Девушка помолчала:
— То, что они помогали друг другу — факт, — наконец протянула она, — значит, вероятно, что они сообщники. Вот только кто чей? Ладно, — выдохнула она. — Будем оставаться настороже. Идём, группа уже готова.
***
Сознание возвращалось неохотно и долго не спешило проясняться полностью. На грани яви и забытья Ивушкин вдруг подумал, что всё, произошедшее с ним накануне, было обычным сном. Во сне ведь не надо задумываться о нелогичных вещах: они происходят сами по себе, совершенно не контролируемые, и принимаются как единственно правильный выход.
Во сне вполне нормально свалиться в реку в Чехии, а очнуться в чаще леса, когда где-то слева громко бьёт водопад, и течением тебя сюда при всем желании принести не может. Нормально пытаться спасти врага, самовольно подсказывая ему срезать все знаки отличия. Нормально, что этот враг перед смертью тянет к тебе руку, чтобы крепко в последний раз пожать её, а не молить вытащить себя или мстительно утянуть следом в воду.
Но тогда где границы у этого сна? Может, и концлагерь с плетьми, и бесконечная работа, и голод, и страшная война, что длилась уже три года, забирая всё больше и больше жизней на полях сражений и в застенках, — тоже сон?
Может, он сейчас проснётся дома? А мать громко позовёт его с кухни, сетуя, что позволила сыну спать до вечера, и теперь вся работа стоит?.. А в воздухе будут витать запахи еды: яблоки-антоновки, галушек и варёной картошки…
Глаза открывать не хотелось.
Но он открыл.
Было темно, но откуда-то из-за головы бил естественный свет. Николай лежал на чём-то холодном и плоском, а запястья морозили браслеты наручников. Помещение было странным, с низким потолком и узкими стенами, и больше походило на кузов грузовика или багажный отдел самолёта.
Не сон. Всё правда.
Вот же ж.
Одежда была на нём, но оружие предсказуемо пропало, вплоть до ножика. Он повернул голову — слева в отключке на таком же столе, тут же вызвавшим ассоциации с операционным, лежал немец. Ивушкин с трудом, но разглядел на его руках такие же браслеты.
А вот это уже немного интереснее.
— Vrátil jste se do vědomí, — вдруг раздался плавный голос справа. Но при этом не было ни звука шагов, ни шорохов. Он что, не заметил человека, который всё это время сидел в каких-то…
Ивушкин повернул голову
…трёх шагах?
Это была женщина лет тридцати. Ухоженная, рыжеволосая, она сидела на прикреплённом к стене стуле в обтягивающей чёрной ткани костюма. Но не это прежде всего привлекало внимание, а её взгляд: не в пример всем девушкам, которых видел Ивушкин за последнюю пару лет, эта особа смотрела без страха и забитости, без надрыва, без тревоги — наоборот: спокойно, твёрдо и уверенно.
Это настораживало больше всего.
— Jak se cítíte? — снова спросила она, и всё очарование, что она вызывала, рассыпалось в миг.
Опять непонимание, опять незнакомый язык и чужие люди. Что ж ему так везёт?
Он запрокинул голову, чувствительно приложился и без того не прошедшим до конца затылком о металл и едва ли не простонал:
— Твоя моя не понимать, дамочка.
— Сам ты дамочка, балбес, — вдруг, явно сама удивленная, выдала она с едва заметным акцентом, но по-русски.
По-русски!
Николай поднял голову и уставился на неё удивленным взглядом:
— Говоришь по-нашему?
Женщина хмыкнула:
— По нашему, — согласилась она, красноречиво выделяя последнее слово, и заставляя Ивушкина замереть.
— Значит, соотечественница? — осторожно уточнил он.
Та усмехнулась и кивнула.
— Теперь хоть помирать можно, — негромко пробормотал он и тряхнул головой, окончательно приходя в себя.
— Помирать вам рановато… А теперь к делу, — правильно поняла его женщина, — мое имя — Наташа Романова, и я состою в организации, главной задачей которой является оберегать безопасность мирных жителей от самых… непредвиденных врагов. И у меня есть основания полагать, что вы попали под действие одного из наших секретных артефактов.
Ивушкин посмотрел на неё, с недоумением приподняв брови. Потом покачал головой:
— Вроде ж и по-русски говоришь…
— Сначала, — вздохнула Наташа и усмехнулась.
— Давай на «ты», красавица.
— Солдат, отставить панибратство, отвечайте на вопрос, — Романова спрятала улыбку в уголках губ. — Что последнее вы помните до того, как очнулись в лесу?
Ивушкин проворчал тихое: «Есть оставить панибратство» — и чуть нахмурился, собираясь с мыслями. Выдохнул односложно:
— Небольшой городок в Чехии, танк и мост. Мост в конце разрушился, — уточнил он.
Наташа поглядела на него задумчиво:
— Там вы были не один?
— Нет, полноценный экипаж танка в четыре человека…
— И всё это произошло недавно?
— Около трёх-четырёх часов, как мне кажется, — подумав, признался Ивушкин, и быстро, пока его снова не перебили, спросил: — Где мы?
Наташа выдохнула, глянула с укоризной:
— Я медленно к этому и подводила, — проворчала она, — но раз уж вам так нетерпится — вы в Йосемитском национальном парке в Калифорнии. Вы в Америке. И сейчас идёт 21-й век. Довольны?
Николай в недоумении поглядел на неё. Глупо выдал:
— Какой, простите?
— Двадцать первый.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— А… как… это так… случилось?
— Мы полагаем, вы попали под действие одного нашего секретного артефакта, как я уже и сказала. Проще говоря, вы оказались не в том месте и не в то время.
— А… назад?
— Заряд кончился. Назад никак.
Ивушкин замолчал, всё ещё недоуменно моргая.
— То есть… — наконец снова подал он голос, — это будущее?
Она медленно, но основательно кивнула.
— А война?..
Ивушкин выдохнул это слово тихо, на грани шёпота, но стоило этому произойти, у него, кажется, полностью кончился воздух.
— Какой у вас год? — вместо этого задала вопрос Наташа, сочувствующе поглядывая на него.
— Сорок… — у него вдруг сорвался голос; откашлявшись, он ровнее выдал: — Сорок четвертый.
— И как дела на фронте?
— Я… не уверен, что могу ответить, — он моргнул, облизывая пересохшие губы, — ещё в сорок первом я попал в плен, и только сутки назад… вроде как сутки… сбежал.
— Вы были в плену? Почти три года?
— Да.
— Как вы продержались так долго? — она чуть прищурила подведенные глаза. — Сотрудничали с немцами?
Николай посмотрел на неё в высшей степени оскорбленно:
— Скорее, менял лагеря как знатная дама перчатки, — фыркнул он, — я скрыл своё звание, делал вид, что не дослужился выше рядового и проку от меня нет. Работал, иногда бунтовал, получал по шее. Надеялся на побег, подгадывал моменты. Потом ловили, и я искал возможности сбежать снова. Я не сотрудничал с врагом, Наташа, не выдавал им информацию, или что вы там могли подумать…
Наташа молча качнула головой, принимая к сведению.
— Война? — напомнил он напряженно и тут же поймал её ответный взгляд:
— Закончилась в мае сорок пятого года победой союзных сил СССР, Франции, Англии и Америки.
— Ну слава Богу, — выдохнул он расслабляясь, потом дернулся всем телом: — постой-ка. А все эти тут откуда? Они совсем охренели, что ли?
— Второй фронт, — пожала она плечами.
— Они б его зимой сорок пятого ещё открыли!
— Ладно, тише вам, солдат. Вы всё-таки сами сейчас в Америке, — напомнила она с улыбкой, едва заметно обнажая красивые, ровные зубы, — давайте обратно к делу. Итак, теперь, когда мы выяснили, что вам ничто не грозит, назовите свое имя.
— Не грозит? — скептически уточнил он.
— Именно, — подтвердила Романова, — более того, наша организация считает необходимым предложить свою помощь вам для адаптации. Но об этом позже. Итак?
Николай взволнованно прикусил губу изнутри, сомневаясь. Всё это выглядело ужасно странно.
— Вы мне не верите, — задумчиво пробормотала Наташа, заметив его колебания, — это нормально, поверьте. Я тоже в каком-то роде не доверяю вам.
— Вы меня, конечно, простите, — были бы руки свободны, Ивушкин с большим удовольствием потёр бы лоб и виски. Пришлось обходиться приподнятыми бровями, — но все эти секретные артефакты, перемещения во времени… Это невозможно.
— Многое что считается невозможным до того, как люди всё же осуществят это: построят, изобретут, пустят в использование, — заметила Наташа, — те же прорывы в медицине, в науке, в инженерии. Систематические полёты в космос. Раньше ведь и воевали на лошадях, с копьями, верно, а танки, САУ, винтовки и самолеты казались чем-то за гранью фантастики?
Она одним грациозным движением поднялась, шагнула к Ивушкину и, наклонившись, быстро расстегнула браслеты, позволяя ему сесть.
— Оглянитесь, — предложила она, — вы сейчас — в квинджете, самолете, оснащенном технологиями будущего. У меня сейчас не так много возможностей доказать вам свои слова, — Наташа вздохнула, — но чуть позже их будет значительно больше. Я спрошу снова, хорошо? Ваше имя?
— Младший лейтенант Николай Ивушкин, — вздохнув, представился тот наконец.
— Так уже лучше. А теперь, гражданин Ивушкин, — она тонко улыбнулась, — давайте поговорим о вашем спутнике. Кто он?
Николай сглотнул. Так, это ожидаемо.
— Я… Ягер Клаус, кажется. Насколько помню.
Он поглядел в сторону стола, на обрезанные погоны немца, поднял глаза чуть выше и вдруг наткнулся на голубую радужку фрица, смотрящего прямо на него. В памяти неожиданно всплыло воспоминание с моста, где Клаус смотрел на него ровно так же за секунду до падения.
За мгновение до гибели.
С трудом оторвавшись от него, Ивушкин перевел взгляд на терпеливо ожидающую Наташу. И выдал то, чего сам от себя не ожидал:
— Он содействовал нашему побегу из концлагеря.
Романова внимательно поглядела на него, но Николай не отвел глаз.
— Он… — хрипло продолжил он. Так, теперь главное не завираться, — помог достать танк. Мы были тренировочной мишенью для «Пантер», но сбежали во время боя, — он вдруг вспомнил обломки танка на берегах реки и быстро добавил, — на самой «Пантере» же и бежали. Ягер… вел нас до Чехии.
Наташа медленно кивнула, не отрывая от него красивых цепких глаз.
— Это объясняет, почему вы защищали друг друга на реке.
Романова обратила внимание на немца:
— А что скажете вы?
— Он не говорит по-русски, — спохватившись, подсказал Ивушкин.
Наташа, отступившая было от него, развернулась обратно и прищурилась:
— Как же вы договорились?
— А-а, — Ивушкин выдохнул, улыбнулся, — среди членов экипажа был переводчик. Связь проходила через него.
Романова кивнула, принимая такой вариант.
— Ваша очередь, герр солдат, — вдруг без какого-либо акцента обратилась она к немцу, внимательно приглядываясь к нему.
— Кто вы? — щуря ярко-голубые глаза спросил тот ровно.
— Я уже все объяснила вашему спутнику. Он сам вам расскажет.
— Он не говорит по-немецки, — заметил мужчина.
Наташа холодно улыбнулась:
— Вы справитесь. Вам пока важно лишь знать, что война закончилась, и Рейх пал. Многие действия его были признаны преступлениями против человечества. Руководителей либо расстреляли, либо посадили в тюрьму за совершённые злодеяния. Солдаты отбывали свои наказания, восстанавливали разрушенные в ходе войны города СССР. Вам следует знать, что Германия жестоко поплатилась за свою идею превосходства.
По мере того, как говорила Наташа, Коля видел, что лицо Ягера становилось все белее и белее. Ивушкин не понимал ни слова, и нервничал, как бы немец не сболтнул чего лишнего, подставляя их обоих. А сам Клаус, кажется, забыл обо всём, кроме ужасных слов.
— Вы лжёте, — смог выдавить он из себя, сжимая зубы.
— Вовсе нет, — обманчиво мягко улыбнулась она, — и от ваших действий будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Ваше имя?
— Николас Ягер, — восстанавливая самообладание ровно сказал он и вдруг уловил краем глаза напряженный взгляд Ивушкина, — Танкист.
Наташа задумчиво кивнула, глядя на него:
— Почему вы решили отдать танк русским бойцам? — спросила она и внимательно поглядела на его реакцию.
Немец выглядел удивленным, но не недоумевающим.
— Если кто и мог использовать его на сто процентов — это они.
— Вы были знакомы до концлагеря?
— Я… был одним из тех, кто разбил танк Ивушкина в сорок первом.
— Поэтому вы решили помочь ему?
— Он был достойным противником, — на миг оторопев, быстро нашёлся Клаус.
Он был удивлён осведомленностью этой женщины, но более того — странным направлением разговора. «Помочь»? Что Ивушкин наговорил ей? И зачем?
— Ваша нога будет в порядке через пару недель, — добавила эта женщина, отступая, — Растяжение, ничего серьёзного. Используйте это время для отдыха и не перетруждайтесь. Не выходите за пределы самолёта. Если ваши действия посчитают угрожающими безопасности членам команды, мы оставляем за собой право ликвидировать вас. Всего хорошего.
— Николай, — обратилась она к Ивушкину и протянула ему странный плоский прибор, — это — одно из доказательств моих слов. Теперь он ваш. Идем на воздух: пару минут и, уверяю, я научу вас этим пользоваться.
Они вышли, оставив Ягера одного в полутьме кабины самолёта.
========== Глава 4 ==========
Оставшись в одиночестве, Клаус длинно выдохнул, пропуская воздух через сухие и потрескавшиеся губы. Он прислушался к себе, замечая, как трясутся кончики пальцев, и поспешно сжал ладони в кулаки.
Всё кончено. Они проиграли.
Он медленно потянул воздух обратно в себя, пытаясь успокоиться и сохранить трезвость ума.
Почему? Что они сделали неверно?
Прикрывая глаза, он на секунду поглядел вслед вышедшему наружу русскому.
Ягеру было плевать на руководство, на рухнувшую систему, взгляды которой он никогда полностью не разделял. Но мысли о стране, о народе, побежденном, раздавленном, униженном, перебивали ему воздух.
Гитлер обещал привести Германию к процветанию и господству — в результате вышло совершенно противоположное. Выходит, он, Клаус, подвел страну, которую обязался защищать?
И зачем он позволил себе лишиться погон? Уже бы все закончилось. Одна пуля.
Дверь, выдав шипящий низкий звук, быстро раскрылась.
Николай вернулся? Не окликает почему-то.
Ягер заставил себя открыть сухие, едва заметно покрасневшие глаза. Шагах в семи, облокотившись на стену, скованно замер незнакомый человек, пристально глядя на него. Клаус подобрался, не отрывая глаз от неподвижной внушительной фигуры мужчины, но его распластанная на столе поза не позволяла в полной мере ощутить уверенность и спокойствие.
— Наташа уже рассказала? — тихим голосом спросил мужчина.
Ягер не ответил, но его взгляд наверняка сказал всё за себя.
Мужчина, внимательно рассматривавший его, подошёл ближе, осторожно поддел носком ботинка крепеж лежанки Николая и отправил её вниз, придавливая ногой ровно в предназначенный для этого паз. Присел на стул у стены, скрещивая руки на груди:
— Думаешь, раз помог русским бежать, все твои преступления аннулируются?
Клаус прищурился, поворачивая голову и смеряя человека напротив тяжелым взглядом.
— Моя ситуация схожа с вашей, — продолжил тот прохладным тоном, — ещё год назад я служил на фронте в сорок пятом году. Пошёл добровольцем, потому что не мог смотреть, сколько боли вы причиняете нашим людям…
— Вашим людям? — насмешливо переспросил Ягер, не сдержавшись. — Это кому, позволь уточнить? Американцам?
Клаус прочитал ответ в голубых глазах и осклабился, зная, что ходит по тонкому льду:
— Совершенно не понимаю, причем здесь вы. Сколько служил, на передовой вас ни разу не видел. Или ты говоришь о столкновениях с Японией? Тогда, думаю, тебе стоит поискать для этого солдата-японца, чтобы высказать ему свои недовольства. Я сражался с советскими людьми.
«Не тебе говорить о боли. А ему», — мысленно закончил он, глядя на дверь.
«А он молчит, — подумалось Ягеру, — и почему-то постоянно спасает».
Светловолосый мужчина удивленно, с проснувшимся интересом покосился на него:
— Людьми? Неужели? А как же «Славяне — принадлежат к семейству кроликов»?
Клаус поморщился:
— Фанатизм, конечно, не редкое, но и не повсеместное явление.