры. Я сделала глоток и обожгла язык.
— Пожалуйста, скажи, что ты читаешь что-нибудь относительно приличное, если уж тебе не нравится «В дороге».
— Я читаю и перечитываю Джейн Остин. И иногда беру в руки «Хранителей», когда у меня соответствующее настроение.
Он нахмурился, явно не понимая, о чем я говорила.
— Помнишь, графический роман, на который ты обратил внимание, когда мы познакомились?
— А, комиксы.
— Вообще-то, это не совсем комиксы... — начала было объяснять я, но он меня перебил.
— Когда ты прочитаешь Керуака, эта книга взорвет твой мозг! Мы с Беккетом, моим старшим братом, даже планировали отправиться в собственное путешествие в стиле Керуака, когда прочитали эту книгу в прошлом году.
Я тянула горячий шоколад и всем своим видом старалась выказать заинтересованность.
— Мы решили организовать поездку этим летом, и Беккет ищет подходящую машину, напоминающую «Хадсон» 1949 года, так что это будет что-то необыкновенное...
Он прервался, внимательно глядя на моё лицо.
— Что такое? — спросила я, краснея.
— Знаешь, ты очень милая, когда так прикусываешь губу.
Меня накрыло волной белых цветов, я растаяла.
— Где ты выросла? — спросил он.
— Здесь. В основном. Моя семья переехала из Огайо, когда мне было шесть лет, потому что отцу предложили работу в музее.
— Ого, большие перемены.
— Да, но потом я подружилась с Эфом и перестала скучать по дому.
— Эф — это высокий темноволосый парень, с которым ты часто проводишь время? Художник?
Я была удивлена, что он запомнил.
— Да, он один из моих лучших друзей, я знаю его, кажется, целую вечность, но мы просто друзья, понимаешь? То есть, не то чтобы ты спрашивал, но...
Вспомнив вчерашний вечер, я почувствовала укол вины, но тут же одернула себя. Как сказал Эф: «Ничего особенного». Выдохни, Пенелопа.
Китс открыл пакетик с коричневым сахаром и высыпал его в кофе.
— На самом деле, я собирался спросить.
— Забавно, — сказала я, набираясь храбрости, — но несколько человек говорили мне о том, что вас с Черисс связывает некое прошлое...
— Она — просто старая подруга, — не раздумывая ни секунды, ответил он.
— Достаточно честно, — произнесла я.
— Тогда хватит о ней, — отозвался он.
Ну и хорошо, подумала я, чувствуя нарастающее в животе тепло. Китс хотел быть со мной, поэтому и выбрал меня. В такие моменты чувствуешь себя особенной.
Время шло, а мы всё говорили и говорили. Успели заказать еще два горячих шоколада и один кофе (на этот раз без кофеина). Китс рассказал, что первым концертом в его жизни стало выступление «The National». По-моему, это было круто, и я не смогла сдержать восторгов. В моем случает это был концерт Селены Гомез, и мне потребовалось много усилий, чтобы в этом признаться.
Мне нравилось, как он жестикулирует, когда говорит о том, что ему нравится: о футболе, книгах Кормака Маккарти, фильме «Клерки», рок-группе «Arcade Fire».
Он рассказал, как подсел на конфетки «Red Hots»[17], и ему пришлось делать заказ через интернет, потому что их невозможно было найти. Он показал мне полупустую упаковку, вытащив её из кармана пальто, словно пачку сигарет. Неудивительно, что от него всегда пахло корицей.
Он рассказал, что в доме в Вашингтон-сквер парке, в котором они раньше жили, водились призраки, и, когда ему исполнилось восемь лет, его мама настояла на переезде, потому что приведения плохо влияли на её чакры. Оказалось, что из-за плохого влияния Беккета он еще в прошлом месяце тайно курил по утрам и вечерам, но потом решил бросить.
Я рассказала, что считаю Джона Хьюза гением, поэтому ему нужно обязательно посмотреть «Клуб Завтрак»; «Fake Plastic Tree» — для меня самая грустная песня в мире, а TheFlaming Lips ненавижу всей душой; что лучшим местом, где мне удалось побывать, считаю Коста-Рику. Туда мы ездили с родителями, и я увидела там крохотную лягушку-древолаза, которая оказалась настолько прекрасной, что я расплакалась, но жить бы я хотела в одном из чудесных лондонских коттеджей с цветами на подоконниках.
Я перечислила ему три вещи, которые мне в себе нравятся: почерк, ресницы и умение долгое время стоять на одной ноге.
Постепенно мы переключились на нью-йоркскую пиццу, обсуждая, стоит ли «Ди Фара» того, чтобы ждать.
Я: Определенно!
Китс: Её явно переоценивают.
Он наклонился вперед, слушая, что я говорю, его взгляд сосредоточился на мне, и я с легкостью рассказывала о себе. Мне нравилось, что он не переставал расспрашивать.
— Итак, Скаут, кем ты станешь, когда вырастешь?
Я пожала плечами.
— Ну, может быть, биологом, но я не уверена, что это мое. То есть да, я в этом хорошо разбираюсь, но...
Китс приподнял бровь.
— Я словно хвастаюсь, да? Но я не хотела, честро.
— Да нет, ты всего лишь похвасталась почерком, ресницами и балансом. Ничего страшного, продолжай.
— Эй! — сказала я, в мгновение превратившись в улучшенную версию себя, которая умела флиртовать.
Он улыбнулся.
— Меня не очень интересует наука... конечно, это здорово и всё такое... — Мой голос затих.
— А что тебя интересует?
Я хотела ответить: «Кроме тебя?»
— Слова, мне очень, очень нравятся слова.
Он потер подбородок и внимательно на меня посмотрел. Такое пристальное внимание смущало, и я перевела взгляд на свою кружку.
— Отлично, — произнес он. — Значит, литературный редактор. Тебе точно есть, что сказать, чтобы сделать Керуака лучше.
— Нет, обещаю, я дам ему еще один шанс!
— Я шучу. Ты милая, когда краснеешь.
Я покраснела в четыре раза сильнее.
— А кем ты станешь, когда вырастешь? — спросила я.
Он рассказал, что, начиная с прадедушки, все мужчины в его семье заканчивали Йельский университет (там было даже крыло здания, названное в их честь), и что Беккет в настоящее время прокладывает для Китса путь в студенческое братство. Его родители хотели, чтобы он занимался финансами, он же сам хотел стать писателем-фантастом.
— Думаю, отец отречется от меня, если после выпуска я не получу работу в «Голдман Сакс Групп». Но ведь я должен следовать за мечтой, да?
— Возможно, ты мог бы получить обе степени?
— Ты не считаешь идею с фантастикой бредовой?
— Нет конечно! — поспешно ответила я, качая головой. — Говорю же, я люблю слова.
— Эмили считала это глупым выбором для будущей профессии.
Я наклонилась к нему с желанием сжать его руку, но не была до конца уверена, могу ли я уже к нему прикасаться.
— Думаю, это очень крутая идея. И очень смелая.
— Правда? — Китс с надеждой посмотрел на меня, и в этом момент он казался очень уязвимым и искренним.
— Правда. Я думаю, это потрясающе.
Он довольно кивнул, ямочки на щеках выдавали, как сильно он был рад.
— Хочешь, уйдем отсюда?
— Конечно, давай.
Я смотрела, как он рассчитывался у барной стойки. Между джинсами и поношенными оксфордами выглядывали носки: один — в шотландскую клетку, другой —в черно-белую. Он выглядел просто до боли милым.
Он вернулся и протянул мне фирменный спичечный коробок кафе «Джитан», но вместо спичек в нем были крошечные листочки, как в маленькой записной книжке.
На первой странице было написано: Скаут.
Да!
Улыбка начала пробиваться, словно солнце сквозь облака.
Твой нос.
Я прикрыла нос рукой, но он покачал головой.
— Читай дальше.
То, как ты кусаешь губу.
Следующая страница.
То, как ты говоришь о словах.
— Это то, что мне больше всего нравятся в тебе.
Я почувствовала, что краснею и начинаю нервничать, поэтому попыталась успокоить сердцебиение и замедлить движение крови в сосудах.
— Идём же, — сказал он, направляясь к двери, — давай выбираться отсюда.
Проходя мимо барной стойки, я схватила еще один спичечный коробок-тетрадь для Эфа и опустила его в карман. Наверняка он захочет изрисовать его крошечными динозаврами.
Улица нас встретила ветром и опустившимися на город сумерками. Мы даже не договорились, куда пойдем, поэтому просто прогуливались по Мотт Стрит, где от магазинчиков шел приятный уютный свет. Мы остановились перед зданием с огромным черно-белым рисунком скелета крысы на стене.
— Выглядит жутковато, но нарисовано просто потрясающе, — произнесла я.
Мы внимательно разглядывали его, пока Китс внезапно не выпалил:
— Холодно!
Я потрогала рукав его тонкого пальто.
— Почему парни вечно одеваются так, что потом мерзнут?
Китс усмехнулся и положил мою руку себе на предплечье.
— Ты тёплая, — сказал он.
В районе Маленькой Италии мы пробирались по тротуарам, заполненными мерзнувшими туристами, петляли под гирляндами, висящими над улицами, и мне сложно было представить, что когда-то смогу снова чувствовать холод.
Когда мы добрались до Кэнал Стрит, я поманила его за собой.
— Я должна тебе кое-что показать.
Я провела его мимо продавцов, торгующих фруктами и овощами, мимо людей с мешками для мусора, полными дизайнерских сумочек. Я обернулась и поймала на себе его вопросительный взгляд.
— Почти пришли, — улыбнулась я.
Я нашла маленький серебристый киоск на колесах на Бакстер Стрит, вытащила из кошелька доллар и протянула его женщине-продавцу, которая заливала тесто в формочки на сковородке.
Китс потянулся к теплу, исходящему от киоска, к моему теплу, и я почувствовала твердость его тела и близость. Одним незаметным движением женщина открыла форму и извлекла из неё маленькие, идеально сформированные пироженки, переложила их в бумажный пакет и протянула ему.
— Мини-пирожные, — объявила я Китсу, протягивая ему пакет.
Он попробовал одно.
— Боже, у тебя конечно сомнительный вкус в книгах, но эти штуки просто отличные.
Я слегка ткнула его в живот локтем, он одной рукой схватил его и сжал.
— Как ты отыскала это место? — спросил он, беря еще одно пирожное из пакета и откусывая половину, изнутри вырвалось облачко пара.
— Эф показал, его маме рассказали об этом месте друзья, которые раньше здесь жили.
Я тоже взяла пирожное из пакета и забросила в рот, оно было сладким и теплым, как блинчик, но лёгким и воздушным, как сама доброта.
Мы бродили по Чамберс Стрит и поедали купленные мною сладости. Когда настало время расставаться — он должен был идти к своему поезду, а я — к своему, — я заставила его взять пакет с оставшимися тремя пирожными. Передавая его, я неожиданно оказалось у Китса в объятьях, вдыхая аромат хвои и думая: «Китс, Китс, Китс, наконец-то это происходит».
— Ты мне очень нравишься. — Слова вылетели прежде, чем я успела их остановить, очень не вовремя, совсем не к месту.
Но Китс одарил меня уже знакомой улыбкой, левая сторона улыбалась чуть шире, и ямочка с этой стороны была глубже.
Он сделал шаг назад, держа в руках пакет, и подмигнул мне.
— Увидимся, Скаут.
В поезде было тепло, и я чувствовала легкость, словно съела еще одно пирожное. Хотя обожженный язык давал о себе знать.
Фигурка Санта-Клауса
Блошиный рынок Бруклина
Бруклин, Нью-Йорк
Кат. № 201Х-14
Подарок Эфраима О’Коннора
Следующим утром, стоило будильнику только прозвенеть, я, бодрая и полная сил, вскочила на кровати. Все мои мысли были о Китсе. Я потянулась, как обычно это делает Форд, и почувствовала на кончиках пальцев разливающееся счастье, а затем с довольным вздохом плюхнулась обратно на кровать и стала нежиться в лучах солнца.
Оказывается, когда ты влюблен (или очень близок к этому), то просыпаешься с весной в сердце. Всё внутри тебя вибрирует, а вокруг, на фоне голубого неба, расцветают белые цветы.
Телефон брякнул, и моё сердце подпрыгнуло.
Спасибо за вчерашний день, Скаут. Сегодня ужинаю с родителями и братом. Отец говорит о бизнес-школе. Отстой. Как продвигается Керуак? К.
Китс!
Меня переполняло счастье, и я, развалившись на кровати, разглядывая листья за окном: какие-то уже стали краснеть, у других появился оранжевый оттенок, а некоторые уже стали полностью желтыми. Наступило воскресенье, и я еще никогда не чувствовала себя такой красивой и такой безумной, как будто я была невесомой, манящей и прекрасной.
Сейчас мне очень не хватало Одри, хотелось рассказать ей, что это чувство к Китсу сродни чуду, что это именно то, о чем всегда мечтала Дельфин. Я хотела показать ей спичечный коробок с его записками и рассказать о рисунке лапы на моём горячем шоколаде. Я сомневалась, стоит ли звонить Эфу. Что я ему скажу? «Ты меня поцеловал, а на следующий день я потеряла голову от красивого парня?».
Нашего социального треугольника больше нет. Так что я пролистала телефонную книгу в поисках одного-единственного контакта.
Привет, Грейс. Это Пенелопа. Не хочешь сходить на бруклинский блошиный рынок сегодня?
Отправить.
Как только сообщение ушло, я поняла, что поторопилась. Хоть мы и встречались на собрании клуба «Nevermore», и я иногда подсаживалась к ней и Майлзу на обед, когда у меня хватало сил видеть Одри и Черисс в столовой, но что если мы не сможем стать друзьями? Вдруг нам не о чем будет поговорить? А если неловкие паузы затянутся или я стану не смешно шутить? Может, мне написать ей «Проехали»?