— Я больше не могу вечно все за тобой убирать! Хоть раз сделай это сам, тогда и ценить будешь!
Майки отрывается от игровой приставки и приподнимает брови.
— Да что ты заладил одно и то же? Ну, неужели в порядке только счастье? Смотри, я нашел нам с тобой «Золотого Императора». Играть можно вдвоем, так что бросай свой веник и присоединяйся.
— Была охота, — Лео сердито сверкает глазами и лезет под стол, вылавливая пакет от чипсов. — Как ты можешь жить в этом сраче? Почему я вечно должен…
— Да ничего ты не должен, бро, — Майки отрывается от игрушки и заглядывает под стол. — Ну, хорош уже. Рождество на дворе, давай поиграем и съедим пиццу.
— Не хочу! — Лео сердито запихивает все в мусорный мешок и выпрямляется. — Я хочу порядок! Чистоту, тишину! Я никакого Рождества в этой помойке не хочу! Празднуй сам, если не противно.
Майки улыбается ему и встает, отложив приставку.
— А ты куда? На поверхность пойдешь, хвост морозить? Лео, ну перестань ты занудничать. Мы же семья…
— В семье все без слов понимают, — огрызается Лео и швыряет мешок к входной двери. — Может, загадаю желание тогда, чтобы в моем доме было чисто всегда и тихо. Вдруг твой обожаемый Санта меня услышит. А кроме него, мои желания никого не волнуют в нашей, как ты выразился, семье.
Майки сжимает кулаки и смотрит на брата — зло и пронзительно.
— Санта есть! — вдруг кричит он. — Ты можешь верить или нет, но он есть! Это он приносит нам с тобой подарки каждый год и кладет их под елку! Это он каждого человека в городе делает чуть-чуть счастливее в этот день. И нас с тобой тоже!
— Это я приношу эти подарки, — Лео оборачивается, тоже сжав кулаки.
Его достала эта наивность и беспечность младшего брата. Ему уже поперек горла разговоры про счастье каждого там, на поверхности, которым одаривает Санта.
— Это я делаю! И я убираю дом и готовлю нам, а ты… ты только мусоришь и мешаешь мне медитировать и тренироваться, ты вечно все портишь и лезешь под руку, ты…
Майки срывается с места и вихрем бросается к входной двери.
— Я еще не закончил!
— Я достаточно услышал!
И громкий хлопок двери.
Лео минуту стоит, глубоко вдыхая и выдыхая, стараясь унять бешеную дрожь во всем теле, а потом бежит следом за братом.
«Найду и пинками домой пригоню! Достал уже. Пора стать взрослым, пора жить спокойно и размеренно, ничего не ломать, не портить, побольше молчать и все понимать сразу! Может, мои слова на пользу пойдут…»
— Мне еще один мешок отнести надо, — Лео отвернулся от стеллажа и долго всматривался в совершенно равнодушное лицо Майки. — Это будет недолго. Дождись меня, ладно, бро?
Он подошел, сел около кровати и уткнулся лицом в неподвижную кисть брата.
— Майки, ты даже не знаешь теперь, как же я хочу верить в твоего Санту и в чудеса. Мне так не хватает тебя… до безумия. Я думал, что хотя бы в этот год случится чудо. Я каждый раз загадываю одно и то же — чтобы все стало, как было у нас с тобой…
С трудом отлепившись от кровати, Лео поднялся на ноги и побрел к двери.
— Я быстро, бро, обещаю.
Он выключил свет, зная, что никто в нем тут не нуждается, прошел через гостиную и швырнул со стола стопку журналов, чтобы хоть как-то оживить дом.
Чистый, уютный его собственный дом.
Пустой и ненавистный, пропитанный, как ядом, запахом горькой вины.
Подобрав большой красный мешок у входной двери, Лео выскользнул наружу и заторопился на поверхность.
Санта не может не принести подарки всем, кому они согреют сердце, ведь его ждут с нетерпением. Санта приносит счастье и радость, Санта исполняет мечты.
Майки верил в это, считая, что каждое желание находит отклик у Духа Рождества и непременно сбывается.
Санту обожали все жители Нью-Йорка, не первый год получавшие от него подарки.
А он ненавидел Рождество и себя самого больше всего на свете.
Догнать Майки удается только на мосту.
— Стой! — Лео прыгает на опорную балку и с ловкостью кошки начинает взбираться наверх. — Стой, дурень!
Майки словно не слышит, карабкаясь по обледеневшей опоре, он не оборачивается на брата, глотая слезы детской обиды и громко всхлипывая.
— Стой! — Лео успевает схватить его за руку уже на верху. — Иди домой быстро!
Майки оборачивается и секунду смотрит на него как-то отрешенно и странно, словно не узнает.
— Неужели ты всегда думал, что нет никакого Санты? — вдруг кричит он, выворачиваясь из захвата. — И Духа Рождества тоже нет? Ты всегда врал мне, да? Врал, Лео? Чтобы я только отстал от тебя и не мешал? Только я все равно верю! Потому что Санта всех делает счастливыми! Всех-всех-всех! Даже тебя…
— Да дался мне твой Санта! — Лео дергается за ним следом, чтобы снова схватить за руку и потащить домой. — Ничего мне от него не надо…
— Тебе твоего счастья надо, — Майки на секунду заглядывает Лео в глаза. Взросло. Серьезно. Очень чисто и ясно. — Чтобы тихо и чисто, и никто не мешал. С Рождеством, бро…
И шагает назад…
Лео мотнул головой, гоня прочь картинки того вечера. Они стояли перед глазами всегда.
Его рука, не успевшая поймать, хотя Майки и не дал бы этого сделать.
Пальцы, вцепившиеся в пустоту, и доли секунды полной оглушающей тишины…
Сбросив мешок с подарками у невзрачного крыльца, Лео заскочил на крышу и потер ладони одну об другую, отогревая их, поймал снежинку и секунду смотрел на нее.
Вот так же в тот вечер все растаяло в его руках, размазалось лужицей, остро ужалив осознанием страшной ошибки.
Непоправимой.
Лео сел и подтянул колени к груди, слепо глядя перед собой на белую вязь снежинок в воздухе.
Майки неподвижно лежит на горе примороженной гальки и смотрит в небо.
Смотрит.
Смотрит мимо Лео, который поднимает его и прижимает голову к своей груди.
— Майки… Майки, прости. Я не хотел этого говорить… я не то сказал… я не… я не хотел… Майки!
Пульс под пальцами колотится еле-еле. Он не замолкает, он стучит, но глаза. Голубые. Всегда живые и искристые вдруг смотрят мимо, словно видят что-то другое.
Не Лео. Не Нью-Йорк.
«Он видит Санту и свое Рождество. Всех тех, кто непременно становится счастливее в эту ночь, если верит…»
— Я верю, слышишь меня? — Лео осторожно поднимает брата на руки. — Верю. Только не делай так больше никогда.
Майки больше не сделал.
Лео скрипнул зубами и поймал еще одну снежинку.
Майки больше вообще ничего не сделал.
Он просто лежал в своей комнате, глядя в потолок. Он больше не смеялся и не говорил, не играл в приставку и не пускал самолетики по дому.
Майки не стало.
Порой Лео казалось, что тело в их логове это просто предмет, о котором он очень бережно заботится, а душа Микеланджело осталась на том самом галечном холме, вырвавшись из панциря.
Поэтому он приходил сюда и каждый год просил брата вернуться.
Ждал чуда, как Майки когда-то…
И знал, что его не будет.
— Дух Рожедства, — Лео сжал в кулаке снежинку. — Пусть Майки снова разбросает по дому коробки, пусть я войду и споткнусь об скейт…
С коротким криком ударившись лбом в колени, Лео сжал голову руками.
— Нет! Этого не может… не может произойти!
— Да что ты говоришь? — Судьба рядом сухо усмехнулась, поглядывая на наручные часы. — Это с чего же вдруг?
Лео вскинул глаза и долго-долго смотрел в спокойное строгое лицо напротив, отчетливо понимая в глубине души, что могло. Могло оно случиться, потому что он не раз и не два задумывался о том, что все в его жизни было бы иначе и сложилось совсем-совсем по-другому, не будь у него мелкого назойливого брата-дурака.
— Это тот поезд? — он указал на стоявший у платформы состав.
Судьба почти равнодушно кивнула.
— Да. Отправится через пару минут.
Лео встал, отчетливо ощущая, как качнулась под ногами платформа.
— Я должен ехать.
Открытые двери вагона смотрели на него, словно провалами в склеп, маня к себе, как блуждающий огонек. Утянет такая трясина и все. И навсегда.
— Должен? — Судьба поднялась следом за ним и догнала уже у двери. — Здесь не бывает этого слова. Ты ничего не должен. Сюда могут попасть лишь те, кто ничего никому не должен в жизни, те, кому дано редкое право хотеть прожить жизнь как-то иначе.
— Да при чем тут я! — Лео резко обернулся, вцепившись в поручень вагона. — Майки там один совсем. Он же парализован, он не сможет выжить… он…
— Мне кажется, он этого и не хочет, — Судьба дождалась первого гудка поезда и задумчиво качнула головой.
— Но я должен ему помочь…
Второй гудок оборвал конец фразы, и поезд медленно тронулся.
— Я должен.
Лео заскочил в вагон…
— Дон!!!
Раф в ужасе уставился на кардиомонитор, где вдруг пропали мерные трепыхания зеленой линии, и она потянулась сплошной чудовищно-ровной прямой.
— Дон!
— Сейчас, — Донни бросился к приборам. — Почему он уходит? Лео, нет! Нет! Нет! Нет! Слышишь ты меня?!
Платформа поползла прочь, а Лео все не мог оторвать от нее взгляд. И от Судьбы, что стояла, спрятав руки в рукава и глядя ему вслед.
«Я должен. Майки же там один совсем…»
— Чего ты хочешь? — крикнула Судьба, не двигаясь с места. — Зачем ты пришел сюда? Чтобы снова жить своим ненавистным «должен»?! Ты для этого так упорно стремился начать все с начала?
Лео мотнул головой и зажмурился.
Нога неожиданно соскальзывает с парапета крыши, и Лео падает, успев уцепиться одной рукой за колкий ледяной выступ.
Он как-то отстраненно смотрит на собственные пальцы, в которых тает и крошится кусок льда, и вдруг улыбается сам себе.
«Майки, все обязательно будет иначе. Дух Рождества совершенно точно все-все исправит и вернет. Ты только дождись меня…»
***
— Пульс… пульс есть… — Донни сполз на пол и уперся лбом в колени. — Раф, пульс…
— Слышу я, — Раф сидел у стола, упершись виском Леонардо в грудь. — Слышу, бро. Не знаю, что это было, но, уверен, он услышал тебя там. Он не может нас бросить, он знает, что нам тут никак.
— Знает? — Донни приподнял голову и вымученно усмехнулся. — Эйприл говорит, что люди в коме не слышат ничего и не понимают.
— Так то — люди, — Раф пожал плечами и улыбнулся, все еще прижимаясь щекой к едва подрагивающим грудным пластинам братова пластрона. — А это — Лео.
— Так ответишь или нет — чего ты хочешь? — Судьба снова уселась на скамейку, глядя на Лео, который тер разбитое при прыжке с поезда колено.
— Я хотел начать все с начала. Очень хотел. Но не такой же ценой. Я думал, их просто не будет в моей жизни, что я буду совсем один…
— Ну, знаешь, — Судьба даже засмеялась. — Право родиться никто ни у кого отнять не может.
— Это я понял уже, — Лео подавленно кивнул. — Как же мне тогда быть? Такого «с начала» мне и в кошмаре присниться не могло. Так я не хочу точно.
— Это ожидаемо, — Судьба отвернулась, рассматривая следующий состав, подходящий к платформе. — Тебя бы все равно высадили на следующей же станции. Билет на этот поезд никто для тебя не брал.
Лео удивленно моргнул, поднимая голову.
— Может, мне тогда просто исчезнуть и все? Совсем, а? Без таких вот «с начала»?
— Может, — Судьба пожала плечами. — Вон оно, твое «совсем», подходит уже.
====== Совсем исчезнуть ======
— Ты не можешь так поступить! Не можешь, черт тебя побери!
Кулак Рафаэля с треском впечатался в полированный серый гранит, выбив дождь острых брызг, веером сверкнувших в закатном солнце.
— Не смей, сволочь! Не смей…
Раф рухнул на колени и вбился лбом в камень, раскрашивая его поверхность очередным красным разводом.
— Раф… Раф, да что же ты… — Майки обхватил его поперек груди и попытался оттащить прочь. — Ну, тише… вот… я цветы принес. Положи тоже… говорят, так надо…
— Ни хуя ему это не надо! — Раф рванулся из рук младшего брата и снова ударился головой в надгробие. — Этой твари ни хуя не надо было никогда в жизни ни от кого из нас! Ни цветов, ни слов, ни поступков! Он специально… он назло мне это сделал! Назло! Лео, твою мать, ублюдок последний… Лео, где ты?.. Отзовись…
На выбитой в камне надписи смешалось красное с соленым, когда Раф проехался по ней щекой.
Он судорожно выдохнул и вцепился в руку Майки на своей груди, отчаянно и как-то нелепо для себя самого ища поддержки.
Он никогда в жизни в ней не нуждался. Ему никогда не надо было, чтобы кто-то его обнимал и шептал ненужные слова утешения. Это для слабаков.
Потому что, мать их, эти тупые слова ничего не могут исправить и сделать. В них нет смысла, они лишние здесь и сейчас… они… они же только у Лео были ко времени и к месту.
Лео один понимал, когда от слов будет прок, и умел говорить их именно так, как надо.
Лео один умел обнимать так, что это не казалось позорной жалостью к убогому брату. Лео умел…
А теперь его нет. Так кой черт слушать голоса и звуки?!
— Нет, ну что ты, — Майки очень осторожно и совсем неловко погладил Рафа по щеке, пытаясь повторить жест своего старшего брата и лидера. — Нет. Он никогда бы…
— Ты не знал его так, как я, — Раф сощурился и брезгливо отдернул голову, вырываясь из кольца Майкиных рук. — Он всегда этого хотел. Только и ждал, чтоб нам сопли вытирать не надо было. Типа чтоб выросли! Типа взрослые уже и все сами можем! Типа нам лидера больше не надо, да?! Да, тварь поганая?! Ты так всегда думал?!
Он вскочил и со все силы ударил камень коленом, словно впечатывая удар в бок живому противнику. Потом еще раз и еще.
— Типа все за нас решил?! Да кто тебе это право дал?! За себя решай сколько влезет, а за меня не смей! Мне на хер это не уперлось, мне не надо быть старшим! Я не хочу! Я не стану, слышишь?! Не буду! Подавись своим лидерством и тащи это ярмо сам до конца жизни! Только нашей, а не своей, ясно?!
Еще два удара кулаками заставили камень мелко вздрогнуть и принять на себя очередной веер красных брызг, как поток упреков, что лились на того, что под ним лежал.
— Ты не можешь! Я сказал, что я — против… какого ляда ты опять игнорируешь мои слова?! Сдохни, но выслушай меня сначала…
— Раф, — стоявший все это время в стороне Донни решился поднять голову и подойти.
Он надеялся, что Рафа отпустит. Что тот как-то выкричит их общее такое невозможное, жуткое и неизбывное горе, и сможет успокоиться.
Эта надежда даже окрепла, когда они готовились к погребению.
Она стала почти уверенностью, когда они ехали сюда — в забытый Богом лесной массив недалеко от дачи Эйприл, где Лео любил бродить и медитировать. Раф же, как и Майки, и сам Дон, подавленный горем и прибитый к земле, молчал.
Он казался нормальным, когда они приехали сюда.
Когда…
Донни мотнул головой и подошел ближе.
Когда они опустили тело в глубокую могилу, засыпав ее зерном по восточным обычаям, Раф долго стоял, как статуя, вглядываясь в лицо Лео, потом уселся рядом с ним прямо в яме и ласково погладил по щеке.
И Донни стало страшно в тот миг, потому что Раф улыбнулся.
— Раф, успокойся. Ты разворотишь надгробие…
Его силком пришлось выволакивать из могилы и держать вдвоем.
Кейси и Дон держали, пока Майки забрасывал тело землей.
Раф рвался и бил их, не разбирая куда и как, и все орал, что нельзя зарывать Лео в землю, что он не сможет в ней дышать…
Донни даже не смог попрощаться с братом из-за Рафаэля. Он до сих пор не решился подойти и положить у камня уже чуть увядшие полевые васильки.
— Раф, ты слышишь меня?
— Слышу, — тот едко ощерился, обернувшись и сузив глаза. — Отлично слышу. Тебя этот булыжник заботит? Так забирай и подавись им!