В том, что Эрен был не виновен, Армин не сомневался. Даже если он и выходил ночью на улицу и бродил где-то возле дома Штольца, Эрен бы не опустился до убийства обычного гражданского. Йегер, конечно, был порой довольно вспыльчив, но он бы не стал так глупо разбрасываться жизнью, даже если это касалось Армина. Но вряд ли кто-то ещё верил в Эрена так же сильно. Быть может, Жан, но — Арлерт повернулся на спину — в Кирштейне сейчас боролись две личности, и Армин не был уверен в том, какая из них одержит верх: Жан-полицейский или Жан-отвергнутый-муж.
На город опустились сумерки. Армин закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Желание поговорить с кем-нибудь накатило морской волной. Армин не часто делился с кем-то своими переживаниями, стараясь выкарабкаться из личных проблем самостоятельно, чтобы не причинять никому неудобство. Да лет пятнадцать-двадцать назад особой нужды в этом и не было, потому что эти двое, Эрен и Микаса, всегда чувствовали, если их друг начинал очередной процесс самокопания. Но, может, сейчас было то самое время, когда стоило бы вспомнить былое? Тем более, что проблема касалась их троих. Армин собрал волосы в хвост, накинул кофту, спустившись вниз, натянул сапоги и вышел на улицу, где уже начали снимать с фонарей защитные колпаки, освещая улицы световыми кристаллами с чуть зеленоватым светом.
Дом Микасы и Жана располагался на соседней улице от дома Эрена. Жан, конечно, не был рад такому близкому соседству с Йегером, для него в идеале вообще было находиться за две стены от «источника раздражения», как некогда назвал он Эрена, да только вот стоило ему сказать это Аккерман, как тот сразу притих и более не поднимал эту тему. «Ты бы видел её взгляд, — рассказывал тогда Жан Армину. — Хорошо у неё в руках ничего острого не было, а то бы на себе испытал всю боль титана от разящего удара Микасы Аккерман». И почему-то Армину показалось, что Жан вряд ли тогда преувеличивал.
На счастье, Кирштейна дома не оказалось — таинство троих не должно было быть услышано посторонними. Немного удивлённая Микаса пригласила Армина в кухню, заварив переставший быть изыском чай, вежливо справилась о самочувствии и спросила о причине визита. После вопроса Армин грустно улыбнулся. Они перестали быть настолько близки, чтобы просто приходить друг к другу в гости и беззаботно разговаривать на различные темы, около шести лет назад, после того, как Микаса вышла замуж за Жана, и Армин точно знал, что причина была вовсе не в Кирштейне. Просто тот, кто объединял их с Аккерман, перестал занимать «золотую середину». Оба, и Армин, и Микаса, знали, что в этом не было чьей-либо вины, но оба же знали и то, что от раскола в их трио уже нельзя будет избавиться — даже если разбитую посуду склеить, трещины всё равно будут видны. Армин без тайн рассказал, что случилось с ним вчера и что произошло с Эреном сегодня. Микаса слушала как обычно молча, не перебивая, лишь лицо с потрохами выдавало все её переживания. Микасе не шла гражданская жизнь, хоть она и сменила короткую стрижку на длинный хвост, а «бело-синие крылья» на платья и юбки, в душе она оставалась всё тем же солдатом, готовым по первой команде ринуться в смертельный бой. Из бывших разведчиков, пожалуй, только Конни с Сашей смогли отбросить своё военное прошлое, да и их оно, правда, преследовало тенью по ночам.
— Я не мог остановить Жана, иначе бы сделал только хуже, — закончил Армин, смотря, как неспокойное пламя свечи колышется в тёмной жидкости кружки.
— Ты поступил правильно, — тихо отозвалась подруга, но в ушах Арлерта отразилось «Ты должен был спасти его!». — Я уверена — Жан во всём разберётся, очевидно, что Эрен не виноват.
Армин из-под ресниц взглянул на Микасу — она тоже не верила. Не верила в то, что хоть кто-то будет разбираться в случившемся. Эрена просто устранят как угрозу. Армин не сомневался в том, что, стоит ему только уйти, как Аккерман помчится на всех парах в тюрьму, вызволять человека, называющего братом, но любящего платонической любовью. Да, Армин не знал, почему Микаса выбрала именно Жана, но в то же время прекрасно осознавал, почему она вообще кого-то выбрала. Просто это был её способ не сойти с ума.
— Прости, что отнял у тебя Эрена.
Поражённая Микаса широко раскрыла глаза и в упор посмотрела на Армина. Ему сложно было прочесть Аккерман, в отличие от Эрена, она всегда держала книгу своей души закрытой, но стоило только кому-нибудь начать разговор об Эрене, как она тут же выставляла содержание на показ. И сейчас в её оглавлении Армин видел главы печали, обиды, зависти и злости. Армин видел, что многие из этих глав были посвящены исключительно ему.
— Но я обещаю, что верну его, — Армин посмотрел в серые глаза напротив и улыбнулся.
Он хотел, чтобы Микаса поверила ему, чтобы она поняла, что он никогда не собирался отнимать у неё Эрена. Армин очень хотел хоть что-то сделать для того, чтобы дорогие ему люди были счастливы. Армин усмехнулся про себя. Счастливы, опять он забылся: они же дети войны, они не могут быть счастливы.
— Если так, — подалась вперёд Аккерман, — позволь мне помочь тебе.
— Нет, — покачал головой Армин, — я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать. Тем более сейчас ты должна заботиться не только о себе. — Микаса плотно сомкнула челюсти и, отвернувшись, положила руку на живот, сжимая ткань кофты. — Жан знает?
— Я не говорила ему.
Армин взял её руку.
— Прошу тебя только об одном, — серьёзно сказал он, — помни, этот ребёнок ни в чём не виноват.
Микаса расслабилась и убрала руку с живота. Со стороны входа послышалась возня, Армин быстро убрал руку с руки Микасы и сел прямо.
***
Жан поправил на предплечье форменный плащ и, кинув последний взгляд на небольшой одноэтажный дом, построенный наспех, продолжил свой путь. Он устал, как собака, раздражение с самого утра клокотало где-то в глотке, жаждая выплеснуться на какого-нибудь бедолагу. Подготовь отчёт, составь рапорт, сопроводи преступника, разберись в семейной разборке и прочее, и прочее. А тут ещё и дело Йегера на него повесили, как будто специально хотели добить, знали же, что они оба бывшие разведчики. Жан был в курсе о приказе королевы Хистории и в полной мере представлял, что произойдёт, если вина Эрена будет доказана, но Жан ни на минуту не сомневался, что он поступил правильно.
Кирштейн вошёл в дом и повесил на крючок плащ. Снимая сапоги, он вслушался в звуки — к ним пришёл гость, и, судя по голосу, Микаса разговаривала с Армином. Жан кинул обувь на пол, и разговор сразу прекратился. Тут нечему было удивляться, поскольку и раньше Жан не был таким уж и близким другом для них, а сейчас и вовсе, похоже, превратился во врага народа. Кирштейн молча вошёл в кухню и встал в дверях, внимательно осматривая собравшихся. Армин даже головы не поднял, сидел за столом смирно, будто на занятиях в кадетском корпусе, а вот Микаса своих чувств не скрывала, да и выражение её лица в общем-то не особо отличалось от обычного. Аккерман сдержанно поздоровалась с мужем и чуть склонила голову.
— Мне пора, — сказал Армин, вставая со стула, — загляну как-нибудь ещё. Береги себя.
Он попрощался с подругой и уже на выходе из комнаты, проходя мимо Жана, взглянул ему в глаза. В этом лице без улыбки, в тёмных голубых глазах, нахмуренных бровях не было ненависти или злости, не было обвинения. Пожалуй, единственное, что увидел тогда Жан, было глубокое разочарование. Как только Армин вышел из дома, Жан с непринуждённым видом прошёл в кухню, налил в кружку воды и четырьмя большими глотками осушил её, затем присел за стол и, криво улыбнувшись жене, спросил:
— О чём разговаривали?
— Да ни о чём интересном, — бросила Микаса, вставая с места и проходя мимо него.
Жан сжал челюсти и, схватив жену за руку, грубо дёрнул её на себя, усаживая на своих коленях.
— А мне вот показалось, что тема была очень увлекательной, — горячо прошептал он ей на ухо.
Жан сдавил Аккерман в объятиях, не давая двигаться, и запустил руку под женскую кофту, прошёлся по крепким мышцам на животе, очертил пальцами выступающие рёбра и сжал в ладони упругую грудь. Два месяца Аккерман не подпускала его к себе, два чёртовых месяца он жил, как голодная псина на привязи, перед которой, виляя задом, ходила его добыча. Жан изголодался, желание уже трудно было сдерживать, и он готов был вгрызться острыми клыками в свою жертву лишь бы утолить его.
— Пусти меня, — прорычала Микаса, вырываясь из цепкой хватки мужа. — Не смей меня трогать.
— Нет, я слишком долго ждал этого.
Сжимая правой рукой грудь, Жан прошёлся языком по тёплой шее Микасы, свободной рукой оттянул длинную юбку и, раздвинув ноги Аккерман, заласкал её между бёдер. Микаса согнулась пополам и резко распрямилась, ударяя затылком по носу Жана. От сильной боли в носу Кирштейн застонал и ослабил хватку. Воспользовавшись моментом, Аккерман вырвалась из рук мужа и, развернувшись, ударила Жана ногой в живот, из-за чего тот потерял равновесие и вместе со стулом упал на пол. В ушах звенело, из разбитого носа на рубашку капала кровь, горло раздирал кашель. Жан шмыгнул, вытер кровь с губ и со зверской улыбкой уставился на жену, схватившую со стола нож и выставившую его вперёд, обороняясь.
— Ненавидишь меня, да? — усмехнулся Жан. — Ну конечно, — он встал с пола и взял стул за спинку, — это же я виноват во всех твоих бедах! — И тут же Жан поднял стул вверх и с размаха ударил им по столу; прозвучал треск дерева, и мебель большими щепками посыпалась на пол. Микаса оскалилась, сделала полшага назад и крепче сжала в ладонях нож. — Я же тебе всю жизнь испортил, верно?! Я лишил тебя любимого человека, я заставил тебя выйти за меня! Из-за меня ты несчастна!
Жан замолчал. За последние десять лет это был первый случай, когда ему захотелось расплакаться навзрыд. Болел нос, болел живот, но это боль не шла ни в какое сравнение с тем, как сейчас болела его душа. Множество раз он спрашивал себя: за что, за что он получает всё это? Жан помнил день их свадьбы, помнил, с какой гордостью смотрел на него отец, приехавший с матерью в Новую Шиганшину, помнил улыбку мамы и её слёзы счастья. Жан помнил, как во время поцелуя Микаса нехотя подалась в перёд и, лишь слегка коснувшись его губ своими, отстранилась. Кирштейн не был глупцом, он прекрасно знал, что Аккерман никогда не любила его, и прекрасно понимал причину, по которой она связала свою судьбу с ним, но всё же он надеялся, что когда-нибудь, он сможет стать для неё чуть больше, чем просто ходячей куклой.
— Прости, Микаса, что так сильно люблю тебя.
Микаса выпрямилась и опустила нож. В почти чёрных от тусклого света свечей глазах напротив Жан увидел себя — такого же несчастного, отдавшего всего себя человеку, сердце которого принадлежало другому. Только в такие моменты Жан мог чувствовать связь с Микасой.
Кирштейн нервно улыбнулся и вышел из комнаты, не услышав за спиной тихое женское «не виноват».
***
Эрен сидел на кровати, скрестив ноги и прислонившись к каменной стене спиной, и рассматривал трещины на потолке, приобретавшие в свете единственной кристаллической лампы различные формы. Он промаялся в тесной темнице весь вчерашний день и всю ночь, но к нему так никто и не пришёл. Он уже было подумал, что про него и вовсе забыли, но редкие шорохи за глухой дверью и тихие разговоры давали понять, что стерегут его не хуже, чем двенадцать лет назад, когда новоиспечённый перевёртыш после битвы за Трост был прикован в тюрьме цепями. На удивление мозг не докучал тяжёлыми мыслями о возможном будущем. Обычно Эрен добивался этого, выпивая немалую порцию вина или эля, но в этот раз разум, видимо, решил сделать хозяину хороший подарок.
— Надышись перед смертью, — тихо пробубнил Эрен и криво улыбнулся.
Он громко вздохнул, рухнул на кровать и прикрыл глаза. И сколько ещё он будет торчать здесь, не ведая о своём положении? Тут за дверью раздался голос:
— Вольно. Открывай дверь.
В дверном замке заскрежетал ключ, дверь отварилась, и на пороге появился Жан. Эрен запрокинул голову и, чуть улыбнувшись, сел на кровати. Выглядел Кирштейн не лучшим образом, а отбрасываемые из-за кристаллической лампы тени, делали его лицо ещё более уставшим и болезненным. И что-то Эрену подсказывало, что причина мук Жана крылась вовсе не в возможной казни Йегера, и пластырь на носу капитана только сильнее подтверждал это предположение.
— Привет, Жан, — непринуждённо поздоровался Эрен. — Фигово выглядишь.
Жан покривился и сел рядом с Эреном.
— Зато ты уж больно хорошо.
Кирштейн схватился за голову и упёрся локтями в бёдра.
— А что, есть повод рвать на себе волосы? — хохотнул Эрен.
Жан выпрямился и в упор посмотрел на него. И в серьёзном лице Кирштейна Йегер не увидел ничего, кроме осуждения. Жан не ненавидел его, хотя на то было куча оснований, Жан не злился, хоть Эрен и видел причину его разбитого носа в себе, Жан не жалел его, хоть они и прошли всю войну плечом к плечу как боевые товарищи. Жан только осуждал.
— Ну, что ты так смотришь на меня? — с вызовом спросил Эрен. — Неужели ты считаешь, что я убил того человека? Ты действительно думаешь так после того, как мы вместе спасали этих людей от титанов?
Жан пару секунд молчал, а потом спокойно ответил:
— Эрен, позволь мне задать тебе только один вопрос: для чего ты всё это делаешь? Ты действительно беспокоишься за Армина или таким образом просто пытаешься оправдать себя?
Рука Йегера дрогнула — Эрен бы никогда не подумал, что Жан опустится до такого.
— Это уже два вопроса, — гнев заклокотал в груди бывшего разведчика, прямо как несколько лет назад при виде титанов. — Можешь обвинять меня в чём угодно, но не приплетай сюда Армина.
И вот осуждение в карих глазах напротив сменилось разочарованием.
— Что ж, Эрен, я услышал твой ответ.
— Вольно, — прозвучал властный голос, и в камере появился человек в штатском.
Жан тут же встал с места и отдал честь. Начальника тюрьмы Грегори Фокса Эрен знал лично, хоть и не был особо близок. В общем-то, познакомились они при строительстве тюрьмы, которая и предназначалась по большей части для перевёртышей, тех, кто обладал силой титана. Тюрьма, обнесённая по периметру пятиметровой стеной, была небольшой, но имела два подземных уровня — на втором, как предполагалось, и должна была провести всю оставшуюся жизнь Энни. Фокс был бывшим Военным Полицейским, и потому Эрен подсознательно не доверял ему, но его добрая улыбка и тёплый взгляд почти чёрных глаз позволили Йегеру перейти из оборонительной позиции в доверительную. Эрен понимал, что уж если кто и сможет найти правильный выход из сложившейся нелёгкой ситуации, то только Фокс. Йегер кинул быстрый взгляд на капитана — Жан мог бы помочь, если бы дело касалось выживания всего человечества и не имело для него личный характер, но, увы, сейчас всё было настроено против Эрена.
— Рад видеть вас в добром здравии, Эрен, — льстиво улыбнулся Фокс и обратился к Кирштейну: — Вы свободны, капитан, можете идти.
Удивлённый Жан с секунду стоял недвижимо и, чуть подавшись вперёд, неуверенно возразил:
— Но ведь вы поручили его дело мне?
— Да, но сейчас вашего участия не требуется, вы свободны, капитан, — настойчивее повторил Грегори.
Жан нахмурил брови и вышел из камеры, протиснувшись между стеной и ещё одним человеком в штатском, которого Эрен не заметил сразу, и от Йегера не ускользнуло то, с каким недоверием и непониманием Кирштейн посмотрел на своего начальника.
***
Жан ходил по бесконечным коридорам второго подземного уровня, освещённых ярким светом кристаллических ламп. Он просто хотел успокоиться, побыть одному и разложить свои мысли по полочкам. Понимание происходящего уже давно покинуло его, да и разбираться в чужой логике сейчас хотелось меньше всего. Жан прошёл ряды решёток, завернул за угол и собирался уже подняться по каменной лестнице, чтобы выйти наружу, когда из тёмной темницы по правую руку послышался тихий плач. Жан замер и вслушался, подумав, что, возможно, ему померещилось или то был писк мышей, но всхлип, другой, и уже стало определённо ясно — за решёткой плакал человек.
— Эй, кто здесь? — громко позвал Кирштейн и приблизился к решётке.
Напрягши зрение, он смог разглядеть у дальней стены небольшой сжавшийся силуэт, вздрагивающий от рыданий. От вопроса Жана человек резко вскинул голову и сильнее вжался в стену. Жан снял с крюка небольшую лампу и направил свет кристалла в темницу. Заключённым оказалась девчушка лет десяти, не больше. Одетая в тоненькое серое платье, она вытирала запачканными ладошками слёзы с лица и испуганно таращилась на капитана большими глазами. Кирштейн присел на корточки и поставил лампу на пол. Второй подземный уровень предназначался для людей, обладающих силой титана, и жестоких убийц, в крайнем случае сюда сажали людей, если на первом уровне не хватало мест, но за всю его работу, такого ещё никогда не случалось. Вряд ли эта девочка могла кого-нибудь убить, да если это и так, то — Жан мазнул взглядом по кандалам на худенькой детской ножке — приковывать тяжёлой цепью было лишним.