Он никогда не понимал, почему тогда сразу не сыграл в ящик. Даже познаний вечно спящего на уроках оболтуса хватало на то, чтобы понять, что одного-двух жизненно важных органов он тогда точно мгновенно лишился. Видимо, шок, адреналин держали его в сознании, оставляя возможность спастись. Обито же использовал это время на то, чтобы, наоборот, раздавать себя по частям… О своём подарке Какаши он никогда не жалел. Не получалось. Хотя порой специально старался разозлить себя, особенно когда не хватало сил на аматерасу или Сусаноо, стремился испытать ненависть, подстёгивающую к тому, чтобы пойти и вернуть своё. Но не выходило. Похоже, он действительно сделал это искренне. Ненавидеть Какаши получалось по какому угодно поводу, но не по этому.
Правая половина груди и спины страшно чесались. Обито вспомнил, что на нём теперь нет бинтов, и с наслаждением сильно поскрёб ногтями там, где должны быть бескровные раны. Однако пальцы ни на какие углубления не наткнулись. Разве что полоски.
Вдруг вмешались руки девушки. Они сначала робко и щекотно, потом всё более смело, с нажимом ощупали эту часть торса.
— Работает! — в её голосе было столько неподдельной радости, что Обито снова засомневался в происходящем. Может, она просто ещё учится и радуется первому успеху? — Я была права! Обито, как ты себя чувствуешь?
Не «Обито, я тебя ненавижу», не «Обито, опомнись и вернись в Коноху», не «Обито, сколько можно опаздывать», не «Обито, ты мерзавец, которому нет прощения», а «Обито, как ты себя чувствуешь».
Ну, как, как…
— Сносно. Много лучше. Здесь — не больно.
— У меня почти совсем нет чакры, я не могу пока продолжить… Прости. Не знаю, сколько мне понадобится времени…
Пока говорила, она продолжала бездумно водить пальцем по его груди справа. Чуть запнувшись, обвела сосок. Это что ещё за запрещённые приёмы? Неужели не видно, что у него и так крыша не на месте, и что одно неверное движение — и кто знает, что будет с остатками его хладнокровия? Нужно убрать её руку. Чувствуя, как в висках пульсирует всё громче, давя в себе звериные вспышки, Обито крепко стиснул её запястье и отвёл от себя.
Он знал, что сил на ещё одну такую самоотверженную попытку у него не хватит. «Не прикасайся», — мысленно взмолился Обито, стиснув зубы.
Потерять самообладание в стане врага равносильно смерти. Тем более так глупо. Ну что он себе вообразил? Ну кому он нужен? Он даже Рин никогда толком нужен не был. Хотя, Какаши сказал, она его искала… Просто она ответственная. Тела ниндзя нельзя оставлять где попало, чтобы не достались врагу. А очки подобрала, чтобы было доказательство, что для поисков сделали всё возможное.
Конечно, такие мысли выковыривали душу металлическим совком. Но, по крайней мере, снимали возбуждение с разгорячённого Обито.
В следующую секунду Обито убедился, что переоценил себя.
Невесомые пальчики коснулись его шрамов и трепетно прочертили их кончиками по всей щеке, задев веко и ресницы.
Оглушительный взрыв.
С этой минуты Обито перестал быть собой, Мадарой, кем-то ещё, даже никем. Вместо него был комок электричества, комок чувств, яркий и жалящий, как чидори Какаши. Он сгорал своими безрассудством, страхом, страстью, болью, нерастраченной нежностью, жестокостью, преданностью и силой.
Её руки, губы переворачивали всё внутри него, разделяли его на части, складывали по-другому и снова связывали шнурами. Играли с ним, дразнили, пытали ласками и мучили удовольствием. Обито сходил с ума. В этой плещущейся нежности невозможно было не задохнуться.
Он готов был разорвать зубами всё, что могло это прекратить.
Если это и есть смерть, то зря он её боялся, пусть это длится вечно.
Содрогнувшись последний раз, он растворился в этом вихре импульсов, собственных атомов, на которые его разметало.
Неужели всё-таки помогает?
Ханаби была вне себя от радости и гордости, что её идея по поводу причины такого медленного заживления его порезов оказалась верной. Стоило освободить часть чакры — как в этом месте раны мгновенно затянулись почти полностью, на девяносто процентов. Ханаби немного насторожил такой необычно быстрый отклик его тела: она подобной скорости регенерации не встречала. От сужающихся царапин даже будто шёл пар.
Сначала он был крайне напряжён. Затем мышцы расслабились, зато дыхание стало шумным. Его тело на ощупь было очень твёрдым и горячим. Ханаби не хотелось отрываться от него. Тем более что в ответ на каждое прикосновение он слегка, совсем чуть-чуть, почти незаметно выгибался в спине, подаваясь вперёд навстречу её рукам.
Странно, что в какой-то момент он сам убрал её руку. Было видно, что даётся это ему нелегко. Может, она сделала больно?
После этого он стал грустный-грустный. Ханаби не выдержала и, не успев себя остановить, коснулась его щеки.
Вдруг Обито повёл себя совсем необычно. Внезапно привлёк её к себе, так что она упала ему на грудь, успев подумать, что ему это больно, наверное — остальные раны-то не вылечены. Вокруг неё сомкнулось жёсткое кольцо его рук — страшно, но уютно. Его дыхание уткнулось ей в макушку. Внезапно Ханаби переключила внимание и почувствовала его одновременно всем телом. Сильный, напряжённый, живой. Обито выковырял её из им же созданного кокона, сел на кровати и на секунду зарылся лицом в её шею, волосы. Дурацкая мысль на задворках сознания — хорошо, что недавно снова постриглась, как в детстве — а то бы он бы мог запутаться в её волосах. Ключицу мягко обожгло. Неужели это его губы? Почему он весь такой огненный? Воспользовавшись моментом, Ханаби наконец-то запустила руку в тёмный длинный ёжик волос и мягко помассировала, пропуская пряди между пальцев. Обито весь будто обмяк. Приятно было чувствовать, что её прикосновения могут управлять такой бурной стихией. Только она опустила руку ему на спину, как Обито прорычал и, крепко схватив, совсем не грубо опрокинул её вниз, нависнув сверху. Вот тут Ханаби уже по-настоящему испугалась. Её очень тянуло к нему все эти дни, это чувство всё больше ей овладевало, и сейчас она, кажется, была близко к нему как никогда. Но… что он собирается делать? Неужели?.. Прямо здесь?
Страх мешался со сладким предвкушением. Ханаби никак не могла определиться, как ей быть. Обито наклонился и с шумом втянул её запах. Как животное. Это одновременно и испугало, и окунуло в какую-то вязкую субстанцию все тело.
— Не бойся. Пожалуйста, разреши.
Надо же. По нему не скажешь, что он ещё в сознании. Ханаби и не догадывалась, что именно он в данный момент имеет в виду. Обито стиснул её бёдра, но почувствовав её руки поверх своих, сгрёб их в охапку, поднёс к лицу и принялся суматошно целовать. Особенно ладони. Как будто в благодарность за восстановленную ими силу. Ханаби смутилась. От соседства с печкой вроде Обито стало жарко. Она отобрала у него одну руку и расстегнула две верхние пуговицы халата. В поисках её руки он наткнулся на грудь и на расстёгнутые пуговицы. В следующую минуту халат полетел на пол, за ним — её футболка. Ханаби покрылась мурашками, но и их, и её саму быстро приструнили уверенные руки Обито. Она не заметила, как он оказался абсолютно без одежды. Или он и был?.. Взгляд Ханаби заметался в поисках того, на чём бы задержаться, чтобы не срываться вниз. Остановился на плечах. Её губы сами собой прижались к шраму около локтя, потом сместились чуть выше, и выше… Ей нужно было чем-то себя занять, уткнуться в него и не думать о том, где теперь его руки. Последний лоскуток ткани слетел с Ханаби. Теперь стало легко, теперь им обоим было нечего скрывать. Внезапное осознание того, что он всё равно не способен её видеть, снесло последний внутренний ограничитель и развязало ей руки. Она позволила себе делать всё, на что не решалась раньше. Обито даже, казалось, слегка опешил от такого внезапного натиска. Ханаби прижалась к нему всем телом, всеми оголёнными нервами кожи, толкая назад и занимая активное положение. Теперь она уже его всего пожирала взглядом. Заметно было, что это тело не щадили для тренировок, обречённая самоотверженность Обито проявлялась даже в этом. Эта его черта нравилась Ханаби и рождала доверие. Расплескав по нему ладони, Ханаби быстро-быстро и нежно пробежалась ими по всему торсу, попутно позволив себе похулиганить и с замиранием сердца коротко сжать соски. И тут же поцеловала каждый, испугавшись, что сделала больно. Из груди Обито вырвался хриплый стон, Ханаби закрыла ему рот рукой и укусила в плечо.
Затем она потянулась к уху:
— Тише. Иначе я остановлюсь.
Неужели это говорит она? Ухх ты, какая она смелая и взрослая. Ханаби улыбнулась сама себе.
Её волосы брызнули ему на грудь и водопадом стекли вниз вслед за ней. От того, что произошло дальше, Обито задохнулся и выгнулся дугой.
Кажется, она увлеклась, играя с ним, потому что внезапно всё вокруг закружилось, пол и потолок поменялись местами, и она снова оказалась в плену Обито, а он — сверху. Ханаби буквально могла услышать треск разрываемых нитей того, что еще сдерживало Обито. Теперь уже его руки не просили, а брали своё, их было не остановить. Рывком раздвинув её ноги коленями — сначала одним, потом вторым — Обито обрушился на неё всей своей страстью, всей захватывающей тяжестью, всем своим огнём. Вот когда он близко. Максимально близко. Сомнений в правильности происходящего почему-то не осталось. Ханаби обняла его всего, пустив внутрь и даже не ощутив боли. Он уронил подбородок на грудь, шумно выдыхая и не останавливаясь ни на секунду; со лба, с волос сорвались две капли пота. Перед глазами замелькали полосочки шрамов. Давно сделав вывод о том, что он, похоже, их стесняется, Ханаби потянулась и уверенно и ласково провела по ним языком. Пришлось снова закрыть ему рот рукой. Поняв намёк, Обито послушно сам себе закусил губу и запрокинул голову вверх, так что теперь Ханаби уткнулась в его шею. Его рука будоражаще воображение скользнула вниз по животу и окунулась в Ханаби, гладя, делая щекотно и так приятно, что она провалилась в темноту и почти забыла, как дышать. Всё вокруг куда-то подевалось, даже Обито — центр всех ощущений. Остались только Ханаби и это чувство. Абсолютное удовольствие. Оно растекалось снизу и порабощало её всю, карабкаясь вверх и возрождая её из пепла.
Токума следил за комочком чакры Ханаби, плывущем по лабиринтам этажей. Казалось, она движется целенаправленно в определённое место. Движение замедлилось на втором. У пациента в палате, куда вошла Ханаби, чакра светилась слабо. Она добрая и талантливая, наверное, срочно вызвали, чтобы спасти кого-нибудь умирающего. Внезапно взгляд Токумы привлекло яркое пятно справа. В одноэтажной пристройке, примыкающей к больнице и отведённой под лабораторию, струилась чакра странной формы. Будто огромный толстый червь, размером не меньше человека, извивался даже не в районе пола, а выше, на столе. И его движения были не беспорядочны, а подчинены какой-то жуткой логике.
«Ханаби-чан в опасности», — и в два прыжка — у здания. Червь скользнул за пределы пристройки с другой стороны — будто сквозь стену.
Токума, обогнув лабораторию и ломая на пути кусты, бросился следом.
Комментарий к Фрагмент
XVII
* “Обито” в переводе с японского дословно: лидер, глава группы людей
====== Фрагмент XVIII ======
— Хокаге-сама. Сегодняшней ночью из лаборатории пропал один из объектов изучения, первого ранга секретности.
— Риннеган?!
— Шаринган. Они находились в разных отделениях, каждое — запечатано надёжнейшим образом. Лаборатория была под охраной, но сенсоры ничего не почувствовали. В ста метрах найден труп джонина Хьюга Токумы.
Пауза.
— Ко мне Хатаке Какаши. Немедленно.
Ханаби распахнула глаза. Что-то алое. Чуть отдалившись, она обнаружила, что лежит на боку, уткнувшись в расцарапанную спину. Потянувшись к ней рукой, она с тревогой отметила под ногтями кровь. Разум просыпался постепенно. Внизу живота неприятно тянуло.
Стало зябко и неуютно. И внезапно — страшно.
Ханаби рывком упёрлась на руки и уставилась в окно. Темно. Ни капли света. Слава богу.
Халат, футболка, шорты. Волосы.
Теперь можно и оглянуться.
Первый порыв — подойти и укрыть. Мокрый, он ведь замёрзнет.
Ханаби запоздало нагнала мысль, что она, наверное, должна жалеть о произошедшем. Но это не получалось по двум причинам. Во-первых, вся ситуация не укладывалась в шаблон, который сложился у неё о так называемом первом разе. Это должно быть либо сопливо-романтично, либо мерзко и неудачно. Но это было иначе… Это было естественно. Его движения, разматывающие клубок её желаний; их влажное, бурное и равноправное единство… Потому Ханаби даже не восприняла это как какую-то веху в своей жизни. Во-вторых, после этого между ними будто образовалась незримая дополнительная связь, похожая на нити чакры между кукловодом и марионеткой. Если включить бьякуган — нити становятся видимыми. Только вот Ханаби чувствовала, что понятия «кукловод» и «марионетка» вряд ли тут применимы. Слишком сложно и серьёзно она уже относилась к Обито, чтобы играть им, и слишком мало у него было возможностей управлять ей.
Ханаби присела рядом с ним и взъерошила ему волосы, чтобы быстрее высохли. Её рука, скользнувшая по его спине, наткнулась на что-то липкое. Приподнявшись на цыпочки и перегнувшись через него, Ханаби почувствовала, как внутри заныло. Из одной из незатянувшихся ран струилась кровь. В этом месте её как раз пересекали царапины от ногтей Ханаби. Мучимая чувством вины, она заставила себя взглянуть в его лицо. И испытала небольшое облегчение.
— Ты улыбаешься.
Обито зацепился за эту фразу из реальности и попытался по ней выкарабкаться из забытья, как по верёвке.
— Ммм… — он потянулся. Обнаружил, что отвыкшее от малейших нагрузок тело теперь налито свинцовой тяжестью, слабостью.
— Потерпи, мне нужно обработать тебе спину.
Её голос чуть дрожал. Как совсем недавно она вся — в его руках. Вспышка последних событий пробуждающе хлестнула мозг.
Конечно, после такого — пусть делает с ним всё, что хочет. И Обито вообще терпеливый.
Умиротворение разливалось по венам, ласкало изнутри. Обито сам себя не узнавал. Или, наоборот, это и есть настоящий он, просто давно потерянный?
Она принялась колдовать над его спиной какой-то щиплющей прохладой. Воспользовавшись моментом, Обито незаметно опустил руку вниз. Липко. Интересно, а куда это он?.. Он ведь соображал тогда? Мысли заметались в панике. Спрашивать у неё — верх глупости и идиотизма.
И одеться бы для начала.
Усилием воли заставив себя отложить решение этой проблемы на потом, Обито дождался окончания процедуры.
После этого она почему-то легла рядом. Он осторожно дотронулся до неё: уже одета. Совсем небольшая искорка разочарования.
Несколько минут они лежали молча, думая каждый о своём.
— В честь чего тебя так назвали? — он наконец-то подобрал корректные слова, чтобы выяснить то, что уже давно напрягало.
— Что, прости?
— Ну. Каннаби. Откуда это имя?
— Ханаби. А ты как сказал?
— Кхм… Так и сказал.
«Ну я уже трижды или четырежды идиот».
— Не знаю. Мой отец не похож на любителя фейерверков.
— А у тебя есть такая штука на лбу?
— Ха-ха. Нет. Я из главной семьи, если ты об этом.
Хьюга из главной семьи. А работает тут. Что-то здесь не так.
— Тебе ведь нельзя здесь находиться?
— Я… на дежурстве.
— Ты пряталась от дежурного.
— У нас несколько дежурных!
— И зачем же ты тогда пряталась?
— За мной закреплён другой этаж, — нехотя ответила Ханаби. — Было бы странно, если бы меня застали здесь. Пришлось бы объяснять, почему я покинула свой пост.
— И почему ты покинула свой пост? А вдруг там кто-то умирает?
«Да заткнись ты уже. Будь благодарен, что она тебя не бросила тут», — одёрнул он сам себя.
— Там нет тяжёлых больных. Моя помощь нужнее здесь.
— Но ты уже много времени тут, со мной. Есть ведь и другие.
— Я всё равно не смогу помочь всем.
Вопрос «но почему именно я?» застрял в горле. Уж больно жалобно он звучал бы.
— Я хочу кое-что спросить, но боюсь, — её голос снова дрогнул.
Какое совпадение.
— Попробуй, — вырвалось у него осторожное. Обито уже пожалел об этом.
— Что случилось с твоими глазами? — на одном дыхании выпалила Ханаби.