— Поверь мне, — ответил он, отворачиваясь и ссутуливая плечи, словно его ранили. — Я ушёл, пока не сказал что-нибудь, что могло бы все испортить.
Санса снова рассмеялась и откинулась на подушки. Она наблюдала сквозь прикрытые веки, как Джон начал раскладывать её туфли и плащ по местам — это было частью их совместного проживания, которая стала для нее полной неожиданностью, то, что Джон так заботился о чистоте. Но Сансе нравилось, что теперь ей не надо было искать свои вещи по всей комнате.
Позже, когда он закончил, она почувствовала, как что-то более тяжелое, чем смех, скользнуло по её горлу. Возможно, она немного протрезвела и начала мыслить ясно, и возможно, ей надо было что-то ответить, но она была уверена, что Джон хочет сказать что-то еще.
Оберин проведет ночь с тобой.
— Боже, ты что… — ревнуешь, подумала она, но не закончила; остальная часть фразы потонула в чем-то сладком и густым как мед, обволакивающим её горло, проникающим в легкие и плывущим по венам.
О, подумала Санса, кладя руку на щеку Джона. Ну что ж, очень хорошо. Вот какова на вкус любовь?
Сильнее, чем страсть. Мягче, чем смех. Ярче, чем доброта. Это заставило её зарыться рукой в кудри Джона, заставило её выгнуть спину и поцеловать его, крепко, оставляя синяки, но абсолютно и невероятно идеально.
(Спустя несколько часов они лежали на кровати, тяжело дыша и обливаясь потом. Они уже опаздывали на обед, и Элис уже делала ей замечания, когда придворные обсуждали их поведение за завтраком. Санса закрыла глаза и крепче прижалась к Джону.
— Я всегда любила тебя, — прошептала Санса, прижимаясь к его обнаженной груди. — Только тебя, Джон. Еще до того, как поняла, что чувствую.
Джон приподнялся на локте и посмотрел на неё сверху вниз, глаза его были нежнее, чем самый гладкий шелк.
— Да, — выдохнул он, потянулся вперед и поцеловал сначала в щеку, потом в лоб, потом в ном и, наконец, в губы.
В тот вечер они пропустили ужин.)
***
— Я сдаюсь, — сказала Вилла Элис.
Обед был действительно вкусным: еда была приправлена дорнийскими специями, достаточно тяжелыми, чтобы еда стала острой, но достаточно легкими, чтобы вызвать привыкание. Вилла компенсировала жжение на языке тремя бокалами кислого дорнийского вина, и оно приятно согрело низ живота, позволив не обращать внимания на боль в ногу.
— Неужели?
Элис выглядела особенно прелестно в освещенном лампами зале, подумала Вилла. Если бы они не были на юге, если бы за ними не следили так пристально. Возможно, Вилла смогла сделать что-нибудь… безумное.
Если бы она спросила отца, он бы ответил: Поцелуи - это не безумие.
Но её мать сказала бы: Поцелуй — это сладкое и нежное безумие.
А Вилла знала свои обязанности перед семьей, чтобы понимать: если она настоит, то Элис уступит, но они слишком любили Сансу, чтобы хоть немного подпортить её репутацию. Они обе были слишком честолюбивы, чтобы пожертвовать своим будущим ради непонятно чего.
Но все же. Даже если Вилла никогда не почувствует, как мягки шелковисты волосы Элис, даже если она никогда не поцелует Элис так, как хочется, она все же сможет сказать. Она может флиртовать и наслаждаться искрами в глазах Элис, которые отражали её собственные.
— Я никогда не узнаю, — сказала ей Вилла. — Здесь слишком много северян, а Эддара слишком хорошо скрывает секреты!
— Тогда вот тебе подсказка: он не северянин.
Глаза Элис вспыхнули: серо-голубые, прекрасные, как снегопад и опасные, как метель. Вилла почувствовала, как её сердце забилось быстрее, как по щекам поползли уродливые красные пятна, и заерзала. В тщетной попытке притвориться, что с ней все нормально, она назвала первое имя, которое пришло в голову.
— Теон Грейджой?
— Видимо, я должна тебе мешок оленей, — пробормотала Элис, осторожно переворачивая овощи на тарелке.
У Виллы отвисла челюсть.
— Теон? — требовательно спросила она, повышая голос. Затем мягче, но не менее настойчиво, она прошептала. — Теон, Элис? Теон Грейджой — с ним все понятно, но… Хочешь сказать, Эддара соблазнила его?
— Я хочу сказать, что она хочет этого, — ответила Элис. Потом, вздохнув, добавила. — Это может никуда не привести. Но я думаю, что у неё есть шанс — когда мы вернемся, он поедет с нами, не так ли? Во всяком случае, он не торопится возвращаться на Железные острова. Они довольно милая пара.
— Они такая же хорошая пара, как огонь хорош для дерева, — решительно заявила Вилла. — Они съедят друг друга живьем и оставят после себя кучу трупов, вот увидишь! И он разобьет Эддаре сердце.
— Но представь, как им будет хорошо в постели, — предложила Элис, внезапно злобно сверкнув глазами.
Вилла поперхнулась, чувствуя, как смех застрял у нее в горле, а румянец стал еще ярче; она медленно, неуверенно выдохнула и задалась вопросом, когда в последний раз ей казалось, что она не тонет.
Но, о, какой чудесный способ уйти, подумала она и откинула голову назад, громко смеясь.
Они были молоды. Возможно, Вилла никогда не узнает приятной тяжести головы Элис, лежащей у нее на коленях, но зато она знает, как выглядит смеющаяся Элис. Вилла знала её страхи и радости; она знала её настоящую, и это всегда будет для нее дороже любого прикосновения или поцелуя.
Возможно, ей будет нехватать этого позже, когда у обеих уже будут мужья и дети. Возможно, тогда Вилла проклянет себя за свою неуверенность, за свою трусость — но сейчас она была довольна.
Сейчас ей было хорошо.
***
Было прохладное солнечное утро, когда Короли и Королевы — или их избранные представители — вошли в богорощу.
Это была частная церемония, на которой присутствовали только самые близкие друзья и родственники каждого правителя. Позже они отправятся в Великую Септу Бейлора и позволят септону короновать их — в конце концов, многие правители были последователи семерых и хотели быть коронованными своей верой — но сейчас коронация пройдет здесь, перед старыми богами, на северный манер.
Все правители были одеты в свои собственные цвета, по своей собственной моде. За некоторыми следовали близкие родственники или советники, но каждый из них выглядел неуязвимым в ослепительном утреннем свете. Все они выглядели красивыми и молодыми, словно перед ними простиралась вечность, словно они были посланниками богов.
Вот так выглядит новая эра, подумал Джон, уперев руки в бока. Вот так выглядят перемены.
Они поклонились, каждый из них: Эдмур в своем камзоле серебряного и алого цвета: Аша в черно-золотом одеянии, с нагрудником, подол которого рассекался на длинные пряди, похожие на морские водоросли; Ширен в иссиня-черном платье, расшитом по краям светло-бежевыми оленями; Роберт в голубоватом камзоле, свободно свисавшем на рукавах, и накидке, разрезанной наподобие соколиных крыльев; Оберин в солнечно-желтом и ярко-оранжевом; Гарлан Тирелл, в блистающем темно-зеленом и золотом; Тирион Ланнистер в золотом и красном, напоминающем кровь.
Санса, болезненно бесцветная в своем сиреневом платье, закутанная в бледный плащ голубого и серого цветов, казалась почти призрачной под широкими ветвями дерева. Джон был одет в черный камзол с красными вставками — небольшой возврат к наследию Таргариенов, на котором настояла Санса.
Напоминание, которое никому не нужно, уверял Джон; но Санса лишь бросила на него спокойный и ровный взгляд и сказала: Таргариен забрал их короны триста лет назад, и Таргариен вернет их обратно. Это правильно Джон. И не стала больше слушать и слова.
И вот: Санса вышла вперед и помазала их пастой из сока чардрева и порошка из коры чардрева. Она носила свою собственную корону: посеребренный металл, который превращался в различный узор из повторения трех животных — волчья морда, крыло дракона и её собственная, личная геральдика, голова голубя. Правители выглядели бледными, подумал Джон. Бледными, но решительными, и мысль о том, что они с Сансой достигли этого исторического момента, зажгла огонь в его крови.
Санса продолжила тихо мазать их, время от времени наклоняясь вперед и что-то шепча им на ухо. Джон последовал за ней, возложив им на головы короны. Как только он сделал это, они встали, и все присутствующие поприветствовали их как Королей и Королев.
Как только с последним из них было закончено — весело сверкающий глазами Оберин — Санса отступила назад. Она сказала Джону, что он будет говорить первым, но когда он спросил, что они ждут от него, она только пожала плечами.
Теперь это поставило его в неловкое положение перед этими людьми, с большинством из которых он никогда раньше даже не разговаривал. И все же, глядя на них с надеждой в глазах, он думал только о своем отце — своем дяде. Джон мог думать только о Неде Старке, о его чести и силе, которую он передал своим детям.
— Теперь вы правители, — сказал им Джон. — Это большая ответственность. Ответственность, переданная нам богами. — Он глубоко вздохнул, вдыхая запах дуба и сосны. — Но прежде всего, мы — люди. Мы можем совершать ошибки, которые имеют огромные последствия, потому что у нас есть огромная власть. Главное — продолжать. Пытаться стать лучше, чем сейчас. Мы — правители Вестероса, и мы не можем подвести наших граждан.
— Это тяжелая и неблагодарная работа, — сказала Санса, делая шаг вперед и вставая с ним вровень. Она была почти одного с ним роста, и только боги знали, как они сейчас выглядели. Наверное, как Королева белых призраков и Король черных демонов; но они казались могущественными, потому что все, казалось, воспряли духом. — Это работа, которая сводит тебя с ума и оставляет только пепел во рту. Но эту работу кто-то должен делать, и мы единственные, кто способен на это. И мы выполним её.
Джон почувствовал, как его губы изогнулись в улыбке.
— Выше нос, — пробормотал он и вывел их из богорощи.
***
После того как их короновали в септе, они вернулись в Красный Замок на пир.
Джон уже сильно устал от толпы. Он просто хотел вернуться в свои покои и как следует отоспаться, абстрагировавшись от криков и вони, но нет — он был Королем, и он должен был остаться.
— Я никогда не видел, чтобы Король был таким мрачным на собственном пиру, — услышал он чей-то голос, прежде чем Оберин Мартелл опустился рядом с ним. Джон позволил тени упасть на свое лицо. — Вы так недовольны сменой власти, Ваша Светлость?
Джон проигнорировал легкую насмешку.
— Только не говорите мне, что вам и правда нравится весь этот шум. — Он махнул рукой на разукрашенного в пурпурный цвет человека, который пытался проглотить меч. Мгновение спустя мужчина поджег свой меч, и Джон почувствовал, как его лицо исказилось от нелепого интереса. — Небольшой банкет был бы куда приятнее, и не был бы такой тратой денег.
— Тогда вы бы поладили со Станнисом Баратеоном, — ответил Оберин, жадно глотая вино. — Этот человек ненавидел все, что могло показаться хоть немного легкомысленным.
Вот только Станнис, судя по слухам, не очень-то любил свою жену. Я же хочу запереться в своей комнате только из-за своей жены.
Возможно, это бледное платье и выглядело невзрачным в богороще, но под ярким солнцем она выглядела как богиня, спустившаяся на землю. Джон действительно хотел затащить её в спальню и не отпускать дня три.
— Возможно, — сказал Джон, пожимая плечами.
Но Оберин не уходил.
— По слухам, вы с Королевой Сансой не ссоритесь. — Он подмигнул. — Скажите, как вам это удается? Мои подданные хотели бы узнать этот секрет.
— Я уважаю её, — решительно ответил Джон. — Мы разговариваем, Принц Оберин. Мне жаль, если ваши подданные не знают таких простых вещей.
Оберин усмехнулся во весь рот.
— Значит, вы тот, кто приносит себя в жертву. Когда же этого станет слишком мало, Ваша Светлость? Как много вы можете пожертвовать? Вы взяли её фамилию, получили свой титул благодаря ей — что еще вы получите из-за нее?
Санса сказала, что ей понравился Оберин, а значит, он не задавал ей таких дерзких вопросов. Джон был даже рад этому, потому что ей и так хватало забот. Лучше бы ему самому пресечь это поведение в зародыше, прямо сейчас.
— Когда я стоял под кроной чардрева и женился на Сансе, я поклялся отдать ей все, что у меня есть, — сказал он, — и она поклялась сделать то же самое. Мы Старки, Принц Оберин, и мы держим свои клятвы. Я принадлежу ей, а она — мне, и ни имя, ни корона, ни титул не изменят этого. Это простая истина.
— Значит, тебя не волнует, что она заставила тебя стоять во время собрания? — с любопытством спросил он.
— Стоять?
— Она не предложила тебе стул.
Джон почувствовал, как его губы дернулись, почти против его воли.
— Санса будет в восторге, если вы уговорите меня присутствовать на собраниях, — сказал он Оберину. — Я просто не могу сидеть спокойно долгое время. И если я буду присутствовать на встречах, я стану чрезмерно опекать её, поэтому она отсылает меня. Я думал, вы уже заметили.
Оберин приподнял бровь, а затем внезапно прервал беседу поклоном; когда Джон повернулся, чтобы посмотреть, что заняло его внимание, он увидел капитана железнорожденных, который разговаривал с девушкой в дорнийских шелках. Разница в росте была поразительной: капитан был крупным мужчиной и казался еще больше в своих доспехах, а девушка была почти вдвое ниже его и, возможно, вчетверо уже.
Джон понял, что это одна из дочерей Оберина, и увидел, как Оберин крепко сжал руку капитана, уводя его прочь. Девушка облегченно вздохнула и подошла ближе к столу — через мгновение Джон понял, что девушка не столько успокоилась, сколько расстроилась.
Наверное, я тут не единственный, кто чересчур заботлив, подумал он и рассмеялся про себя, прежде чем прищуриться на солнце, чтобы найти Сансу.
***
В ту же ночь Аша Грейджой отплыла со своим флотом. Санса сказала ей, что будет скучать, и это было правдой — Аша была женщиной с резким характером, из стали и морской соли, и в другое время Санса могла бы её невзлюбить за острый язык и страсть к оружию; но сейчас она чувствовала какое-то восхищение, когда видела, как женщина берет бразды правления в свои руки, не думая ни о своем поле, ни о своих недостатках.
Но когда Аша уплыла, Санса не стала отрицать того, что ей стало легче. Пятьдесят вооруженных кораблей стоящих в заливе Черноводной, готовых в случае необходимости начать войну — этого было достаточно, чтобы заставить её содрогнуться. В результате Санса сделала то же самое, что сделал Тирион при битве у Черноводной: загрузила один корабль диким огнем и держала его в маленькой, скрытой бухте, до тех пор, пока в нем не возникнет необходимость. К счастью, она им так и не воспользовалась.
И теперь, надеялась, никогда им не воспользуется.
На следующее утро ушли Долина и Простор, а еще через день — Дорн. Через неделю Ланнистеры и Баратеоны. После этого Санса отослала придворных северян обратно домой, видя их нетерпение и желание поскорее вернуться. Они с Джоном остались, чтобы до конца разрешить ситуацию с передачей имущества её дяде.
Неблагодарная работа, сказала Санса, и её голова склонилась. Но её нужно сделать, добавила она и выпрямила спину.
***
Несколько недель спустя они, наконец, покинули Королевскую Гавань. Тут были только Санса и Джон — и возможно несколько телохранителей от Талли, но они не были с ними знакомы. Получилось, что сейчас они были наиболее близки к уединению, которое они когда-либо получат, и оба прекрасно это понимали. Санса начала просыпаться рано утром, учила Джона заплетать ей косы, училась точить меч.
Было еще так много вещей, о которых стоило бы переживать.
Вестерос был разделен мирно, бескровно; но Робб все еще сражался с одичалыми, а Брана и Арью еще не нашли. Приближалась Дейнерис Таргариен, и Санса все еще не знала, как поступить с ней и её драконами. И даже помимо этого, еще оставались Иные, которые вот-вот должны были очнуться.
Санса глубоко вздохнула и потянулась к Джону, чувствуя под пальцами биение его пульса. У них была тысяча причин для страха. Иногда её бросало в дрожь от осознания того, что она сделала и того, что ей еще только предстояло сделать: Санса решила изменить мир, и у неё получилось. Но, что если она поступила неправильно?