Он ещё не совсем проснулся. Из - за приоткрытой двери кабинета лился слабый свет лампы, и Артур зашёл в него, не думая ни о чём. Просто зашёл на мягкий свет, одной рукой придерживая спадающие пижамные штаны, а другой протирая глаза.
Томас Уэйн работал при свете настольной лампы. На столе лежало несколько заполненных листков бумаги и несколько конвертов для писем. Поблёскивающая золотом ручка Паркер тихо шуршала по очередному листу.
Увидев Артура - босого, в мятой пижаме и со спутанными волосами, который в полумраке кабинета выглядел совсем юным, Уэйн улыбнулся и на миг оторвался от своего дела.
- Можешь остаться, если хочешь. Я скоро закончу.
Если он хочет?!
Артур прошёл через весь кабинет к окнам, из которых открывался самый красивый вид в Готэме на деловую часть города. Окна были огромными - от высокого трёхметрового потолка почти до самого пола.
Артур, проигнорировав стоящие у стен невысокие кожаные диваны, сел прямо на пол перед окном.
Томас Уэйн почти автоматически отвечал на деловое письмо, перестав думать о нём в ту же минуту, как увидел сына.
Он специально оставил дверь полуоткрытой, зная, что действие лекарств закончится и Артур проснётся, и гадал, приманит ли его мягкий свет лампы.
Когда - то он сам так же вошёл в кабинет работающего отца. Проснувшись посреди ночи, он долго бродил по поместью, прежде чем увидел этот таинственный свет, и вошёл в кабинет в ожидании чуда: вдруг там привидение? Но в кабинете был только его отец, и маленький Томас навсегда запомнил и его сердитый голос, и почти болезненную твёрдость рук, когда отец нёс его в детскую комнату. Больше он не поднимался ночью на четвёртый этаж и никогда - почти до совершеннолетия - не входил в кабинет без разрешения отца.
Томас вдруг подумал, что Брюс тоже ни разу не переступал порог кабинета. От этого опрометчивого поступка удержал его Альфред, но в глубине души Уэйн был немного разочарован тем, что сын так послушно согласился с ним. Он не стал бы ругать Брюса за то, что сын нарушил традицию, желая быть вместе с отцом.
Когда они были вместе последний раз, когда просто общались, как отец и сын? Уэйн не мог вспомнить.
Зато его первенец сделал то, что не делал ещё никто. Это было отчасти незнание того, что обычно следовало за нарушение границ запретной зоны, отчасти его собственное разрешение, но Томас невольно улыбнулся, довольный тем, что его тихий и робкий сын всё же нашёл в себе смелость остаться - уже проснувшись и осознав то, что случилось.
Артур сидел на полу, смотрел на просыпающийся Готэм, и вид его зеленоватых длинных волос, на которые падал золотистый свет, вдруг заставил сердце Томаса мучительно сжаться и пропустить удар.
Устав от скучного совещания, он вышел прогуляться по маленькому парку, расположенному вокруг корпорации “Уэйн Энтерпрайзиз”. Конечно, его присутствие на совещании было пустой формальностью, но отец настоял на нём, и Томас не посмел ослушаться.
Теперь же Томас хотел вознаградить себя прогулкой за все мучения. Он едва не уснул от скуки, слушая монотонные отчёты деловых партнёров отца и мечтая о свежем ветре и вечеринке с друзьями, с которыми уже договорился о встрече.
Многочисленные секретарши и служащие его отца тоже прогуливались по парку и обедали, сидя на скамейках. Уэйн демократично здоровался с ними издалека, наслаждаясь зовущими взглядами девушек и уважительными - мужчин.
Неожиданно он остановился, заинтересованный.
Девушка сидела прямо на газоне парка - скинув туфли, и с явным облегчением вытянув изящные ножки. Яркая зелень листвы и солнечные лучи сделали её похожей на русалку - зеленоватые локоны струились по плечам, выпущенные на свободу из строгой причёски, кожа казалась переливающейся и мерцающей. Томас неожиданно почувствовал едва ли не прилив любви к ней, такой свежей и полной жизни.
Когда Томас опустился на траву рядом с незнакомкой, не жалея свой дорогой светлый костюм, девушка посмотрела на него сердито - не узнавая и сердясь, что он посмел нарушить её уединение. Вблизи она не потеряла своей свежей прелести, и Томас представился, радуясь, что послушал отца и не проигнорировал дурацкое совещание, которое привело его к такому вот удачному завершению рабочего дня. Девушка улыбнулась без малейшего страха, услышав его имя, и протянула руку - не для пожатия, что удивило Томаса, а для поцелуя, будто была не секретаршей, а леди его круга.
- Меня зовут Пенни, - сказала она. - Пенни Флек. Приятно было познакомиться с вами, мистер Уэйн.
Томас Уэйн со вздохом отложил ручку в сторону. Следует проверить, что он написал, и переписать письмо заново, но не сейчас. Он был просто не в состоянии больше работать.
Артур немедленно обернулся на его вздох и на стук ручки о поверхность стола, и стал настороженно рассматривать отца сквозь спутанные пряди волос.
Томас Уэйн выключил лампу, подошёл к Артуру, и, к его удивлению, сел на пол рядом с ним.
Несколько минут они сидели молча. Затем Томас Уэйн протянул руку и обнял Артура за плечи.
- Ты похож на свою мать.
Он тут же мысленно обругал себя за эти слова. Не самое лучшее начало для откровенного разговора.
- Я её убил. - Артур опустил голову и весь сжался, ожидая, что ладонь отца на его плече сожмётся в кулак или вцепится в его волосы.
- Мои операции не всегда проходили безупречно.- Голос Уэйна был спокойным, и рука его, обнимающая за плечи сына, даже не дрогнула. - Бог знает, сколько людей я убил.
- Вы…ты делал это не специально! - Артур прикусил губу, чтобы не разрыдаться. Почему отец не понимает, что он хочет сказать?! Вот сейчас поймёт, и возненавидит его. - Я специально задушил её, я хотел её убить и убил!
- Это я её убил. - Так же спокойно сказал Уэйн. - И чтобы я больше никогда не слышал от тебя эти слова.
- Я её убил. - упорно повторил Артур.
Томас вздохнул, развернул его к себе лицом и встряхнул - не сильно, но Артур понял, что отец начинает сердиться.
- Ты всего лишь больной человек, за которым не было надлежащего ухода. В смерти Пенни виноваты те, кто этот уход тебе, жизненно нуждающемуся в нём, не обеспечил. Так как по всем человеческим законам я должен был сделать это и не сделал, смерть твоей матери - моя вина. И я последний раз повторяю, - чтобы я больше никогда не слышал от тебя эти слова. И не смей спорить со мной, ты…мальчишка.
Он ни в чём не виноват?!
Артур захохотал, с ужасом думая о том, что он сейчас всё испортит этим дурацким смехом, больше похожим на вой. Он смеялся и смеялся, даже не пытаясь задушить этот смех, и от слёз смех звучал как крик какой - то странной ночной птицы, никогда не видевшей солнечного света.
Томас Уэйн обнял его. Когда Артур справился с душившими его нервными спазмами и прижался к нему, тихо всхлипывая, Уэйн провёл ладонью по его шее, запустил пальцы в зеленоватые волосы и заставил сына посмотреть себе в глаза.
- У тебя опухоль. Когда ты поправишь своё физическое здоровье и будешь готов к операции, я вылечу тебя. Обещаю.
Мысль о том, что он поступил правильно, забрав Артура из Аркхэма и сделав его своим законным сыном, окончательно окрепла в его сознании.
- Иди в свою комнату и постарайся уснуть. - Уэйн погладил сына по голове и осторожно, но твёрдо отстранил его. - Это не совет, а приказ. Ты ещё слишком слаб, чтобы так долго находиться вне постели.
Артур покорно встал и пошёл к двери. Лицо у него было изумлённое и измученное, и Томас не сомневался, что его сын уснёт, едва коснувшись головой подушки.
- Папа?
Уэйн обернулся. Артур стоял в дверном проёме, выпрямившийся, изящный и чужой.
- В том, что я убил Мюррея в прямом эфире я тоже не виноват?
- Нет. - Томас тяжело поднялся с пола и посмотрел на сына сверху вниз с высоты своего немалого роста. - Ты не виноват, Джокер. Это тоже моя вина.
- Если я снова убью, ты тоже скажешь, что это твоя вина? - голос у Джокера был томным и звенящим, и его глаза сверкнули из - под каштаново - зелёных прядей с вызовом.
Осторожно.
Томас шагнул к нему, осторожно, но крепко взял за руку и завёл в кабинет.
- Скажу. Но ты больше никого не убьёшь, пока я жив, сын.
- Не смей меня так называть! - Джокер рванулся, но Уэйн без труда удержал его и спокойно повторил:
- Ты больше никого не убьёшь, пока я жив, сын. А теперь иди в свою комнату и постарайся уснуть.
- Я не собираюсь слушаться тебя, как твоя Радость. - Джокер рванулся так, что едва не сломал сам себе руку, и, едва не плача от боли и ярости, выпалил: - Ты хочешь убить меня, Уэйн, но это я убью тебя, и всё равно сбегу!
- Вот как? - Томас, не смотря на сопротивление, подвёл сына к своему рабочему столу, нашарил рукой маленький выдвижной ящик, достал из него револьвер и спокойно протянул его Джокеру. - Стреляй. Или прекрати истерику и иди к себе в комнату, пока я не рассердился.
Джокер взял револьвер и направил его на Уэйна.
- Стреляй, - спокойно повторил Томас, не отводя взгляда от зелёных глаз своего странного сына.
Осторожно.
Томас подумал о том, что если он сейчас совершит ошибку, она будет фатальной.
Джокер не опускал руку с револьвером, но и не стрелял тоже, борясь с собственными противоречивыми эмоциями, и его перекошенное от ненависти лицо выражало ярость и…боль?
Уэйн с тяжёлым вздохом спокойно вынул револьвер из руки Джокера, и, прежде чем он успел опомниться, так же спокойно отвёл сына в его комнату, усадил на кровать, и, наконец, отпустил его руку.
- Доброе утро. - Томас сделал паузу и специально выделил последнее слово. - Сын.
Джокер смотрел на него задумчиво.
- Доброе утро. - наконец пропел он своим странным нежным голосом. Томас вышел за дверь, аккуратно прикрыл её и услышал сонное, но всё ещё болезненно томное и полное ненависти - Папа.
========== Часть 12 ==========
- Вы рисковали, сэр.
Томас Уэйн внимательно посмотрел на Альфреда, выступившего из тени. Если бы он, Уэйн, ошибся, не факт, что он погиб бы, реакции у Артура - Джокера были всё ещё замедленными.
А вот его сын точно был бы убит.
- Всё ещё можно исправить, Альфред. - твёрдо сказал Томас. - Помни, никакого насилия.
- Вы рисковали, сэр. - с нажимом повторил дворецкий, и Уэйн понял, что теперь уже Пенниуорт делает ему выговор - в своей дипломатичной манере, конечно.
- Рисковал. - согласился Уэйн. Внешне абсолютно спокойный, Томас весь вспотел от напряжения, общаясь с Артуром и Джокером. Рубашка под пиджаком была мокрой, сердце тяжело билось. - Но оно того стоило, Альфред.
Дворецкий вежливо поклонился, но Томас почувствовал, что Альфред остался при своём мнении.
- Я думал, он никогда больше не назовёт меня отцом. - Уэйн провел пальцами по рисунку обоев и улыбнулся. - Африка и Тибет.
- Сэр…
- Они оба назвали меня “папа”. Понимаешь, Альфред? Оба.
- Сэр, - мягко отозвался дворецкий, - Прошу вас, отмените свой приказ. Будет лучше, если ваш сын будет изолирован от прямого контакта с миссис Уэйн и мистером Брюсом.
- Мой сын, - спокойно сказал Уэйн, - будет изолирован только в том случае, если я решу, что это необходимо. Ты сам видел, что он сделал с собой за одну ночь, проведённую в запертой комнате. Я забрал его не для того, чтобы потерять навсегда.
- Вы сознательно идёте на риск, сэр. Но леди Уэйн и мистер Брюс будут в зоне риска вне своего желания. Просто по факту того, что чувство вины перед вашим сыном затмило элементарное чувство осторожности в вашем сознании.
- Не забывайся, Альфред. - ледяным голосом ответил Томас. - Я уважаю твоё мнение, но иногда ты переходишь все границы. Не забывайся.
- Прошу прощения, сэр.
Дворецкий вежливо поклонился, проводил взглядом хозяина, который зашёл в лифт и уехал вниз, и желание прикончить эту двуличную тварь, спящую сейчас в своей незапертой комнате, стало просто невыносимым.
Альфред следил за хозяином и был готов прийти к нему на помощь в любую секунду. Уэйн рисковал, возможно зная, что верный дворецкий всегда появляется в нужное время в нужном месте.
Пенниуорт не сомневался, что измученный Артур спал сейчас невинным сном младенца, и что в ближайшее время он не причинит особых проблем.
Но фраза Джокера про повторное убийство не давала Альфреду покоя.
Его чувство опасности и так кричало о том, что ситуация выходит из - под контроля. А тут ещё этот наглец с томным голосом уличной проститутки, откровенно пытающийся манипулировать чувством вины своего отца, разгуливал теперь на свободе и мог творить всё, что придёт в его нездоровую голову.
Альфред подумал о том, что если Джокер станет критично опасен для охраняемой им семьи, в его нездоровую голову придёт пуля. Раньше, чем он успеет что - либо сотворить.
Дворецкий приоткрыл дверь комнаты Артура и посмотрел на того, кто лежал на белоснежной подушке. Артур это был или Джокер - спящий человек выглядел достаточно невинно, и первые солнечные лучи, заливающие комнату, полосами освещали его бледное лицо.
Альфред прикрыл окно шторой, стараясь двигаться бесшумно.
- Я пить хочу.
Дворецкий обернулся. Интересно, Джокер понимает, как звучит его голос, и что он выдаёт себя в первую очередь им?
Зелёные глаза были сонными, и Джокер потёр их тыльной частью кисти - артуровским жестом ребёнка, не думающего о красоте движений.
Как трогательно.
Альфред наполнил стоящий на комоде стакан водой из - под крана и протянул его человеку, которого мечтал убить.
- Спасибо, Альфред, - Джокер вернул ему пустой стакан, выпив всю воду, и сонно улыбнулся. - Забота о Радости отнимает столько сил.
Он упал головой на подушку и снова улыбнулся Альфреду из её ослепительной белизны, уже засыпая.
- Убери револьвер в другое…
Пенниуорт, уже взявшийся за ручку двери, вздрогнул и обернулся. Джокер уснул мгновенно, не закончив фразу, но Альфред прекрасно понял, что он хотел сказать.
Убери револьвер в другое место.
Игра это была, Артур, или в ненавидящей всех твари шевельнулось что - то человеческое?
Возможно, я старею, подумал Альфред. Возможно, Томас Уэйн прав, и всё действительно ещё не поздно исправить.
Но специальные агенты никогда не ошибаются в оценке ситуации, даже если очень хотят принять желаемое за действительное. Альфред знал, что его первая оценка произошедших событий была верной.
Знал, что его хозяин ещё пожалеет о том, что оставил зеленоглазую беду с шальной улыбкой свободно перемещаться по территории особняка Уэйнов.
========== Часть 13 ==========
Спичка лежала на свежеполитом газоне.
Артур не поверил своим глазам, увидев спичку, но она была - сухая, длинная, самая обыкновенная спичка, имеющая в его глазах великую ценность. Это было чудо.
Артур поднял спичку, спрятал её в карман брюк и осмотрелся, уверенный, что увидит садовника где - нибудь поблизости, ведь спичка явно выпала из кармана, принадлежащего кому - нибудь, а не упала с неба.
Но никого не было, и Артур понял, что великий день пришёл.
Курить хотелось так, что он готов был подбирать окурки и делать самокрутки с остатками найденного табака. Но проблема была в том, что на территории поместья Уэйнов никто не курил - ни хозяева, ни слуги.
В тот единственный раз, когда он осмелился заговорить с отцом о сигаретах, ему пришлось выслушать длинную лекцию о вреде курения - с цветными иллюстрациями поражённых органов и детальным пошаговым описанием медленной и мучительной смерти, ожидающей каждого любителя покурить.
Уэйн даже объяснил сыну, что внутривенные препараты были подобраны с учётом его длительной зависимости от никотина, следовательно, желание закурить было чисто психологическим.
Альфред смотрел с пониманием, но нарушать приказ хозяина, естественно, не собирался.
О психологических мотивах он не говорил, хотя Артур подозревал, что услышал бы много интересного о себе, если бы спросил его мнение. Сказал только, что если “мистеру Уэйну” будет совсем нехорошо, он может помочь, применив гипноз.