Северус беспокойно зашевелился, и Помона смолкла, Гарри отметил, что профессор сглатывает, и пошарил глазами по комнате в поисках графина с водой и стаканов. Найдя их на письменном столе, отошел, чтобы налить воды, принес, Помона кивком поблагодарила его и осторожно напоила Северуса.
Потом они снова сидели рядом, но уже молча, стерегли покой больного.
А Северус… Ну, он постепенно погрузился в глубокий исцеляющий сон, боль в ноге ушла, ушел и изнуряющий жар, и голоса где-то на краю сознания уже не мешали ему. А напротив, внушали ему успокаивающую мысль, что он — не один, что в этот тяжёлый, трудный час кто-то находится рядом с ним, кто-то очень близкий и надёжный.
Когда он проснулся, то почувствовал себя отдохнувшим и почти здоровым, его нога была аккуратно забинтована, и Северус подозрительно оглядел комнату, прикидывая, что если здесь была мадам Помфри, то… Но никаких признаков того, что его лечила штатная целительница, в комнате не было. Было нечто совершенно другое: на тумбочке стояла плошка с жаропонижающим зельем, рядом свернутое полотенце и мешочек с остатками порошка из сушеных и перемолотых трав, вечный атрибут травников, а Северус знал только одного — Помону Стебль. Возник было вопрос, но и тот тут же сгинул за ненадобностью. Стебль декан Пуффендуя, а кто там учится столь сердобольный, что способен позвать на помощь своего декана? Правильно, Поттер.
И Северус невольно улыбнулся, вспоминая славного мальчишку. Конечно, Поттер и только Поттер способен проявить сочувствие к больному взрослому. Потому что он так воспитан, что он, Люпина не знает? Этот волчара до мозга костей — волк, и ко всем на свете он относится истинно по-волчьи, в смысле всех он любит, по-зверски. А каков волк — такой и волчонок.
Гарри сидел на полу в гостиной и кидал пушистые шарики, за ними самозабвенно гонялся Ролли, ловил и приносил. И все это под тихие восторженные вздохи многочисленных зрителей. Весть о том, что у Гарри необыкновенный кот, довольно быстро собрала аудиторию, сначала недоверчивых и язвительных, потом удивленно-восхищенных, и вскоре Ролли оброс поклонниками, особенно сильно его обожали девочки, и маленькие, и большие, все без разницы одинаково любили его потискать и угостить чем-нибудь вкусненьким. Ну а кот этим внаглую пользовался, бессовестно играл их сердцами, напропалую эксплуатировал своих обожательниц, да и как устоять перед его небесным очарованием, когда он подходит и, вытянув шею, заглядывает тебе в глаза, а потом нежно трётся мордочкой об руку и мягко мяукает, нежно так, тягуче. А если он торопился и глотал свое же мяуканье, то у него выходил такой звук, перед которым ну никтошеньки не мог удержаться, да и попробуйте проигнорировать кошачье «ма-ма»! Удержитесь? Тем более, что тебя просит белоснежный кот с полудлинной шелковистой шерсткой, с бежевыми ушками и колечками на длинном толстом хвосте. Ах да, ещё и глазки у него голубенькие, как незабудки.
Да и просил он не так чтобы много: открыть ему дверь, погладить, за ушком почесать и какой-нибудь шарик из-под шкафа достать, если тот туда закатился…
А во время ужина, когда Рон снова начал злопыхать по поводу того, какой вредный этот ублюдок Снейп, Гарри выскочил из-за стола пуффендуйцев, пролетел по залу и без разговоров впечатал свой кулак в веснушчатую рожу Уизли. Девочки взвизгнули и повскакивали с мест, Гарри же, глядя на распростертого на полу Рона, гневно прокричал:
— Прекращай оскорблять профессора Снейпа!
Повисла жуткая, давящая тишина, все почему-то оцепенели, глядя куда-то за спину Гарри. Тот, внезапно всё поняв, резко обернулся — позади него чёрной незыблемой скалой стоял профессор Снейп. Посмотрев на явно струхнувшего первоклашку, он чуть дернул уголками губ и тихо произнес:
— Публичные драки недопустимы. Отработка, мистер Поттер!
====== Глава восемнадцатая. Между делом или кот-миротворец ======
— Но, сэр! — возмущенно взвилась Гермиона. — Это Рон начал, а не Гарри, он же за вас… А вы…
— Минус пять баллов за пререкание с преподавателем, мисс Грейнджер. Мистер Уизли, минус двадцать баллов за оскорбление преподавателя, и, мистер Поттер, отработка в восемь вечера у меня в кабинете, не опаздывать.
Гарри покорно вздохнул, ну что ж, отработка так отработка, все-таки это он кулаками размахался. Гермиона успокоилась, она была удовлетворена, Рон наказан на двадцать баллов, это хорошо, будет знать. Рон был взбешен понятно чем, а Драко… Драко был в восторге, вот это да! Тихоня-барсук Поттер начистил рыло рыжему льву Уизли! Эх, ну где были его мозги? Как же так получилось, что они не смогли стать друзьями? В последнее время Драко и так, и эдак прикидывал, со всех сторон вспоминая встречу с Поттером, сперва в магазине у мадам Малкин, потом в поезде, и чем больше вспоминал, тем больше понимал, каким растяпой он был. И как теперь всё исправить? Серые глаза Драко скользили по залу в сопровождении этих мыслей до тех пор, пока не споткнулись, и глазами, и мыслями, на круглощекой и очень миловидной девочке с золотистыми косичками. Ханна Аббот, вспомнил Драко. И как только закончился ужин, он поспешил вслед за Ханной.
— Аббот, эй, подожди!
Девочка остановилась, оглянулась, а увидев, кто её окликнул, как-то странно заморозилась, заледенела и весьма прохладно посмотрела на подошедшего Драко. У неё тоже была гордость, она всё ещё помнила, как равнодушно этот высокомерный аристократ смотрел на неё на уроке полетов и как он брезгливо кривился, стоило только случайно прикоснуться к нему любому из гриффиндорцев. И если ты видишь, как кто-то относится к другому с презрением и неуважением, то автоматически у тебя в ответ рождаются те же чувства. Отношение к отношению, увы, таков закон природы, как ты — так и к тебе. И вот с таким законом природы сейчас и столкнулся изнеженный и завоспитанный аристократик Драко Малфой. На первые пять минут. Во всяком случае, на столько хватило презрения Ханны, дольше она просто не умела сердиться, но и пяти минут хватило Драко, чтобы осознать и понять. И извиниться.
— Мисс Аббот, я прошу прощения за недостойное поведение.
— Хорошо, мистер Малфой, прощаю. Что вы хотели?
— Я очень хотел бы извиниться перед Гарри Поттером за ужасную ошибку.
Ханна прониклась и отбросила формальности, заговорив обычным тоном:
— Ну, даже и не знаю, чем тебе помочь, хотя… Скажи-ка, а как ты к кошкам относишься?
— Не… никак, а при чем тут кошки?
— Значит, никак? — Ханна от нетерпения даже ногой притопнула.
— Понимаешь, у папы павлины живут, в саду гуляют, и наши садовники кошек даже на пушечный выстрел не подпускают, а жаль, когда я был младше, то очень мечтал о книззле или крапе, но мой папа слишком дорожит своими павлинами-альбиносами, — Драко сосредоточенно нахмурился.
— Альбиносы? О, понятно, я таких видела в Лондонском зоопарке в прошлом году. Очень красивые птицы, когда один такой павлин раскрыл свой хвост, мне показалось даже, что это ледяная статуя, а его хвост — это морозный узор на стекле! — при этом воспоминании Ханна даже глаза закатила.
— Вот, ты понимаешь! — улыбнулся Драко, но тут же снова нахмурился: — А всё-таки при чём тут кошки?
— При том, что у Гарри есть кот, совершенно невероятный, просто удивительный кот!
— И чем же он такой… удивительный? — Драко скептически поднял брови. Ханна огляделась, придвинулась поближе к Драко и страстно зашептала:
— А ты приходи в любой вечер в нашу гостиную и увидишь, я уверена, это поможет тебе подружиться с Гарри, ты сможешь извиниться, спросить его о коте и всё такое. Ну как, придёшь?
Драко тоже оглянулся по сторонам и прошептал в ответ:
— Ты меня заинтриговала, конечно я приду! А как попасть в вашу гостиную?
Сириус Блэк тосковал на койке в больнице св. Мунго, вот уже две недели, как его перестали приковывать к койке ремнями, но передвигаться он все еще не мог и поэтому больше лежал, пялился в потолок или на стены, на которых кто-то развесил картины с пейзажами. В себя его привел Реми, его старый школьный друг, он же и успокаивал во время приступов панических атак, когда ни с того ни с сего стены вдруг набрасывались, сдавливали его грудную клетку, отчего он начинал задыхаться и паниковать, что сейчас умрёт от удушья. И однажды он очнулся в объятиях Реми. Тот крепко прижимал его к себе и тихо шептал:
— Тише, тише, Сири, всё хорошо, я с тобой…
Реми. Лунатик. Его старый верный друг. Жуткая, всепоглощающая боль рванула по венам, нервам, костям, по всему телу. Невероятное жгучее облегчение вырвалось наружу в судорожном, раздирающем на части плаче. Он свободен, он жив, и здесь больше нет этих тварей, что высасывали из него магию, счастье и радость.
А как он удивился и ужаснулся тому, что на дворе девяносто первый год! Десять лет, подумать только, он провёл в застенках Азкабана десять грёбаных лет! Но в том-то и дело, что он не заметил этих лет. Эти годы незаметно пронеслись мимо него, ничем и никак не задевая. Тело его состарилось на целую вечность, а разум замер, застрял на октябре тыща девятьсот восемьдесят первого. В Азкабане нет времени. Есть только страх, изнуряющий, сводящий с ума страх. И только две мысли спасали его от полной деградации, первая — он невиновен; и вторая — как хорошо, что Хагрид успел забрать Гарри.
Гарри... Интересно, как он там, каким он стал? Боже, как же больно-то, он не видел, как растет Гарри, не подарил ему щенка-крапа на пятый день рождения, не задул вместе с ним ни одной свечи на именинном торте… Как же больно-то, Господи!
Его сумбурные, хаотичные мысли прервал скрип двери, это пришел Реми и, как выяснилось, пришел за ним.
— Сири, всё хорошо, тебя выписывают, поедем ко мне. Давай, я тебе помогу.
Ремус Люпин действительно помог ему во всём: и с кровати подняться, и одеться помог, и обуться. И по коридору провел, крепко держа под грудь, и шли они, эти двое, не замечая ни сочувствующих взглядов колдомедиков, ни слёз умиления и сострадания в глазах медсестричек. Впервые в жизни Сириус ехал на такси, в странной маггловской коробочке на колесах. В какой-то миг стало любопытно, а как там снаружи? Реми понял и спустил стекло с его стороны, Сири высунулся в окно и подставил лицо под летящий навстречу ветерок, ощущая ни с чем несравнимое собачье счастье.
Потом был поезд до Девона и дом Реми. Комната. Вернее, весь второй этаж, его ни в чем не ограничивали, и Сири, снедаемый любопытством — ну не может он лежать в постели в шаге от новых открытий! — держась за стеночку, покачиваясь от слабости, потащился по короткому коридору, жадно рассматривая висящие на стенах фотографии. На них Реми, какой-то незнакомый старик, женщина и два мальчика разных возрастов. В одном из мальчиков он внезапно узнал Гарри, рассматривая фотографии по второму разу, уже понимая, зная, что к чему, он смотрел, смотрел… и видел — Гарри здесь живет, здесь он вырос, окруженный заботой и любовью. Его Гарри, его любимый крестник. Вот только… как Гарри оказался у Реми? И кто эти люди?
Устав, Сириус забрался в кровать под одеяло и вонзил вопрошающий, горящий синим нетерпением взор в Реми. Ремус поправил одеяло, ласково погладил его по плечу, сел в кресло и задумчиво начал рассказывать:
— Кхе… Всё началось с того, что я проследил за Хагридом…
Гарри постучался в кабинет ровно в восемь. Услышав короткое «войдите!», он толкнул черную, из морёного дуба дверь и вошел в кабинет профессора Снейпа.
Здесь, помимо письменного стола и стула, обнаружились ещё диван и два кресла, а перед ними невысокий чайный столик. На нём книга, а на диване — профессор, который сидел, вытянув больную ногу и бережно уложив её на низенькую банкетку. Взглянув на вошедшего Гарри, Северус хлопнул по дивану рядом с собой и сказал:
— По причине нездоровья я сейчас свободен, так что садись сюда, Гарри, расскажу тебе про маму. И даже больше, покажу фотографии, вот здесь, в фотоальбоме.
Гарри обрадованно подпрыгнул, подбежал и сел рядом с профессором, приготовившись и слушать, и смотреть. Фотографии, старые, порыжевшие, со стертыми краями, а на них…
Лили, ей здесь тринадцать, да смешная, согласен, просто Рем ей крем от торта на нос намазал, вот и смеются все. А это Джейми, как всегда лохматый, у него, кстати, была дурная привычка — постоянно грыз пластмассовый кончик своих очков, непонятно почему… А это, хе-хе, я, узнал? Мерлин, какой же нос у меня большой! Гарри, не смотри. Это снова Лили, да, на свадьбе, и Джейми тут тоже лохматый… даже на свадьбу причесаться не смог, что ли? Это Сири, твой крестный отец, ты с ним на Рождество познакомишься, когда на каникулы домой поедешь.
Несколько вечеров спустя Драко набрался смелости и прокрался в коридор, ведущий в гостиные факультета Пуффендуй. Найдя картину с котами на площади Рима, он с полчаса искал нужного кота, но безуспешно. Чужому студенту с другого факультета кот просто отказывался показываться, положение спас старшекурсник, открывший дверь изнутри. Увидев первоклашку со Слизерина, он бдительно осведомился:
— К кому?
— В гости, Ханна пригласила, — вежливо ответил Драко, тот хмыкнул и посторонился. И вдобавок показал, где гостиная первого курса, гость поблагодарил и прошел в указанном направлении. Дойдя, Драко робко встал у входа и с интересом уставился на Поттера, удивленно спрашивая себя, а что он делает, сидя на полу?
А Гарри в это время коротко размахнулся и бросил какой-то странный лохматый шарик бурого цвета. Шарик покатился, смешно подпрыгивая, откуда-то из-за кресла выскочил белый кот, длинный и поджарый, лаской скользнул вслед за шариком, поймал и… понес в зубах, как какой-нибудь ретривер, принес и подал Гарри прямо в руки. У Драко отвалилась челюсть, вот это да!
Гарри, весело смеясь, оглянулся, увидел Драко и радостно махнул ему, подзывая к себе, тот, не колеблясь, подошел и с готовностью плюхнулся на пол рядом. Гарри протянул ему мохнатый мячик и предложил:
— Кидай!
Драко кинул, белый кот сбегал за мячиком, поймал и, принеся, положил перед ним, Драко Малфоем.
— Ух ты, здорово! Гарри, а как его зовут?
— Роллстоун Лукас Третий. А вообще-то он на оба имени отзывается, и на Ролли, и на Лукаса, как тебе больше нравится, так и зови, — великодушно предложил Гарри.
Драко подумал и улыбнулся:
— Мне нравится Ролли, классный кот!
— Да, классный! Ролли — самый замечательный кот в мире!
====== Глава девятнадцатая. Свободу фениксам ======
Когда к Люпину пришел Лютер Драгон Вейр, Сириус испытал невольный страх при виде этого мощного старика. По рассказам Реми он уже знал, что тот оборотень и что для Гарри он дедушка, любимый и обожаемый дедушка, и к страху примешалась здоровая такая ревность. Ну да и понятно, он же был лишен такого счастья — наблюдать, как растет малыш, а тут этот… старик, будь он неладен.
За прошедшие десять лет с того дня, как Гарри очутился у Рема, Лютер почти не изменился, разве что в пепельно-серых волосах стало больше белых прядей чистой седины да была более заметней старческая худоба. Да, немного, совсем чуть-чуть, но Лютер сдал. Что ж, стареть — не молодеть. Время течет только вперёд, и никакие маховики это не исправят, как бы не пыжились создатели этого чуда артефакторики.
Сириус, настороженный до предела, едва заставил себя пожать руку при знакомстве, а лично он бы эту конечность просто откусил, потому что они, эти руки, держали Гарри, гладили его, качали в колыбельке, делали всё то, чего он был лишен. Конечно, он понимал, что ведет себя как последний эгоист, но с ревностью ничего не мог поделать. Такая вот коварная штука, несправедливая и мнительная — ревность.
По давно заведенной традиции Лютер приготовил обед, и вскоре они собрались за столом и воздали должное почтение картофельной запеканке, запеченной в духовке на молоке с яйцами и сыром. Ну что ж, вкусная еда зачастую располагает к хорошему настроению, к тому же Сириуса давно грызла одна мысль и не давала ему покоя. Доев, он решил поделиться своей проблемой:
— Реми, я тут… давно вспомнил, но не с кем поговорить было…
— А что ты вспомнил, Сири?
— Барти жив.
— Кхе… Кто?!
— Барти Крауч-младший.
— Погоди, но он же умер через год, в Азкабане.
Ремус бросил тревожный взгляд на Лютера, но тот покачал головой и обратился к Сириусу: