В конце концов, он понял, что просто тянет время, сделал глубокий вдох и активировал экран на противоположной стене.
Пять минут спустя он был готов швырнуть обе подушки в экран, раз уж старший по званию офицер был слишком далеко, и невозможно было его собственноручно задушить. Он старался, как мог, не выдать голосом и лицом своё недовольство, хотя адмирал Комак обещал, что так или иначе доберётся до него. Иногда Джиму казалось, что этот человек послан на землю в качестве его личного испытания, и чтобы справиться, ему приходилось напоминать себе, какое ничтожное значение это всё имеет для вселенной.
— Послушайте, сэр, я понимаю, что средства массовой информации хотят получить ответы на свои вопросы, но я не могу позволить себе поставить под удар мой экипаж ради удовлетворения чьего-либо любопытства. Мы производим ремонт корабля, чтобы попытаться пристыковаться к звёздной базе, но нам нужно ещё по меньшей мере несколько дней, прежде чем это станет возможным.
Разумеется, они могли бы зайти в док намного раньше, если бы у Скотти было в распоряжении больше умелых рук, занятых на определённых участках работы. Обязательно надо будет вынести благодарность главе инженерной службы, когда он придёт с документами, аннулирующими его увольнение, которое Джим на самом деле таки не подписал.
— Ничего не изменилось с тех пор, как вы разговаривали с моим старшим помощником, сэр. Нам нужно больше времени.
— Что ж, свяжитесь с нами, как только появятся новости, Кирк. И больше не пытайтесь выкинуть один из ваших фокусов. Ваше положение весьма шаткое, и на этот раз вас некому поддержать.
На секунду Джим остолбенел, не в силах двинуться с места. Скорбь и ярость кипели у него в груди живым огнём. Как он посмел? В течение одной страшной минуты, задержав дыхание, он обдумывал план убийства. Затем он выдавил мрачную улыбку и отрапортовал:
— Вас понял, сэр.
— Хорошо, Кирк. Конец связи.
Экран почернел, как и настроение Джима, и спустя несколько мучительных секунд он начал медленно выбираться из кровати. Не имело значения, что там себе думал Боунз. Если он ещё хотя бы на минуту останется в этих четырёх равнодушных белых стенах, то снесёт их напрочь, сокрушая всё на своём пути. Ему надо было выйти отсюда.
Спустив ноги и поймав равновесие, ещё чувствуя слабость и дрожь в мышцах, он стащил с себя золотистую форменку. Он порылся в шкафах, встроенных в стену, заглянул в оба выдвижных ящика под биокроватью и наконец раздобыл пару чёрных брюк подходящей длины, немного широких в талии. Он хмуро уставился на свои голые ступни, но, в конечном счёте, решил не обращать на это внимания. Зато он не нашумит, как если был бы в сапогах, хотя ходить босиком по холодному полу было сомнительным удовольствием.
Он выскользнул из комнаты и тихо начал выбираться из лазарета, собрав вместе весь опыт, накопленный за годы укрывательства от Фрэнка и полученный позже на курсах маскировки в Академии, чтобы прокрасться мимо дежурных медиков. Выбравшись в коридор из владений своего лучшего друга, Джим на секунду прислонился к стене и перевёл дух, пытаясь побороть охватившую его слабость. Он умер. Ему не так легко было свыкнуться с этой мыслью.
Наконец он настолько пришёл в себя, что смог забраться в ближайшую трубу Джеффри, сожалея, что не может воспользоваться турболифтом без риска наткнуться на кого-либо из экипажа, о чём немедленно узнают Спок или доктор. Он должен был сам справиться с собой. И он начал медленный подъём.
Не один раз он хотел отказаться от своей затеи, он держался лишь на одном упрямстве, сопутствующем ему всю его жизнь. Он полз на трясущихся ногах, и пот заливал его лицо. От этой физической нагрузки был один положительный эффект: ярость, которая жгла его после разговора с адмиралом Комаком, утихла. Джим в общем не имел обыкновения испытывать к людям ненависть, но этого человека, честно говоря, он презирал. Когда же тот начал наставать, чтобы «Энтерпрайз» как можно быстрее зашла в космический док, а командный состав явился сначала для подробного рапорта с последующим выступлением на пресс-конференции, он ещё более укрепился в своём чувстве.
Когда Джим увидел обозначение нужной ему палубы, он едва не заплакал от облегчения. Боунз никогда об этом не узнает.
Убедившись, что на этой палубе никого нет, Джим вылез из трубы Джеффри и направился к своей цели. Неужели коридоры стали длиннее? Именно так ему казалось, когда он шёл вперёд. Коридор поворачивался и поворачивался, Джим уже едва переставлял ноги. Он почти убедил сам себя, что попал не на ту палубу, хотя он знал Серебряную Леди как свои пять пальцев. Он дошёл.
***
Когда он подошёл к карцеру, он сразу наткнулся на испуганный взгляд одного из караульных. Оба они торопливо двинулись ему навстречу, он поднял руки, чтобы успокоить офицеров и попросить не приближаться. Они почти тут же остановились, замерев на месте, и переглянулись.
Не дав им задать вопрос, Джим сказал:
— Успокойтесь, парни. Я всего лишь пришёл поговорить с нашим гостем.
По непонятным причинам они снова напряглись, и одни из них — Стивен, как вспомнил Джим, — сделал шаг вперёд.
— Капитан, — начал он с сомнением, — вы уверены, что вам здесь следует находиться? — он оглянулся на своего товарища и продолжил. — Мы слышали от медперсонала, что вам нужно время, чтобы встать на ноги, сэр.
Если бы кто-нибудь другой был их капитаном, то офицеры скорее всего получили бы выговор за участие в сплетнях, но у него был индивидуальный подход к каждому, кто служил под его началом. Почти 90% экипажа звездолёта «Энтерпрайз» были здесь со времён инцидента с «Нарадой» — тогда все они были студентами-однокурсниками Академии Звёздного флота и их инструкторами, поэтому это был самый молодой экипаж во всём флоте, сплочённый трагедией, очевидцами и участниками которой они стали. Помня это, Джим позволял им некоторые вольности, а они отвечали ему непоколебимой верностью и безупречной службой.
Так что вместо наложения взыскания Джим примирительно посмотрел на них и пожал плечами.
— Я не пытаюсь вмешаться в вопросы несения караула, — он сложил вместе ладони и продолжил: — Дело в том, что я на самом деле хочу перекинуться парой слов с Ханом, так что если вы оба пойдёте прогуляться или подождёте снаружи, я был бы вам очень признателен.
— Существует одна проблема, сэр, — ответил второй караульный, в котором Джим узнал Дэвида Килкарни, с которым учился на одном потоке, начиная со второго курса Академии.
— И какая же?
Поколебавшись, они подвели его к камере, в которой был заключён Хан, и Джим увидел сам. Рот преступника был закрыт металлической полосой, обхватывавшей всю нижнюю часть лица и, насколько можно было разглядеть, замыкавшейся на затылке.
После продолжительного молчания Джим поднял взгляд и посмотрел в льдисто-голубые глаза, которые его пристально изучали, с интересом наблюдая за его реакцией. С трудом сглотнув, Джим приказал:
— Снимите это.
— Но, сэр…
— У вас не будет неприятностей, так как вы выполняете мой приказ, верно? Снимайте.
Килкарни пошёл исполнять просьбу Джима, отключил силовой барьер и вошёл в камеру, чтобы отпереть металлический намордник. Хан стоял спокойно, не оказывая сопротивления, и ничего не предпринял, когда офицер охраны вышел из камеры и включил защиту.
Джим поблагодарил его и снова попросил остаться с заключённым с глазу на глаз. Стивенс сказал:
— Мы будем неподалёку, если вам что-нибудь понадобится, капитан, — и они с Килкарни вышли.
В наступившей тишине Джим повернулся к Хану, который смотрел на него выжидающе. Он моргнул и вздрогнул, когда Хан наконец заговорил:
— Присядь, пока не упал, Кирк.
Как бы ему ни хотелось отрицать очевидность, путешествие из лазарета отняло у него все силы, и он, не выдержав, опустился на пол. Он думал, что ему придётся сидеть, задрав голову, но он был крайне удивлён тем, что Хан тоже сел одним изящным движением.
— Итак, что привело тебя ко мне, капитан, особенно в отсутствии старшего помощника?
Джим помолчал немного, давая себе шанс передумать. Он им не воспользовался.
— Со мной что-то происходит, — начал он. — Что-то новое. Я говорил с одним из адмиралов и едва не вышел из себя. Я вообще недолюбливаю этого человека, но в этот раз я на самом деле хотел его прикончить, — он посмотрел на свои руки и заключил: — Это ненормально. Это не я.
— Я полагаю, в своё время ты узнаешь, что это, — ответил Хан.
Вздёрнув подбородок, Джим спросил:
— Так я прав? Всё дело в перелитой мне крови?
Вместо того, чтобы прямо ответить на поставленный вопрос, Хан спросил сам:
— Ты знаком с произведением двадцатого века «Парк юрского периода»? — Джим кивнул, и он продолжил. — Как ты помнишь, генетики скрестили ДНК динозавра и лягушки и таким образом получили новое поколение динозавров, которое было способно к воспроизводству, хотя все особи проектировались генными инженерами как самки.
— Если говорить об этом предмете, в моей ДНК, должно быть, существует какой-то изъян, у меня множество самых странных аллергических реакций, но кроме этого… — Джим замолчал, перед его глазами пронеслись ужасные несколько минут, предшествовавшие смерти. — Радиация.
Хан ждал, опустив голову и давая Джиму время собраться с мыслями. Вот оно что. Больше нельзя было отрицать правду. Причина его смерти и метод воскрешения перестроили его организм на фундаментальном уровне. Ему было любопытно, что он увидит, если теперь поместит образец своей крови под микроскоп.
Наконец он спросил:
— Как ты с этим живёшь? Как ты справляешься с этой свирепостью? Я знаю, что такое злость, не сомневайся. Я был не в ладах с законом настолько, что носил чип на плече, пока один человек в баре не сказал мне, что я мог бы достичь большего, но и в те времена я не чувствовал ничего подобного.
— Мне проще, потому что я не знал иной жизни, — Хан помолчал и повернул голову, прежде чем продолжить. — Теперь ты понял, что при некоторых обстоятельствах контролировать порывы ярости становится гораздо сложнее.
Опустив плечи, Джим спросил:
— Так ты не можешь мне помочь?
— О, капитан, этого я не говорил.
Несмотря на то, что, учитывая предысторию, ему следовало отвергнуть все предложения этого человека и помнить, что истинные его мотивы остаются скрытыми, впервые с того момента, когда Джим очнулся и почувствовал неладное, перед ним забрезжил луч надежды.
Глава 8
Почти высказанное Ханом предложение помощи успокоило душившую Джима волну паники, которую он тщетно пытался побороть. Облегчение было таким же сильным, как и желание задать миллион вопросов. Джим был обучен с детства, что вместе со знанием приходит сила, и он отчаянно хотел любым способом уничтожить чувство, будто события последних нескольких недель полностью лишили его способности управлять собственной жизнью. Он хотел знать, что сделает Хан, чтобы помочь ему; он хотел знать, почему Хан пожелал оказать помощь; он хотел знать, зачем Хан спас его жизнь, хоть не было никаких сомнений, что он способен без колебаний отнять жизни невинных мужчин и женщин, чтобы добиться своей цели; он хотел какого-нибудь знака, что не совсем выжил из ума, доверившись Хану и проигнорировав факт, что тот мог найти способ бежать с «Энтерпрайз» и покинуть альфа-квадрант в любой день, если бы не пожелал остаться.
Он хотел знать многое, но сдерживал себя. Если он получит ответы, но не сумеет ими воспользоваться, то это ничего ему не даст; с него было довольно разбивать лоб об одну и ту же стену больше года — разговоры с Комаком.
Он задал только один вопрос:
— Когда мы приступим?
Хан окинул его оценивающим взглядом.
— Не сейчас. За время, что ты здесь сидишь, твои глаза остаются закрытыми всё дольше при каждом моргании. Сейчас, я полагаю, тебе следует в сопровождении одного из твоих людей вернуться в медотсек, чтобы отдохнуть и прийти в себя после небольшой увеселительной прогулки по кораблю.
Не имея сил даже огрызнуться, Джим вздохнул и потёр рукой лицо. Пока он сидел на полу, дрожь в ногах унялась. Побочным эффектом того, что тело пыталось отреагировать на внезапную нагрузку, к которой не было готово, стал липкий пот, выступивший на коже, и слабость в каждом мускуле. Мысль попытаться вернуться в лазарет тем же путём, каким он его покинул, была пугающей, и ему пришлось признать, что предложение Хана взять эскорт весьма логично. Нахмурившись, он прогнал эту мысль из своей головы и понял, что Хан говорит совсем как Спок. Он подумал, не в том ли причина их взаимного презрения, что они на самом деле имеют гораздо больше сходства, чем различий. Если бы эти двое когда-нибудь смогли стать напарниками, они были бы непобедимы.
Не нужно было других доказательств, что Джим нуждается в немедленном отдыхе. Сравнивать Спока с Ханом? Такое возможно только во сне.
Он с трудом заставил себя встать и увидел, что Хан тоже поднялся. Коротко кивнув, он сказал:
— Я навещу тебя завтра, если Боунз не запрёт меня и не выкинет ключ.
— Боунз? — переспросил Хан, а затем качнул головой и сам дал ответ. — А, ваш судовой хирург. Да, могу предположить, что едва ли он воспримет благосклонно твоё шатание по кораблю, — он окинул Джима взглядом. — Он беспокоится о тебе в гораздо большей степени, чем ему полагается по должности.
Брови Джима поползли на лоб, он был смущён и попытался дать объяснение.
— Ну да, мы дружим со времён Академии, и в то время Боунз был моим единственным другом.
— Ммм… — всё, что на его слова ответил Хан, хотя в его глазах сверкнули искры удовлетворения, прежде чем он смог их погасить. Когда Джим открыл рот, чтобы спросить об этом, Хан проговорил непререкаемым тоном:
— Спокойной ночи, Кирк.
Одёрнув рубашку, Джим решил не брать это в голову и просто ответил: «Хорошо», — и направился к выходу из карцера.
Стивенс и Килкарни ожидали его сразу за дверью. Они встали по стойке смирно, когда он к ним вышел.
— Всё в порядке, капитан? — спросил Килкарни, беспокоясь более о состоянии Джима, чем о любом другом вопросе, и, видя это, Джим со всей ясностью вспомнил, почему он так сильно любит свой экипаж. Хотя он не был близким другом каждому, кто служил под его началом, но все они проявляли заботу и верность по отношению к своим коллегам, от капитана до последнего старшины.
Он улыбнулся и заверил обоих офицеров службы охраны, что всё идёт как надо.
— Если бы один из вас сопроводил меня в лазарет, я был бы действительно благодарен.
Оба мужчины были готовы вызваться добровольцами для этого задания, но Стивенс заколебался и спросил:
— Но, сэр, как же быть с заключённым?
— Не беспокойтесь о Хане, Стивенс. Я убеждён, что никуда он не денется, — у Стивенса всё ещё оставались сомнения; Джим положил руку ему на плечо и слегка сжал. — Поверьте мне — всё будет в порядке.
Через мгновение Стивенс кивнул и отозвался:
— Да, сэр.
— Хорошо, — весело проговорил Джим, на самом деле желая найти укромный уголок, свернуться там и заснуть. Но его ждало место получше укромного уголка, если только он соберётся с силами, чтобы добраться до него.
— Ну, тогда мы с Килкарни пошли, — перед уходом сказал он Стивенсу, убрал руку и развернулся в сторону коридора. Когда к нему подошёл Килкарни, Джим бросил взгляд через плечо. — А, Стивенс, кляп больше не нужен, — сказал он.
— Вас понял, капитан.
Их путь до лазарета для Джима прошёл словно в тумане. Позже он смутно припомнил, как добрался вместе с Дэвидом Килкарни до ближайшего турболифта, привалился спиной к стенке, едва увидел, что офицер вдавил верную кнопку, прикрыл глаза на миг — и они уже приехали. Он подумал, что, кажется, мимо них прошли несколько мичманов и один лейтенант из инженерного отсека, пока они шли по коридорам к месту назначения, а после всего этого он помнил лишь как ввалился в дверь своей отдельной палаты в медотсеке и рухнул на биокровать.
Возможно, он успел пообещать своей подушке, что никогда с ней не расстанется, но это могло быть частью сна, в который он провалился, едва закрыв глаза.