Чушь, думает Лисса. Шейди просто выкручивается, причем весьма умело, выгораживая и Дэша, и мэра собственного дистрикта, но даже если нагрянуть в Шестой с проверкой, все результаты голосования там уже подтасованы: каждый житель давно написал на новой карточке «Дэш Кахейл» вместо имени счастливчика, за которого тот вызвался добровольцем. Правду уже не узнать, но зрители охотно верят душещипательной истории Шейди Уильямс, а Лиссе, по сути, нет до этого дела: влюбленные на арене лишь разогреют интерес толпы.
— Скажи, Шейди, а ты не боишься, что жажда жизни окажется в Дэше сильнее, чем любовь, и он… предаст тебя?
И бровью не поведя, девушка уверенно отвечает:
— Нет.
— На твоем месте я бы не была так уверена в этом — арена меняет людей, и это уже не раз было доказано… Но как знаешь. А что вы будете делать, если останетесь на арене вдвоем?
— Надеяться на милость Капитолия. У двадцать пятых Голодных Игр особые правила о выборе трибутов — может, введут и поправку насчет победителя? В любом случае, пока рано загадывать. Арена покажет, что будет дальше.
— Что ж, ты права. И я желаю тебе удачи. Итак, дамы и господа, это была Шейди Уильямс, а теперь встречайте ее возлюбленного! Дэш Кахейл!
Дэш, черноволосый с проседью молодой человек, одетый в черные брюки с лампасами и такой же мундир, как и Шейди, сдержанно приветствует публику взмахом руки и садится напротив Грации.
— Дэш, и все-таки расскажи, как это было! — тут же начинает она, получив замечание от Урсулы: «Слишком бесцеремонно». И Грации приходится добавить: — Итак, ты узнал, что Шейди выбрали трибутом… Куда ты пропал после этого?
— Если честно, я и в самом деле пытался договориться с мэром насчет того, чтобы назвали меня, чье бы имя ни было вписано в карточку. Но я потерпел поражение: меня выставили вон и сказали, что трибутом станет тот, за кого проголосовало большинство. И вот я здесь, — разводит руками Дэш.
— И ты собираешься защищать Шейди до последней капли крови?
— Именно. Хотя мы все же верим в милость Капитолия. В то, что нам позволят вернуться вместе.
— Что ж, твоя затея благородна, но… Тебе не кажется, что это слишком рискованно? Подумай, жизнь одна, а девушек на свете много, и после твоей победы в Играх любая захочет быть с тобой… — кокетливо подмигнув, щебечет Грация.
Нахмурив брови, Лисса спешно настраивает свой наушник так, чтобы Грация могла слышать ее, и гневно шипит:
— Что ты мелешь? Даже не смей думать о том, чтобы флиртовать с трибутами!
Грация удивленно округляет глаза, но делает вид, что внимательно слушает Дэша, убежденно говорящего о том, что он всегда будет предан Шейди.
«Лисса, успокойтесь, — оживляется Урсула. — Ничего криминального не произошло. Грация, вспомни, что я говорила. Репортер должен быть беспристрастным. Не навязывай трибутам свое мнение».
И когда Дэш замолкает, Грация серьезно смотрит на него и говорит:
— Знаешь, Дэш, я восхищаюсь тобой. — Она склоняет голову в напудренном сиреневом парике и сжимает его смуглую руку в своих тонких ладонях. — Ты — образец невероятной силы духа, верности и благородства, настоящий мужчина. Так давайте же поприветствуем Дэша еще раз, друзья мои, и пожелаем ему преуспеть в его намерениях! Громче, он этого заслужил!
И пока Дэш Кахейл тонет в аплодисментах, Лисса Голдман сурово смотрит на дочь. Вот то-то же, а то ишь, глазки она строит. Еще влюбленной ведущей ей на Играх не хватает.
Комментарий к XIV
* Феронье́рка — женское украшение в виде обруча, ленты или цепочки с драгоценным камнем, жемчужиной или розеткой из камней, надеваемое на голову и спускающееся на лоб.
Грация Голдман - персонаж, придуманный Застенчивым Автором в далеком 2013 году для фанфика “Еще одни Игры” (https://ficbook.net/readfic/658510). Создавая Меркурия Голдмана и выдавая за него замуж Лиссу Картер в “Забытых”, я напрочь забыла о существовании Грации, а потом, осознав, что она носит фамилию Голдманов, единогласно с Застенчивым Автором пришла к выводу: “дочь”. (Маленькие ненужности).
Глава вышла… э… большеватой, мягко говоря, и интервью со всеми трибутами сюда, ясное дело, не влезли. Так что вот так вот.
У автора приступ мимимишности, так что давайте я просто скажу, что люблю вас, мои кексики :3
О.о
========== XV ==========
— Дамы и господа, — неутомимо щебечет Грация, проводив Дэша Кахейла взглядом. — Ровно половина трибутов уже рассказала о себе — совсем скоро нам придется проститься… Но еще двенадцать замечательных молодых людей с нетерпением ждут своей очереди, чтобы познакомиться с нами, и чтобы не томить ни их, ни вас, я хочу пригласить на эту сцену… Сиену Роджерс! Сиена, детка, присаживайся… Здравствуй!
— А? — Сиена словно задремала в ожидании, а голос ведущей вывел ее из транса. — А, да, привет, Грация, — рассеянно говорит она, откинувшись на подлокотник. — Прости, я немного задумалась…
— Понимаю, — улыбается Грация. — Такой волнительный момент… Расскажи, ты готова к арене?
Сиена расправляет широкий подол приталенного платья в черно-красную клетку, одергивает укороченную кожаную куртку с шипами на воротнике и, закинув ногу на ногу, отвечает:
— Не уверена, что можно подготовиться к тому, о чем ты ничего не знаешь. Могу сказать одно: я пыталась выучиться вещам, которые могут там пригодиться.
— И это похвально. А чем еще ты занималась в Капитолии, кроме подготовки к Играм?
— Честно? Я… — Сиена вдруг смущается. — А могу я попросить встать мою сопровождающую Лахесис?
Зал аплодирует в знак поддержки, и камеры устремляются к куратору Дистрикта-7. Лахесис, улыбаясь, рассылает зрителям воздушние поцелуи и машет ручкой, и Лисса замечает на ее лице и руках причудливые коричневатые узоры. Грация вопросительно смотрит на Сиену, и та поясняет:
— Я расписала кожу Лахесис этими узорами. Ну, сама. Раньше и у меня такие рисунки были на теле, но стилист заставил смыть… А вот Лахесис они пришлись по душе.
— Ох, и ничего себе! — восхищается Грация. — Да ты прирожденный художник, визажист и… Это потрясающе!
— Спасибо, — смущенно улыбается Сиена. — Я очень люблю рисовать. А эти рисунки выполнены хной — природным красителем. Они совершенно безвредны для кожи, а в скором времени смоются, и тогда можно будет нанести другой узор.
— Ах, как не вовремя я узнала о твоем таланте! — сокрушается Грация. — А не то непременно попросила бы тебя и мне что-нибудь нарисовать…
— Ну, если мне удастся вернуться с арены…
— Ох, обещаю, я буду болеть за тебя! И многие присутствующие, я думаю, тоже, правда ведь?
Публика взрывается очередной порцией одобрительных оваций, а Грация вновь обращается к Сиене:
— У тебя очень интересный образ. Такой непохожий на других, дерзкий, кричащий… И этот дымчатый макияж… Восторг!
— Честно говоря, мой стилист, разрабатывая это платье, прислушивался к моему мнению, так что это платье очень близко мне по характеру. А макияж… Я привыкла подводить глаза подобным образом у себя дома. Как я поняла, в Капитолии так не принято, но Барбату понравилось, как я крашусь, так что он даже просил меня научить этому девочек из группы подготовки, — смеется Сиена. — Но поскольку это сценический макияж, они его чуть приукрасили.
— Значит, вы со стилистом нашли общий язык? Тебе очень повезло с трибутом, Барбат! — обращается Грация к стилисту, сидящему на почетном месте в зрительном зале, и молодой человек с длинными темными волосами приветственно кивает, пригладив аккуратную бородку. Сиена довольно улыбается, и весь ее внешний вид говорит о том, что образ милой и нежной девочки она отвергла бы на корню, несмотря на то, что к параду ее нарядили древесной нимфой. А вот кожаная куртка с заклепками и черные босоножки на широком каблуке — точное попадание в характер. Да, Барбат молодец — хотя о чем говорить, он один из самых противоречивых дизайнеров Капитолия, так что они с Сиеной нашли друг друга. — Сиена, а скажи, — тем временем продолжает интервью Грация, окинув взглядом ее сильно начесанные пряди цвета солнца, — куда подевались твои яркие рыжие волосы?
— Барбат решил, что блондинкой мне будет лучше, — поясняет девушка. — А я не против: люблю эксперименты с волосами. Если помнишь, на Церемонии открытия они вообще были зелеными от лака.
— И то верно. Может, в случае твоей победы нам доведется увидеть еще какой-нибудь экстремальный цвет?
— Было бы неплохо, — смеется Сиена.
— Тогда мы все желаем тебе удачи! Друзья, с нами была яркая и творческая Сиена Роджерс! Может, хочешь сказать что-то перед тем, как я позову другого трибута?
— М-м-м… Пожалуй. Хочу сказать, что у вас тут, в Капитолии, варят потрясающий кофе!
Зрители смеются, а Сиена возвращается на свое место с чувством выполненного долга. Грация вызывает на сцену ее земляка Тита Лоумена.
— Привет, Тит, — радушно здоровается ведущая. — Ты такой молчаливый и серьезный… Как настроение?
— З-з-здравствуй, Грац-ци-ия, — безэмоционально говорит трибут, одетый в простые светлые джинсы и мешковатый темно-зеленый свитер. — Н-настроение нормальное…
На пару мгновений в зале повисает неловкая пауза: Тит неразговорчив, к тому же, как оказалось, сильно заикается, и Грации приходится выкручиваться и засыпать его вопросами:
— Настроен на победу?
— Б-было бы неплохо.
— А ради чего ты хочешь победить? Быть может, слава? Любовь девушек? Или деньги? Победитель будет обеспечен на всю оставшуюся жизнь!
— Да, э-это бы не п-помешало.
Грация натянуто улыбается: видно, что она нервничает и не знает, как разговорить столь немногословного трибута. Что ж, девочка, готовься, думает Лисса. На будущий год почти все участники окажутся такими же молчаливыми и зажатыми, и большинству из них будет всего по двенадцать-тринадцать лет. Это в этом году трибуты ведут себя довольно раскованно и всеми силами стараются привлечь внимание спонсоров и простых зрителей — лишь потому, что заранее знали, что их ждет. Лишь потому, что успели подготовиться.
Урсула Фрай молчит, не собираясь подсказывать Грации, но та умудряется наконец нащупать нужный рычаг.
— А скажи, Тит, у тебя есть какой-то план? — спрашивает она. — Что вообще должен делать трибут, чтобы выжить?
— Н-на-а самом деле т-т-тут очень с-сложная с-с-система, — отвечает юноша, на мгновение задумавшись. — Я в-внимательно изучил все п-предыдущие се-с-сезоны, а несколько раз делал с-ставки п-перед началом Голодных И-игр. Н-ну, вернее, предположения, к-кто победит. У-угадывал. Но до-олжен ссказать, здесь нет определенных законов, п-поскольку фактор вне-запности ч-часто выводит из строя с-сильных игроков. Я умею н-наблюдать и выявлять с-слабые и сильные с-с-стороны своих с-соперников, и из этого можно п-предполагать, к-как их обхитрить… Н-но обхитрить а-арену я не с-смогу.
Судя по лицам присутствующих, слушать заикающуюся речь Тита им непросто, но, по счастью для самого Лоумена, он говорит интересные вещи, полезные в том числе и для капитолийцев, которые хотят поучаствовать в тотализаторе, так что зал слушает его, затаив дыхание.
— Это очень интересно! — восклицает Грация. — Значит, раз у тебя есть опыт с угадыванием победителей предыдущих лет, ты можешь сделать ставку и теперь?
— Н-нет.
Грация хмурится.
— Ну что ж… А что ты думаешь о союзах? Союзники помогают одержать победу или становятся обузой на пути к ней?
— И-иногда союзы — это х-хорошо. Н-но я о-одиночка.
— Каждый сам за себя? Понимаю. Знаешь, мне кажется, у такого вдумчивого юноши, как ты, есть все шансы победить…
Тит нервно проводит рукой по темно-русым волосам, щедро сбрызнутым лаком, но ничего не отвечает. Грация еще немного спрашивает его о том, почему он так интересуется Голодными Играми, затем задает пару дежурных вопросов о том, кто ждет Тита в Дистрикте-7, но много рассказать Лоумен не успевает: время подходит к концу.
— Согласитесь, Тит — необычный трибут, — обращается Грация к публике. — Выстраивает теории о выживании, изучает записи предыдущих Игр, но при этом убежден, что не все на арене будет зависеть от его действий. Уже завтра мы сможем выяснить, прав ли он, а пока давайте познакомимся с Орой Борегард из Дистрикта-8!
Субтильная Ора с веснушками на носу легко поднимается с места и тут же встречает бурные овации в свою честь. Конечно: для такой миниатюрной девушки у нее очень высокий балл за выступление перед распорядителями, а стилист подобрал ей простое, но в то же время приковывающее взгляд платье. Ярко-пурпурное, свободного кроя, сшитое из нежнейшего шелка и подпоясанное на талии красной лентой, оно струится до самого пола мягкими складками, а из-под разреза, тянущегося вдоль левой ноги прямо от пояса, виднеется нижняя юбка, красная, словно кровь. Длинные рукава стянуты на запястьях резинкой и приспущены так, что плечи Оры обнажены, и по ним, завитые умелыми руками мастера, спадают огненно-рыжие локоны.
— Ора, здравствуй! — восклицает Грация, когда девушка, подобрав юбку, усаживается напротив нее. — Ты такая… яркая! Мне нравится!
— Спасибо, — смущенно улыбается Ора. Голос у нее зычный, громкий, с легкой гнусавостью.
— А знаешь, что меня больше всего удивляет? — продолжает Грация. — Ты, такая худенькая и маленькая, получила целых девять баллов за показ! Расскажи, у тебя есть какой-то секрет?
— Секрета нет — я просто не собираюсь сдаваться. На кону стоит моя жизнь, и просто так никто у меня ее не отнимет.
— Значит, намереваешься победить?
— Конечно!
— А что, если не секрет, собираешься делать, чтобы добиться победы?
— Все. Добуду оружие, стану охотиться, любыми средствами буду пытаться выжить и вернуться домой.
— И не побоишься убивать?
— Не побоюсь. Наверное, это звучит жестоко, но остальные трибуты для меня ничего не значат. Я их не знаю, а они стоят между мной и моей жизнью, и моя жизнь для меня важнее.
— Какая ярая воля к победе. Что же ждет тебя дома, раз ты так стремишься туда вернуться?
— А что, желания сохранить жизнь уже недостаточно? Ну хорошо, меня ждет мужчина. — Ора чуть хмурится и, чуть отведя от лица микрофон, добавляет: «Обещал ждать». Лисса разбирает ее слова по губам, а вот публике они не слышны: видимо, Ора совсем не хочет, чтобы кто-то знал о ее сомнениях… и чтобы ее мужчина узнал о них по телевизору. Кажется, девушка его опасается.
— Мужчина? — тем временем заинтригованно переспрашивает Грация. — А ты можешь рассказать нам о нем?
— Не думаю, что это необходимо. Мы уже довольно давно вместе, и я люблю его — чего еще надо? Я верю, что он будет ждать меня… до конца.
— Ох, это так романтично! — потирает ладошки Грация. Лисса кривится: она не любит подобные слезливые истории, к тому же, порою они скрывают за собой совсем не то, что кажется на первый взгляд. Но капитолийцы в восторге от любовных драм, так что Грация уверенно давит на жалость публики, чтобы привлечь внимание к Оре — да и сама при этом наверняка получает удовольствие. — А кто-то кроме него ждет твоего возвращения? Родители, быть может?
— Отца у меня нет, а мать уже не один год делает вид, будто не знает меня. Она даже проститься со мной не пришла в день Жатвы. Не знаю, изменится ли что-то, если я вернусь живой… — Ора пожимает плечами, и по тону ее голоса сложно понять, огорчена она этим или нет.
— Ничего себе, у тебя такая суровая мама? За что она так с тобой?!
— Мы повздорили из-за того, что она не приняла моего мужчину. Впрочем, я не очень хочу об этом говорить, — опомнившись, вздрагивает Ора.
— Понимаю… — кивает Грация, и в ее голосе Лисса слышит укор, обращенный, пожалуй, не столько к матери Оры, сколько к собственной. «Мы с тобой еще дома поговорим», — думает госпожа Голдман. Ора Борегард теребит тонкими длинными пальцами изящное колье на своей шее и уводит Грацию от темы семьи. Они обсуждают Капитолий, и Ора делает пару беспардонных замечаний о столичной моде, но в целом остается равнодушной. Грация спрашивает, в чем ее преимущество, и из этого, в отличие от своих уже выступивших соперников. Ора не собирается делать тайны.