Я смотрела на кулон в ладони: цепочка запуталась, жетон потускнел. Пальцы Китса в это время возились с застежкой, а его дыхание щекотало кожу на моей шее.
— Ну вот, — сказал Китс, — ты прекрасна, Скаут.
Никто никогда не называл меня раньше прекрасной. Я убрала жетон в карман, перемещая кость желаний на цепочке вниз-вверх. Это мой семнадцатый день рождения. И я не только наконец поцеловалась, но и получила то, о чем только могла мечтать: сказку со своим Джоном Хьюзом и хорошим концом.
Только теперь я не знала, нужно ли мне все это.
* * *
На следующий день после уроков мы сели на метро и отправилиськ Китсу домой. Я думала о том, что последний раз была здесь на его вечеринке в честь Первого октября. Тот вечер был идеальным.
— Есть кто дома? — прокричал Китс, когда мы зашли.
Никто не ответил, он взял меня за руку и повел следом за собой наверх, деревянные ступени слегка скрипели. В его комнате я бросила сумку на пол, а пальто и шарф положила на рабочий стол. Сидеть на кровати показалось мне не очень удобным, поэтому я, облокотившись об нее, села на пол возле неё и вытянула ноги.
Китс включил компьютер, и по комнате понеслись звуки The Flaming Lips, больше походившие на мигрень, которая никак не проходит. Я же говорила, что ненавижу эту группу!
Китс сел на кровать и похлопал рукой на место рядом с ним.
— Иди ко мне.
— Не знаю, — неуверенно сказала я.
— Мы не станем делать ничего такого, что ты не хочешь, — сказал он, — просто так удобнее.
Я встала, поправила юбку и села рядом с ним.
Не говоря больше ни слова, Китс начал целовать меня медленно и осторожно. Начал с шеи, затем последовал вверх и поцеловал точку между бровей. Мой зашкаливающий пульс отдавался в косточку желаний, весящую на шее.
Меня вдруг пробил озноб.
Китс приблизился к моим губам, и я поцеловала его в ответ, погружаясь в его привычный вкус. Он надавил на мои плечи, опуская меня на кровать. Он был надо мной, целовал ключицы, впадинку на шее. Я запустила руку в его мягкие волосы.
— Ты вкусно пахнешь, — прошептала я, и он скользнул по моей рубашке, приподнимая её, и сначала дотронулся до моего живота, а затем поцеловал его.
— Китс, — сказала я, по коже побежали мурашки, и я поняла, что никто раньше не касался моего живота, это была неизведанная территория, которую он открыл. Он задрал рубашку еще выше.
Я закрыла глаза, позволив ему целовать меня, позволив себе не думать...
... и увидела:
Майлз нежно смотрит на Оскара;
Киран окружает Грейс заботой;
Три веснушки на носу Эфа...
Мои глаза широко распахнулись. Я оттолкнула Китса.
— Хочешь, чтобы я притормозил? — Его взгляд был полон сожаления, и я не знала, что ответить.
Он провел пальцами по ключице, рука покрылась гусиной кожей. Я прикусила губу.
Насчет этого нужно быть уверенной до конца. Это — особенный момент.
Я встала, одернула рубашку, поправила волосы. Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку, на которой до сих пор стояло совместное фото Китса и Эмили. Он увидел, что я это заметила.
— Черт, так и знал, что тебя это разозлит. — Он схватил рамку и засунул её в ящик картинкой вниз.
Я нахмурилась, надела пальто, обмотала шарф вокруг шеи.
— Скаут, пожалуйста. — Китс тяжело вздохнул.
— Нет, мне пора идти.
Я вышла из его комнаты, и с каждым шагом, который уводил меня прочь, во мне росла уверенность в том, мне нравился образ Китса.
Но я не была уверена, что он сам мне нравился.
Серебряный кулон
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Кат. № 201Х-20
Подарок Эфраима О’Коннора
Вечер презентации выставки о Вилло в музее отца совпал с первым и слишком ранним ноябрьским снегом, жирные хлопья цеплялись к волосам и опадали на плечи. Дрожа от холода, я поднялась по парадной лестнице в красных ковбойских сапогах, воротник бархатного зеленого платья царапал шею. Я вспотела, платье врезалось в подмышки, в бархате оказалось жарко. И я только сейчас поняла, что зеленое платье с красными сапогами — так себе сочетание.
Отлично, я буду большим потным рождественским чудиком на этой вечеринке. Я шла вдоль вереницы людей, входивших в музей: мужчины в костюмах, женщины в меховых пальто, благотворители, ученые и много кого еще, все вперемешку.
Войдя в главный зал, я почувствовала себя несколько лучше, потому что под потолком висел такой знакомый огромный синий кит. И вся комната излучала волшебство, всё подсвечивалось тусклым голубым светом, брюхо кита светилось люминесцентом, а квадратные окна отражали бирюзу.
Когда отец только начал здесь работать, каждый вечер он приходил домой и напевал старую песню Битлз «Оctopus’s garden». Он вытаскивал меня на середину комнаты и кружил.
— Я работаю под водой, дорогая дочь! — говорил он.
Когда приходила мама, он отпускал меня, хватал её и танцевал с ней вальс. Кружил и кружил её, пока она не начинала смеяться до слез. Я и забыла, что такое бывало.
Я высматривала их на танцполе, но отец разговаривал в углу с каким-то пожилым мужчиной, а мама разговаривала с женщиной, видимо, его спутницей. Кажется, это были благотворители.
— Вот ты где.
Я повернулась на голос. Сзади стоял умопомрачительно красивый — нет, сексуальный — Эф. На нем был винтажном коричневый костюм, галстук цвета индиго, и всё это удивительно сочеталось между собой.
Я кивнула, чувствуя себя неожиданно смущенной. Он застенчиво улыбнулся.
— Мама заставила меня сменить джинсы на костюм. Я откопал его в шкафу отца. Хотя не думаю, что она имела в виду, что я должен был рыться в его шкафу, когда говорила найти что-нибудь в его стиле. Но раз уж костюмчик сел...
— Пахнуло юморком в стиле Теодора Маркса. — Я фыркнула его плохой шутке.
— А у меня хороший вкус, не правда ли? — Он ковырял пол поношенными ботинками, избегая встречаться со мной взглядом.
— Хочешь пройтись по выставке?
В центральном зале было полно людей, они пили шампанское, восхищенно болтали, наслаждались общением и совершенно не обращали внимания на систему кровообращения динозавров. Я обрадовалась, что отец этого не видит. Он бы очень рассердился.
Эф кивнул в сторону главного экспоната выставки: Вилло — динозавра с сердцем и без сердца одновременно. Его скелет был странным образом свернут в калачик, словно в позе эмбриона, ноги сплелись, как будто он пытался защитить коричневый комок в центре грудной клетки.
— А знаете, это абсолютно точно песок, — сказал пожилой мужчина, проходя мимо. — Они ошиблись. В этом вся суть выставки.
Эф раздраженно выдохнул, пробормотав что-то про людей, которым следует заниматься своими делами. Конечно, скорее всего, старик был прав. Но это не значит, что мне не хотелось вытолкать его взашей, потому что в этот момент, стоя рядом со скелетом, больше всего на свете мне хотелось, чтобы ржавый комок в останках Вилло был сердцем.
Несмотря на то что динозавры вымерли сотни веков назад, я очень хотела верить, что его сердце, так же как моё, качало кровь, что под его грубой кожей было что-то нежное и беззащитное, что что-то от его сердца еще осталось.
— Твой отец прекрасно потрудился над выставкой, Пэн, — произнес Эф.
— О да, — отозвалась я, опираясь на перила, не в силах оторвать взгляд от Вилло.
— Эй, там моя мама.
Эллен стояла на цыпочках, высматривая кого-то в толпе, её рыжие волосы светились под голубым светом комнаты, словно она была одним из экспонатов.
— Мам, — позвал её Эф.
— Привет, ребята! Пенелопа, с прошедшим днем рождения! Вы с родителями приедете в понедельник отпраздновать? — Я кивнула, а она повернулась к Эфу: — Ты видел отца? С ним хочет познакомиться главный благотворитель. Может, он в своем кабинете?
— Я его не видел, но мы можем посмотреть, — ответил Эф.
— Прекрасно. Если найдете — отправьте его в главный зал. А я буду нарезать круги здесь, вдруг появится.
Мы шли сквозь толпу, пробираясь к служебному входу. Шум вечеринки позади нас притупился до ровного гудения, когда мы закрыли за собой дверь. Тишина в служебном помещении казалась практически оглушающей.
— Как отметила день рождения? — спросил Эф, обернувшись через плечо.
— Китс обедал с нами.
— Это круто. Круто. — Он отвернулся, — Да, круто.
Я нахмурилась, глядя в его спину. С каких это пор Эф употребляет «круто» три раза подряд?
— Он подарил мне золотой кулон. Это было действительно трогательно.
Эф настороженно замер.
— Кулон?
— Да, кулон? — ответила я, копируя его интонацию.
— Эх. — Мне показалось, что он расстроился.
— Но я все равно ношу счастливый жетон, — сказала я, вытянув его за цепочку. — Он лучше подходит моему образу.
— Это круто. — Он шел всё быстрее, и мне тоже пришлось ускориться.
— Да что с тобой сегодня? — наконец не выдержала я.
— Ничего. Вы с Китсом помирились после той ссоры? — спросил он, не оглядываясь.
— После какой?
— После вечеринки «Nevermore».
— Думаю, да.
— Круто.
Пятый раз.
Кабинет Джорджа оказался открытым, но пустым, свет был выключен.
— Никого, — сказала я.
Уголки рта Эфа изогнулись в кривой полуулыбке.
— Пойдем на чердак?
— Мы не можем.
Он приподнял бровь.
— Там закрыто.
Одним плавным движением он выдвинул верхний ящик стола и показал мне связку ключей.
— Я не хочу, чтобы у кого-нибудь были проблемы... — начала я, но Эф уже вышел из кабинета, побежав по коридору к лестнице.
На втором этаже было довольно темно — единственным источником света служили таблички с обозначениями входа и выхода. Больше не было слышно звуков вечеринки, осталось только завывание ветра снаружи. Мы оказались в старом крыле музея, где находился кабинет моего отца. Всё было из дерева: столы, стулья, двери и книжные шкафы. У папы даже была безумная передвижная железная лестница для доступа к верхним полкам.
Эф прочистил горло.
— Помнишь, я верил, что здесь живет настоящий динозавр, который бродит ночами по залам?
— Да, — тихо произнесла я, виновато оглядываясь, боясь, что нас заметит охрана, я была уверена, что они нас впустили бы, главное, чтобы не влетело нашим отцам. — Ты тогда впервые мне что-то сказал. Знаешь, каждый раз, когда я находилась здесь в темное время суток, я боялась, что он съест меня. Или папу.
— Не, — возразил Эф, — он был дружелюбным. Только одиноким. Последним в своем роде.
Я подумала о Вилло.
Эф остановился перед видавшей виды дверью, вытащил длинный старинный ключ и провернул его в замке.
— Эф, — позвала я, мой голос дрогнул.
— Идем, — он уже поднимался по ступенькам, — мы же ищем моего отца, помнишь?
Я вздохнула и пошла за ним, оставив дверь открытой. С каждым шагом настроение улучшалось, словно я опять была маленькой девочкой, которая тайком пробиралась на чердак следом за Эфом. Но когда мы поднялись на самый верх, то увидели, что чердак был пуст: здесь больше не было слоновьих черепов, как на рисунках Эфа и в наших воспоминаниях, только пустые окна, из которых лился серебристый свет на голые деревянные полы.
— О нет! — закричала я. — Куда они дели слоновьи черепа?!
— Думаю, перенесли в другое место, — предположил Эф. — Наверное, здесь не слишком удобное место для хранения.
— Да, но...
Я вспомнила тот день, когда мы их обнаружили. Каждый из нас оседлал свой череп. Эф был в плаще Супермена, а я обнимала свои колени. Нас окружали огромные, будто пещеры, кости, и можно было даже, включив фантазию, почувствовать касание призрачного хобота к шее.
— Боже, ненавижу перемены... — пробормотала я, съеживаясь от холода, исходящего от окон.
— Пен, у меня есть подарок к твоему дню рождения.
Я обернулась, он стоял посреди комнаты, совершенно обычный, такой знакомый, тот самый Эф. Но мое сердце сжалось, пропуская удар, потому что он был совсем другим. В его глазах читалось ожидание, у меня перехватило дыхание. Вокруг нас кружили призраки.
— Вот. — Он порылся в карманах пальто и вытащил маленький сморщенный коричневый мешочек.
Я шагнула вперед и раскрыла его, вытаскивая со дна что-то непонятное. На тонкой блестящей серебряной цепочке висел серебряный кулон в виде тираннозавра Рекса. Крошечные лапы гневно согнуты, пасть в ярости открыта — словно скелет внизу или тот воображаемый динозавр, который бродил по залам музея по ночам. Я ахнула. Это был идеальный подарок.
— Эф, я его обожаю.
Мои руки дрожали, я безуспешно пыталась справиться с застежкой, тогда Эф встал позади меня, прижал руки к моей шее и без труда справился с механизмом. Его пальцы скользнули по моей коже, и я тихо выдохнула. Кулон чудесно сочетался с жетоном метро, располагаясь как раз поверх него, прямо напротив сердца.
Я уже влюбилась в этого маленького злого динозавра.
— Пенелопа?
— Да? — прошептала я, любуясь переливами кулона в лунном свете, как будто он поглощал его, превращая в свое собственное свечение.
А затем Эф встал передо мной и, заглянув мне в глаза, притянул ближе к себе. Его руки на моей спине, держат крепко, и я почувствовала себя Вилло, свернувшимся в калачик и сжимающим своё сердце.
И мы поцеловались.
Рык динозавра в ушах, дрожь деревянных полов, Эф в лунном свете, его сердце в моих руках. Он провел пальцем по линии от щеки до впадины на шее и остановился. Моё сердце рухнуло.
А потом я испугалась.
Потому что это вовсе не сказка.
Передо мной был реальный Эф: упрямый, неряшливый, яростный, нежный. Я вспомнила вкус его губ, прошлась взглядом по выступу подбородка. Всё, что меня так бесило в нем, всё, в чем была магия, его выходки и крошечные динозавры... Я могла потерять все это, если потеряю его.
Я отступила назад.
— Мы не можем...
На его лице появилось непонимание.
— Ты мой лучший друг.
— Но, Пэн, с тех пор как мы поцеловались в комиссионном магазине... — Он засунул руки в карманы и уставился в пол, ковыряя его носком ботинка, затем поднял взгляд. — Сначала я не хотел это признавать, понимаешь? Но я не могу притворяться, что ничего не случилось.
Он посмотрел на меня с надеждой. Я боялась спрашивать, о чем он говорит.
— Я уже потеряла Одри, — сказала я. — А если у нас не получится? Я не могу потерять еще и тебя!
— Это другое. И это неизбежно. — Его улыбка сбивала с ног.
— А что насчет Мии? — спросила я. — Или Отом? Или той рокерши с блошиного рынка?
— Они не ты, — ответил он прямо.
— А. — Мой голос стал совсем тихим.
— Черт возьми, Пэн, пойми же: я люблю тебя.
Эти прекрасные слова обрушились на меня с яростью метеорита, ужасного, уничтожающего всё на своем пути. И их нельзя было вернуть назад.
Я хотела толкнуть его в грудь, заставить взять слова назад, заставить прекратить весь этот бред прямо сейчас. Вдруг Эф разобьёт мне сердце? Или я ему?
Но что если я сделаю шаг навстречу? Что если отвечу ему тем же? А если начнется метеоритный дождь? Оранжевые угольки будут кружить вокруг нас, наши глаза заслезятся от дыма, ноги будет жечь, и вокруг динозавры будут реветь от боли. Даже тогда мы бы обняли друг друга и попытались бы защитить друг друга?
Я открыла рот и ничего не смогла сказать. Мы стояли в тишине, лицо Эфа менялось с каждой секундой.
— Ты убиваешь меня, Пенелопа. — Его плечи опустились, на лице отразилась боль.
Я покачала головой.
В этот момент дверь на чердак со скрипом распахнулась. Два человека споткнулись о ступеньки, раздалось женское хихиканье и мужское ворчание. Эф заметил их в тот же момент, что и я, хриплый крик сорвался с его губ — словно он опять стал ребёнком, — и я ахнула.
Это был Джордж. Но с ним была не Эллен. С ним была Аннабет, девушка из книжного магазина. Джордж прищурился, глядя на нас, Аннабет раскачивалась рядом с ним.