Питер отшатывается назад, хватая кулак другой рукой, словно бы это единственный способ удержать себя от того, чтобы бороться с воздухом в пустой квартире. Может, это действительно так. Он поворачивает его, прижимает к себе, хотя он на самом деле ничего не ударил, и рука ему не болит. Питер поднимает глаза на Бэка – ему кажется, что он чувствует, как они покраснели – и спрашивает:
– Тогда как мне от тебя избавиться?
Бэк полностью поворачивается к нему и пожимает плечами. На щеке всё ещё виден след от удара.
– Помнишь тот сон, после которого ты проснулся в слезах утром, и я был единственным, кто тебя утешил?
Всё было совсем не так.
– Да, – отвечает Питер. – Это был последний сон?
– Я не знаю, куда тебя решит закинуть твой разум, – говорит Бэк. – Но помнишь, что я тебе тогда сказал?
Питер отрицательно мотает головой.
– Я единственный, кто может тебе помочь.
Питер на секунду задумывается, затем снова встряхивает головой.
– Это ложь, – говорит он. – Это не… Я знаю, что это не так. Мне помогают прямо сейчас, и это делаешь не ты…
– И как и все остальные, которые тебя покинут, – об этом мы тоже говорили, – помощь также уйдёт. Ты ему даже не нравишься, помнишь? Ты его раздражаешь. Ты просто болтливый ребёнок, неспособный держаться за реальный мир, и он тоже отвернётся от тебя. Чем раньше ты смиришься с этим…
– …Тем лучше будет для всех, – продолжает за него Питер, вспоминая конец своего прошлого сна. Он невидяще смотрит перед собой, безвольно опустив руки. Затем снова мотает головой. – Нет, это не так работает.
– Тебе шестнадцать. Откуда тебе знать?
– Я знаю, – срывается Питер. – Я знаю своих друзей и семью, и я знаю, что всё, о чём ты мне говорил, это ложь, потому что они совсем не такие, какими ты их считаешь. Нед мой лучший друг, ЭмДжей умная, и изобретательная, и упрямая, и она не бросит меня вот так, а мы с моей тётей всё переживали вместе. Всё. Я знаю.
Бэк просто улыбается в ответ, слабо и сочувственно. Это улыбка более опытного взрослого, предназначенная ребёнку, который вот-вот совершит самую ужасную ошибку в своей жизни, и он никак не может его остановить. Улыбка, которую даришь человеку, которого ты знаешь, что видишь последний раз перед неизбежной катастрофой, которая закончится для него шрамами на всю жизнь или даже смертью.
И Питер не может не думать о том, как бы выглядели душевные шрамы, будь у них физическая форма.
Светящаяся рука в броне тянется к нему, жужжат репульсоры, чёрная дыра глазницы смотрит на него, приближаясь.
– Конечно, знаешь, парень, – мягко и примирительно произносит Бэк. Тот самый Бэк, который крутил на пальце обручальное кольцо и потерял семью в мультивселенной.
Это была просто выдуманная история, думает Питер.
Когда он в последний раз говорил с кем-то из своей жизни – жизни Питера Паркера, не Человека-Паука? Он не может вспомнить. Он оставил ЭмДжей посреди Нью-Йорка, не смог даже сказать Неду, что он в порядке, проговорил с тётей Мэй минут пять и…
Может, моя реальна.
Но он никак не может это проверить.
Питер бросает ещё один взгляд на Бэка, прежде чем поднять книгу мистера Старка и вернуться с ней в гостевую комнату. Он не может заставить себя открыть её снова.
========== Важная деталь ==========
Слова застревают у Питера в горле. Если бы они были материальны, он уверен, что уже давно начал бы задыхаться. Но это не так, и он не задыхается – хотя ему кажется, что должен.
Слова отказываются покидать его горло, и Питер не знает, как их заставить. Может, поможет стакан воды?
Он остаётся сидеть на месте.
– Мне снились странные сны последние пару ночей, – вместо этого произносит Питер.
– Да? – спрашивает Сэм. – Уточню на всякий случай: ты спишь достаточно?
– Думаю, да, – кивает Питер. – Я ложусь в полночь и встаю где-то в восемь или девять. Оба дня. Я чувствую себя гораздо лучше, чем.., – он знает, где Роуди хранит оружие, но не патроны, – …когда я заставлял себя бодрствовать. И сны не такие плохие, мне кажется.
– Хорошо. Так держать, – с улыбкой произносит Сэм. Питер улыбается в ответ. – Хочешь поговорить о них? – добавляет он.
– Да, наверное, – отвечает Питер. – Эм, я просто пытаюсь… Ладно. Да. Так вот, первый сон? Ночью, после нашего первого разговора? Я был в Париже, в школьной поездке. Мы и вправду должны были туда отправиться, но не отправились из-за, ну, всего произошедшего. И я был на смотровой площадке Эйфелевой Башни с девушкой, которая мне нравится, ЭмДжей. Сейчас мы встречаемся, но во сне это ещё было не так.
Питер заминается, подбирая слова, и после короткой паузы продолжает:
– И у меня был этот план – в смысле, ещё до поездки, до того, как всё случилось, – я хотел признаться ей в своих чувствах там. Было бы романтично, правда? – Питер прячет лицо в ладонях. – Боже, когда я теперь произношу это вслух, не могу поверить, что я думал, что это сработает…
– Эй, – зовёт Сэм, и когда Питер поднимает голову, видит улыбку у него на лице. – За свою жизнь я видел попытки в романтике и хуже. Гораздо хуже. И раз она теперь твоя девушка, она бы сказала да, даже там, потому что ты ей явно небезразличен.
Питеру кажется, что он чувствует, как кровь сильнее приливает к щекам. Он также чувствует укол вины за то, что ты ей явно небезразличен, а он не говорил с ней больше недели, и он знает, что ей известна причина, но всё же.
– В любом случае, – продолжает Питер, пытаясь максимально абстрагироваться от собственных эмоций, – во сне мы всё-таки попали на Эйфелеву Башню. И всё казалось таким реальным, потому что это и должно было произойти, верно? Я думал о том, как это случится, неделями, а всё развалилось гораздо быстрее. Но мы были там, вдвоём, наслаждались видом, и я как раз собирался что-то сказать, когда башню тряхнуло, – Питер переводит взгляд на стену, словно бы силясь рассмотреть там нужные слова. – Бомба? Или что-то такое взорвалось, не знаю, что. Но это была какая-то атака, и ЭмДжей оступилась и упала с края. И я не думая прыгнул за ней, схватил её, зацепился паутиной за башню, и мы просто висели там какое-то время. И она посмотрела на меня, но я не помню её выражение лица. В реальности она знает, кто я, но во сне я не помню.
Питер делает паузу, переводя дыхание, после чего продолжает:
– Но потом башню снова тряхнуло, так что я её прижал сильнее, и мы как можно скорее опустились на землю, и затем на начал заматывать башню паутиной, или типа того? Чтобы держалась на месте и никого не придавила под собой. И это сработало, никто не пострадал, башня не упала, – произносит Питер. – Я был без маски тогда, так что все увидели меня, снимали на видео, и очень быстро всплыло, что это была работа Человека-Паука, и все видели моё лицо, но… это не имело значения. Потому что я спас кого-то, сохранил Башню, и, думаю, во сне все забыли, что была атака, и просто сосредоточились на мне. Но все положительно к этому отнеслись.
Он сцепляет пальцы в замок и переводит взгляд на них.
– Так что когда я проснулся и обнаружил себя не в своей комнате, я был озадачен. Типа, почему я не дома? Всё прошло отлично. Я был героем, известным чуть ли не каждому, как мистер Старк… как вы. А вместо этого я в каком-то незнакомом месте, и это было бессмыслицей.
– И что ты сделал? – спрашивает Сэм.
Питер не поднимает головы.
– Я немного запаниковал, если честно. Я подумал, что меня похитили или типа того. Но потом я просто начал дышать. Если меня похитили, тогда мне в любом случае надо успокоиться, и я вспомнил, как себя почувствовал, когда делал те глубокие вдохи в первый раз. Так что я повторил их, прекратил паниковать, и попытался вспомнить свои последние действия. Когда я вернулся из Парижа? Я не вернулся, потому что меня там не было. И затем я вспомнил, что произошло на самом деле…
Питер останавливается, не особо желая продолжать. Он сжимает руку сильнее, до побелевших костяшек. Питер не всемирно-известный герой, каким был мистер Старк – всё ещё является, он видит граффити с ним на каждом шагу; он – угроза общественности. Твоя жизнь окончена, сказал ему Бэк, и он был прав.
– Эй, – произносит Сэм. Питер поднимает на него затуманенный взгляд и понимает, что по щекам снова текут слёзы. – Не беспокойся. Я серьёзно. Мы работаем над этим. И я имею в виду не только нас двоих, но и всех Мстителей, чьи голоса имеют значения. Да, понадобится много времени, но никто о тебе не забыл. Не забивай себе голову тем, что тебе не подвластно. Подвластно то, как ты себя чувствуешь сейчас – так что давай сосредоточимся именно на этом и будем это ценить. Ты проснулся ото сна и смог отличить его от реальности. Это большая победа, верно?
Питер вспоминает о той бесконечной череде снов и неразберихе в собственной голове, как измученный и травмированный разум выматывает себя работой без малейшей надежды на перерыв. Но он нашёл выход. Он стал чувствовать себя гораздо спокойнее с тех пор, как начал общаться с Сэмом, а ведь это лишь их вторая встреча.
– Наверное, – хмурится Питер. – В смысле, да, так намного лучше. Я… Я не хочу возвращаться обратно к своему прежнему состоянию, когда Роуди пришлось звонить вам рано утром. Но ещё так много…
– Это была победа, – повторяет Сэм. – Не преуменьшай это лишь потому, что ты знаешь, что впереди тебя ждут ещё преграды. Я хочу, чтобы ты сказал самому себе “я победил”.
– Я победил, – лишённым эмоций голосом произносит Питер. Но затем вспоминает леденящий душу ужас от незнания, что есть что, и с усилием кивает самому себе. – Я победил, – произносит он снова, более уверенно, и чувствует прилив гордости, когда Сэм ему улыбается.
– Напоминай себе об этом почаще, – говорит Сэм, и Питер кивает. – Ты хотел рассказать о втором сне?
Питер замирает на этой фразе.
– Он был очень похож на первый. Мы были в Париже, на Эйфелевой Башне, всё такое, – говорит он. – Вот только на этот раз я не смог поймать ЭмДжей. Она умерла. Все думали, что это я её убил. Моё лицо было повсюду, и я был убийцей… и затем я проснулся.
Сэм молчит, так что Питер продолжает:
– На этот раз я паниковал сильнее. В плане, слёзы и всё такое, и я думал, что потерял её, остальные мои друзья на меня никогда не смогут смотреть, а моя тётя от меня откажется. Я был буквально в истерике. И затем я подумал, что даже если бы мы никогда не поехали в чёртов Париж, то всё бы случилось здесь, после произошедшего в Италии и в Праге. И затем я подумал, погодите, а что произошло в Париже? И затем я вспомнил, что никогда не был в Париже. Она расстроилась тогда, что мы не поднялись на Эйфелеву Башню. Так что мы там не были. И это было ненастоящим. Просто сон. Так что я снова начал дышать… и всё было в порядке.
Сэм смотрит на него скептически, и Питер знает, что у него на лице написано, что всё было очень даже не в порядке.
– Простите, – произносит он с неловким смешком, перебирая пальцами в волосах, – просто прошла всего какая-то пара часов, так что я могу быть до сих пор немного на взводе, но я знаю, что мне это приснилось, так что…
– Не извиняйся, – говорит Сэм. Питер снова поднимает на него взгляд. – Я знаю, каково тебе. В плане, со всеми этими снами. Бывает очень тяжело, даже когда ты к ним привыкаешь. А ты не привык. Так что просто сосредоточься на победе. Даже двух победах: ты знал, что всё не по-настоящему и ты знаешь, что она всё ещё ждёт тебя в Нью-Йорке.
Питер кивает.
– Да, – тихо произносит он, словно бы всё ещё свыкаясь с чувством, каково это: быть способным различать, что реально, а что нет. Это придаёт сил. Он почти чувствует себя потрясённым. – Да, так гораздо лучше, чем раньше.
Вот только Питер рассказывает Сэму не всё: после первого сна, когда на него нахлынула его теперяшняя действительность, в которой он был для людей не героем, а злодеем, Бэк был рядом, сидел, повернувшись к нему, на стуле около рабочего стола.
Это случилось после того, как он открыл глаза сразу после дыхательной гимнастики. Бэк был рядом, смотрел на него задумчивым взглядом, и это помогло ему вспомнить, что произошло в реальном мире: он не был героем, потому что героем был Мистерио, и он убил Мистерио, а Мистерио это снял и показал всему миру. Твоя жизнь окончена.
Бэк улыбался мягкой извиняющейся улыбкой, пока слова звучали в ушах Питера. Тот смотрел на него в ответ, не зная, что чувствовать, прежде чем с головой накрылся одеялом, развернулся лицом к стене – спиной к Бэку – и снова уснул.
Вот только Питер рассказывает Сэму не всё: после второго сна, когда он проснулся с затихающим криком в горле от потери ЭмДжей, Бэк был рядом, сразу, приобнимал его за плечи. Питер расслабился в его объятиях, всхлипывал в чужих руках, тяжело дыша и всеми силами стараясь сохранять тишину, хватая воздух ртом, словно утопающий.
– Я убил её, – выдохнул он в душный воздух спальни. – Она мертва, и это моя вина, я монстр, и её жизнь окончена, и моя жизнь окончена.., – у него заканчивался воздух, и он задыхался от собственных всхлипов, и сильнее упирался в грудь Бэку, цепляясь за его футболку, и даже не пытался сдерживать слёзы.
– Тшш, – Бэк успокаивающе поглаживал его по спине. – Это не так, – сказал он, и его голос был таким мягким, и дружелюбным, и таким готовым быть рядом. – Это был просто сон. Ты знаешь, что это сон, ведь теперь я с тобой, и я с тобой только тогда, когда всё реально. Ты никогда не был в Париже. Я никогда не устраивал атаку в Париже. ЭмДжей в порядке. Просто дыши, ты всё вспомнишь. Просто дыши.
И Питер его послушался. Он всё ещё плакал, но прекратил попытки хватать воздух отчаянными рывками и не чувствовал больше нужды кричать или выть от горя. Он сделал несколько глубоких вдохов, почувствовав умиротворение и клонившую в сон усталость, и начал медленно заваливаться вперёд, ведь в комнате не было никого, кто мог его удержать, а тепло от фантомных объятий начало рассеиваться.
Когда будильник разбудил его в нормальное время – девять часов сна, может, не без перерыва, но однозначно девять, так что это всё равно победа – Питер открыл заплаканные глаза и наткнулся на Бэка в изножье своей кровати, наблюдавшего за ним. Питер инстинктивно отполз назад, ударившись затылком о стену во время попытки увеличить между ними расстояние и сесть прямо.
Бэк немного усмехнулся на это, но это был тот смех, который бы мог исходить от Неда, когда он делал что-то глупое.
– Эй, – произнёс он, и от него исходила та самая атмосфера дружелюбия, как в тот первый раз, когда он встретил человека, с кого можно брать пример. – Чувствуешь себя лучше?
Питер потёр затылок и проморгался в попытках отогнать остатки сна, и затем ответил:
– Да.
– Это видно, – говорит Сэм, и Питер снова возвращает к нему внимание с явным удивлением во взгляде. Сэм немного фыркает и одаривает Питера короткой, преисполненной заслуженного самодовольства улыбкой, но это самодовольство связано с личными успехами Питера, так что он не может её оспорить (не то чтобы ему хотелось). – Ты сидишь ровнее, – перечисляет он. – Ты кажешься более уверенным в себе, чем два дня назад. Ты не пытаешься закрыться, и ты не такой нервный. Ты выглядишь отдохнувшим. Ты ведь и сам это заметил, верно?
Его слова заставляют Питера улыбнуться.
– Я не знал, что это так очевидно.
– Это так, – говорит Сэм. – Тебе может казаться, что впереди ещё долгий путь, но не преуменьшай своих теперешних достижений.
Питер выпрямляется. Он не касается ступнями пола – не как Сэм – но вместо того, чтобы прижимать колени к груди, он упирается ими в подлокотник кресла, сидя на своих сложенных ногах. Его спина поблагодарит его за эту невероятно комфортную позу позже.
– Я хочу двигаться дальше, – говорит он.
– Отлично, – отвечает Сэм. – На чём бы ты хотел сосредоточиться теперь?
Питер вспоминает, как провёл последние два дня без Сэма. Первый день, будучи слишком на нервах, чтобы вернуться к чтению книги мистера Старка, он пошёл обратно в комнату и долго напряжённо смотрел на домашний телефон Роуди, после чего решил к нему не прикасаться. В одиночестве – но оглядываясь через плечо слишком часто, чтобы это было нормальным, пусть такое действие и казалось ему необходимым – он исследовал оставшиеся книги Роуди. Обнаружив, что настроения читать у него не было, он включил Нетфликс и посмотрел пару документалок о дикой природе, украдкой бросая взгляды за окно, на мир, в который он пока не был готов вернуться