Сверху послышался странный шорох, и Снейп поднял голову. По чуть покачивающейся бронзовой люстре ползал белый паук Хагрида и плел нечто, напоминающее абажур.
— У тебя странное представление о современном интерьере, мой доблестный труженик. Теперь мой кабинет — просто мечта старой девы. Тебе остаётся сплести мне чепец и передник, для полноты картины, — усмехнулся директор. В конце концов, это был самый невинный сюрприз за прошедший день. Но паук не обратил внимания на сарказм хозяина комнаты, продолжая суетливо вывязывать свои затейливые кружева под потолком. Махнув на него рукой, Снейп сделал шаг и чуть не споткнулся о гору коробок, свертков и шкатулок, заполонившую все пространство возле камина. Подарки.
Северус обречённо вздохнул и, забыв о голоде, уселся на ковер возле этого Эвереста. С некоторой опаской он протянул руку и взял первую коробку. Его преследовала мысль, что среди множества вполне невинных даров от коллег и учеников есть тот самый, четвертый. От которого он не сможет отказаться.
Его опасения были напрасны. Четвертый подарок судьбы в это время мирно спал в его постели. Сжимая в руке черный олений рог.
========== А поутру они проснулись… ==========
Он сидел на полу, засыпанном клочками яркой обёрточной бумаги, обрывками лент и открытыми коробками, и улыбался. Как идиот. Но идиот счастливый, а это, согласитесь, в корне меняло дело. Ведь даже грозный директор Хогвартса, слизеринский змей, двойной шпион и кавалер ордена Мерлина первой степени мог позволить себе побыть таким в свой день рождения. Вернее, ночь после дня рождения.
Множество подарков, оккупировавших все пространство перед камином, вопреки его законным опасениям, не содержали ничего страшного. Это были милые сувениры: самопишущие перья с ярко-красными чернилами и самоочищающиеся носовые платки с тщательно вышитой монограммой из двух переплетающихся S. Изящная статуэтка в виде гиппогрифа на камин и просто кошмарная деревянная маска, привезённая явно откуда-то из Африки, роскошная записная книжка с золотым обрезом и пара вязаных носков с серебряными змеями и дурацкими кисточками. Всю эту разношёрстную коллекцию дополняла ядовитая колючка в цветочном горшке и серебряный кубок с дарственной гравировкой. И разумеется, целая батарея бутылей с содержимым разной степени крепости и выдержки. Как же без этого? В конце стройного ряда алкогольных изысков скромно стоял хрустальный флакон с антипохмельным зельем и биркой, гласившей, что данное снадобье сварено по старинному рецепту семейства Буллстроуд и является лучшим в своем роде. Учитывая, что, насколько Северус помнил, ни один из представителей этого славного рода не отправился к праотцам по причине отравления, пить эту субстанцию было безопасно. Наверное. Чисто теоретически.
Но самое главное: вся эта лавина коробок, свертков, шкатулок и пакетов сопровождалась письмами, маленькими посланиями от бывших учеников, олухов и бездарей, не вылезавших во время учёбы с отработок и основательно истрепавших его нервную систему. Которые, по неведомой ему причине, никак не хотели его забывать. И далеко не все они были слизеринцами. Северус никогда не признался бы даже сам себе, но именно эти короткие трогательные письма и совершенно не нужные ему подарки от тех, кто давно закончил школу и жил своей жизнью, наполняли смыслом его существование. Придавали силы продолжать свой нелегкий труд. Не важно, что мало кто из его учеников стал зельеваром или целителем, главное — они выжили и стали людьми. А смешные признания в том, что именно его уроки помогли вылечить ребенка от неведомой сыпи или уничтожить всех грызунов в подвале, или даже отучить соседку совать нос не в свои дела — кстати, какие именно уроки помогли при решении последней проблемы, там почему-то не уточнялось — наполняли его совершенно оправданной гордостью. Гораздо большей, чем при получении ордена, да и всех остальных регалий, вместе взятых.
Хотя, надо сказать, что иногда среди этих милых пустяков и крепленых напитков попадались и действительно ценные презенты. Главным образом от коллег и старых друзей. Флитвик, например, преподнес контейнер с живой суконной тлей. Слюна, выделяемая этими редчайшими насекомыми, была просто необходима для давно задуманного зельеварческого эксперимента, так что маленький профессор как никто другой сумел угадать со своим подарком. Да что там говорить, Снейп готов был расцеловать каждую тлю в отдельности! А Главный Аврор Кингсли расщедрился на целых пять капсул Поглотителя магии. Редчайший состав, скорее всего, контрабандный, позволял блокировать любое магическое действие в радиусе двадцати футов. Необходимая вещь при особенно сложных экспериментах с ингредиентами, чувствительными к посторонней магии. Помона Стебль подарила корень Асфоделя, а Миневра Макгонагалл — котел из настоящего магического горного хрусталя, отлитого в Северной Шотландии.
Разобрав большую часть подарков и отобрав наиболее ценные и хрупкие из них, Северус решил прервать свое довольно приятное занятие и хоть немного поспать. Ночь близилась к концу, а предстоящий день, как он предчувствовал, мог быть ещё более насыщенным, чем вчерашний. Так что достойный профессор устроился в глубоком кресле и уже через пару минут погрузился в царство Морфея.
*
Гермиона.
Голова просто раскалывалась. Как арбуз, на две равные части, грозя вывалить все содержимое черепной коробки прямо на подушку. Во рту было сухо, как в песочных часах. А ещё там явно провели веселую ночку с десяток кошек. С огромным трудом Гермиона открыла глаза. Прямо над ней в сизой похмельной дымке медленно вращался зеленый полог, вызывая неудержимый приступ тошноты. Она мучительно застонала и повернула голову в тщетной попытке рассмотреть, где же, собственно, оказалась. Но бывшие в пределах видимости предметы просто сбесились, иначе не скажешь: они то раздувались до огромных размеров, подступая вплотную к ее ложу, то уменьшались, то начинали кружиться в диком танце, вызывая новые приступы тошноты. Наконец Гермионе как-то удалось сфокусировать зрение, и первым, что она смогла рассмотреть, была белая бесформенная тряпка, висящая на стуле у самой кровати. В которой она с ужасом узнала свое подвенечное платье…
Мерлин! Гермиона резко села и схватилась за голову. В голове калейдоскопом замелькали события вчерашнего дня. Вернее, части этого дня. Потому что с момента появления Рона в дурацкой темно-вишнёвой мантии и не менее дурацком смокинге на пороге ее гостиной она ничего не помнила. В голове образовалась огромная черная дыра. Стараясь взять себя в руки и не паниковать раньше времени, она осмотрелась — сидя это было сделать гораздо легче. Спальня — а судя по тому, что в центре стояла огромная кровать, на которой, собственно, она и лежала, это была именно спальня — оказалась довольно большой, роскошной и совершенно незнакомой. Во всяком случае, ей никогда не приходилось спать в подобных апартаментах. Шелковые обои с золотистым рисунком, мягкий ковер на полу, старинный шкаф, под стать кровати у стены. Странно…
И самое главное: никаких признаков пребывания здесь Рона Уизли не наблюдалось. Подобравшись поближе к краю, она зачем-то заглянула под кровать, как будто ожидала именно там обнаружить пропавшего жениха. Но ничего, кроме пары мужских тапочек, там не нашлось. Выпрямившись, она запоздало поняла, что напрасно совершала такие резкие движения: перед глазами опять все поплыло. Гермиона со стоном упала на постель и тут же вскочила как ужаленная, ощупывая подушку. Прямо перед ней, на белоснежном атласе, лежали черные оленьи рога. С кокетливыми белыми кончиками. Странно, что она сразу не заметила их. Хотя они были совсем небольшие, но все же.
“Их потерял Рон, поэтому и убежал!” — мелькнуло у нее в голове, и эта совершенно идиотская мысль почему-то показалась ей очень логичной. Исходя из этого соображения, Гермиона стала мучительно припоминать, когда именно она успела наградить новоиспеченного супруга такими украшениями?
Между прочим, положа руку на сердце, надо было признать: в этом не было бы ничего удивительного! Она, в конце концов, тоже живой человек! Ей уже больше двадцати лет, а дальше поцелуев у них никогда ничего не продвигалось. Рон почему-то не настаивал на более тесном общении. Да что там настаивал, он просто начисто игнорировал все ее весьма недвусмысленные намеки и провокации! Когда же ее терпение исчерпалось окончательно и она, отбросив стыдливость, в лоб поинтересовалась о причинах его загадочного поведения, он почему-то испугался и стал мямлить что-то о моральных устоях и первой брачной ночи. Как будто был не молодым парнем, а старой девой викторианской эпохи. Нет, все это было очень красиво, конечно, и романтично. Но глупо. И странно. Делать было нечего, не насиловать же его, в конце концов, вот и ходили они за ручку и целовались. Почти два года, между прочим! Несколько раз ее посещали смутные мысли: попросту бросить чересчур правильного жениха, но всякий раз Рон как будто угадывал ее настроение и устраивал романтический ужин или маленькую поездку, или дарил цветы. Словом, становился таким милым и застенчивым, что разорвать отношения казалось просто немыслимым. В Гермионе волшебным образом появлялась стойкая уверенность, что только он может стать ее супругом, и больше никто. Она вздыхала, и все возвращалось на круги своя. Благо особенно зацикливаться на сексе, а вернее, на полном его отсутствии, мешала учеба в Академии.
Так неужели она все таки решилась и изменила Рону?! Чем иным можно было объяснить ее пробуждение в чужой постели с мужскими тапочками на коврике и рогами на подушке в придачу?! Правда, рога — вещь весьма спорная и даже противоречивая, ведь о том, что они реально вырастали у обманутых супругов, ей слышать не приходилось, но затуманенный мозг ни с чем другим их связать не смог. Много позже она и самой себе не могла объяснить: почему ей это вообще пришло в голову, но на тот момент другой идеи просто не возникало.
Вот только странно, она никак не могла вспомнить, когда же успела согрешить? Может быть, накануне? Нет. Девичник, за день до свадьбы, прошел более чем благопристойно, его-то она хорошо запомнила. Как и будущую свекровь, присутствовавшую на нем и не спускавшую с нее ястребиных глаз. Все остальные тоже смотрели на Гермиону с явным сомнением в ее умственных способностях: это же надо быть такой дурой, чтобы позвать на подобное мероприятие маму будущего супруга! Как будто невесту вообще кто-то спрашивал! Отвязаться от Молли Уизли было невозможно. Разве что обездвижив ее, но на это Гермиона не смогла решиться. Пока.
Она постаралась хоть что-нибудь вспомнить и даже закрыла для этой цели глаза. Но голова решительно отказывалась соображать. Только где то на задворках памяти мелькал смутный образ высокого мужчины с черными глазами. Видение весело подмигнуло ей и пропало. Ему на смену появился Рон Уизли, не только с черными рогами, но и белым пушистым хвостиком, задорно выглядывающем из-под задравшейся мантии. Звонко заржав, он исчез в глубинах ее затуманенного похмельем сознания.
“Нет, так и рехнуться можно, в конце концов. И вообще, сколько не сиди, а вставать все равно придется. Мерлин, как пить хочется!”
С этой практичной мыслью она решительно отогнала видения, опустила ноги на пол и, прихрамывая, доплелась до своего платья. Да уж. Белоснежный наряд невесты пребывал в весьма плачевном состоянии: наполовину оборванные кружева на подоле, пятна сажи и большое желтое пятно прямо на лифе. Гермиона принюхалась: виски. Желудок мучительно сжался, и она поспешила отбросить тряпку, бывшую когда-то символом ее чистоты и невинности, подальше от себя. От одной мысли надеть его ее всю передернуло. И дело даже было не в его плачевном состоянии, все-таки, очистить платье не составило бы труда, бытовые чары не ее конек, но ничего сложного. Вот только само платье и все связанное с ним вызывало стойкое отвращение. С этим еще предстояло разобраться. А сейчас надо было найти хотя бы свою волшебную палочку. И трансфигурировать себе что-то более-менее пристойное. В любой момент мог вернуться хозяин роскошных апартаментов, и показываться ему в тонкой сорочке было просто неприличным. Вот только куда эта палочка подевалась?! Ни на стуле, ни в постели, ни на полу ее не было. В очередной раз заглянув под кровать, Гермиона вытащила оттуда злополучные тапочки и, поколебавшись, надела их. Камин давно прогорел, и в спальне было достаточно свежо. А ее собственные туфли, найденные в процессе поисков, оказались абсолютно непригодными для ношения: на одном почти оторвался каблук, а на втором — совершенно стоптан задник. Убедившись, что в комнате палочки нет, Гермиона закуталась в покрывало, сорванное с кресла, и пошла к выходу.
Тишина. Осторожно выглянув, она обнаружила, что за дверью спальни находился кабинет. Весьма странный кабинет, надо сказать. Массивный письменный стол, несколько шкафов красного дерева, глубокие кресла: все основательное, строгое, располагающее к работе. И на фоне этого: легчайшие занавески из тонкого кружева, обрамляющие окна, совершенно неуместная скатерть на письменном столе из того же материала, спадающая до самого пола. И в довершении всего этого великолепия абажур с длинными кистями под потолком. В самом углу, возле гигантского мраморного камина, тоже зачем-то укрытого кружевной занавеской, стояла целая груда подарочных упаковок. Большинство были уже открыты и педантично разделены на две неравные кучки. Но около десятка ярких коробок еще ждали своей очереди.
“Здесь живёт, должно быть, очень пожилая и очень добрая леди. Чуть-чуть не от мира сего”, — решила про себя Гермиона, глядя на кружевную роскошь. Эта мысль ее несколько успокоила, и она уверенно сделала шаг от двери. И тут же растянулась на полу, споткнувшись об открытую коробку, стоявшую чуть в стороне от остальных.
Дальнейшие события происходили с молниеносной быстротой: в коробке что-то звякнуло, и в следующую секунду оттуда выползли целые полчища каких-то черных букашек с булавочную головку величиной. Насекомые дружной толпой бросились на лежащую ничком Гермиону и стали стремительно пожирать тонкую сорочку, составлявшую основную часть ее скудного гардероба, и покрывало, прихваченное из спальни. Она хотела заорать, но горло сдавило от ужаса, и оттуда вырвался только сдавленный писк. В панике Гермиона стала бить по себе руками, пытаясь сбросить назойливых букашек. Неловко повернувшись в пылу сражения, она случайно задела ногой ещё одну коробку. С лёгким хлопком оттуда поднялся искрящийся смерч и понёсся по комнате. В самом центре он остановился и беззвучно взорвался с ослепительной вспышкой, на минуту лишившей Гермиону зрения. Когда же тьма в ее глазах наконец рассеялась, она обнаружила, что лежит совершенно голая, если не считать крохотных стрингов — букашкам, слава богу, не пришлась по вкусу маггловская синтетика, — посреди чужого кабинета. Сжавшись в комок, Гермиона стала лихорадочно обшаривать глазами помещение в поисках чего-нибудь более плотного, чем кружевная скатерть. И только тут заметила большое кресло в противоположном от нее углу. В нем, откинув голову на спинку, крепко спал директор Хогвартса Северус Снейп…
Быстро вскочив на ноги, Гермиона попыталась вернуться в спальню, но не тут-то было: дверь оказалась запертой и никак не поддавалась. В отчаянии Гермиона молниеносно нырнула под письменный стол и затаилась за массивной ножкой, полускрытая тонким кружевом скатерти. Положение было воистину катастрофическим. Из своего укрытия она с ужасом заметила, как сожравшие ее наряд насекомые дружным строем направились в сторону кресла, в котором сладко спал ничего не подозревающий Снейп. Первым мыслью отважной Гермионы было немедленно разбудить директора, чтобы оградить его от печальной участи, постигшей ее, но, оглядев себя критическим взглядом, она отбросила этот благородный порыв и стала наблюдать за развитием событий сквозь затейливый рисунок скатерти.
Тем временем букашки достигли намеченной цели. Разделившись на три равные группы, они заползли на черные брюки директора и подол его мантии. Медленно плотное сукно стало буквально таять в воздухе. Сначала явились свету серые носки, затем обнажились щиколотки, обросшие редкими черными волосками, за ними трогательные острые колени. Щеки Гермионы запылали от смущения, но она не могла отвести глаз от голых ног Снейпа. Надо сказать, что вышеупомянутые конечности оказались ровными, хоть и довольно худыми и в целом производили довольно приятное впечатление. Когда брюки превратились в весьма легкомысленные шортики, из-под которых виднелся край красных в горошек трусов, Снейп наконец проснулся.