— Как тебе тут? — голос был тихим и вкрадчивым и удивительно ему шел.
— Интересно.
— Это пока что. Скоро все превратится в рутину. Обыденность. Скуку. Одни и те же лица, изо дня в день.
— Тогда что тебя держит?
— Редкие моменты развлечения, — Мэтью улыбнулся какой-то внутренней шутке, и Уилл почему-то вспомнил об изуродованной медсестре, — и приятная компания.
— Ты о заключенных или докторе Лектере?
— Хотел бы я посмотреть, как вы сработаетесь, да не судьба. Конец смены. — Он пожал плечами и, сделав два шага по ступеням, обернулся. — Ах да, доктор нынче наказан. Чилтон распорядился включить телевизор после десяти вечера на полную громкость на третьем канале.
Мэтью подмигнул и ушел наверх, прогремели тяжелые двери. Уилл посмотрел на часы. До ужина оставалось полчаса. Он подтянул Фауста ближе, открыл в начале, и первые строчки, попавшиеся на глаза, прозвучали в его голове, словно пророчество трех ведьм из Макбета.
И грозные врата, которых избегает
Со страхом смертный, смело нам открой
И докажи, пожертвовав собой,
Что человек богам не уступает.
Уилл закрыл книгу, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Холодная вода хлынула под пальцами, шум реки окутал его, как в кокон, и он расслабленно выдохнул. Спокойствие сегодня ему еще пригодится.
Двадцать минут спустя он заполнил подносы с едой и расставил их на высокой тележке. От нижних к верхнему. От входа до самого конца коридора. От невиновных до чудовищ. Уилл потянул тележку, и колесики вздрогнули, перекатившись через решетку, отделяющую пост от заключенных.
Питер Бернардон забрал свой ужин и тут же спрятался в дальний угол, будто боясь, что Уилл попробует схватить его за руку.
У следующей двери Уилл отодвинул заслонку и протянул поднос внутрь.
— А, мистер Тернер. Уже настало время ужина? — Судя по звукам, Гидеон встал с кровати и подошел к двери с другой стороны. — Как вам наше гнездышко? Правда, очаровательно?
— Я видел и очаровательнее.
Раздался смешок.
— И правда. Отдадите мне поднос просто так? А как же угрозы или вечное «не устраивайте неприятности, и я не устрою неприятности вам»?
— А вы хотите, чтобы я вам угрожал, доктор Гидеон?
Результатом был еще один смешок.
— Благодарю, мистер Тернер.
Уилл поставил заслонку на место и медленно подвел тележку к камере Миггза, уже зная, что тишина в его камере не сулила ничего хорошего. Худой, невысокий мужчина в синем тюремном комбинезоне стоял к нему спиной, его плечи тряслись будто от рыданий.
— Ваш ужин, — вежливо обратил на себя внимание Уилл и тут же пожалел об этом.
Миггз развернулся: его штаны были расстегнуты, маленький член торчал из приспущенных на худые бедра трусов, и струя окатила Уиллу ботинки, капли попали на руки, одежду и немного на лицо.
— Ахаха! — визгливо рассмеялся Миггз, качая членом из стороны в сторону, пачкая мочой пол и стены в камере. — Получил, да?! Получил? Будешь знать, как шнырять возле Миггза! Никто меня не проведет, никто!
Запах мочи ударил в нос, капли стекли по его щеке, рукам, еще теплые, пропитали белый халат. Уилл на секунду прикрыл глаза и вытер рукавом лицо.
— Ирвин, возьмите поднос, иначе останетесь голодным.
Миггз странно сглотнул и уставился на Уилла, словно тот сказал что-то ужасное. Он резко метнулся за койку, спрятавшись там от его взгляда.
— Нет!
— Я не повторяю дважды, Ирвин.
— Нет-нет-нет! — он бешено замотал головой. — Не надо жилета! И капельниц! Я больше не буду, нет! Это последний раз, Миггз больше не будет писать мимо унитаза! Нееет! — его визгливый крик заставил Уилла поморщиться, и он убрал поднос на тележку и покатил ее дальше.
Перед последней камерой ему пришлось обойти тележку и приподнять ее над железным бортиком на полу, чтобы вкатить за собой к стеклянной камере. Сердце застучало быстрее, в ушах будто зажужжали мухи, он взял верхний поднос и, сделав незаметный вдох, повернулся.
Каким-то чудом он даже не вздрогнул. Словно пойманный в свете фар олень, он замер, глядя в спокойное лицо буквально в полуметре от себя. Ганнибал Лектер собственной персоной стоял сразу же за стеклом, с вежливым вниманием оглядывая его с ног до головы.
— Добрый вечер. — Он с усилием закончил движение и выпрямился. Еще большего усилия ему стоило повернуться к доктору спиной и пройти к стальному ящику для передач, будто ничего не произошло.
— Добрый ли, мистер Тернер? — произнес доктор, следуя за ним за стеклом на шаг позади, краем глаза Уилл видел его тень. Волосы на затылке встали дыбом.
— А слухи здесь разносятся быстро.
— Весьма. Как ваша первая смена? Вы так себе ее представляли?
Уилл выдвинул ящик и замер.
— Нет, — он усмехнулся и покачал головой, — точно нет. Ваш ужин.
Лектер передвинул за веревку ящик к себе и забрал поднос, не спуская с Уилла взгляда, будто ждал какой-то реакции.
Больше увиливать было невозможно, и Уилл посмотрел ему прямо в глаза, ожидая, что его тут же засосет в трясину из чудовищных видений. Глаза Лектера были темно-красного оттенка. Ничего. Пусто. Он удивленно моргнул.
— Что-нибудь еще, мистер Тернер?
— Доктор Чилтон распорядился включить телевизор на полную громкость на канале с проповедями.
— Ну что ж, раз был такой приказ, значит, так и нужно поступить. Вы накажете Ирвина за его выходку?
Уилла не оставляло чувство, что что-то пошло неправильно. Каким образом он позволил втащить себя в разговор, ведь он вообще не собирался с ним болтать? Тем более так, будто они столкнулись где-то в кафе возле работы.
— За что? Он болен и не отвечает за свои действия.
— Я тоже болен и не отвечаю за свои действия? — во взгляде Лектера промелькнуло любопытство.
— А вы хотите повторить его подвиг с прицеливанием?
Лектер не ответил, приподняв бровь, и Уилл слегка улыбнулся:
— Приятного аппетита, доктор.
========== Часть 3 ==========
Доктор Лектер,
Хоть я и не люблю больницы всем сердцем, я уже давно не чувствовал себя настолько в здравом рассудке. Хочу выразить вам благодарность. В разумных границах, конечно.
Я родился в штате Луизиана. Мать я не помню, и все детство мы с отцом колесили по штату, пока он искал работу. Когда мы оставались совсем на мели, он чинил лодочные моторы. Да-да, я знаю, о чем вы думаете. В семьях, где присутствует насилие, дети рано учатся эмпатии. Естественный способ самозащиты и выживаемости. Я не считал его плохим отцом, а он не видел меня ущербным. Однако, раз технически я могу понять любого, мое мнение вряд ли послужит его оправданием.
Откровенность с вами аукнется мне самым неприятным образом, и все же моя собственная рука подписала мой приговор.
Обман, который всем сердцам знаком,
Приносит вред и тем, кто доверяет,
И тем, кто не доверился ни в чем.
Обманете ли вы мое доверие? Шаг сделан, печать скреплена. Скажите, замерзшее озеро нашей дружбы, по которому мы идем, не то же самое, где заточен Люцифер в сердце ада — самый великий предатель в истории Божественного? Я бы сказал, что ваша метафора — удачное совпадение, но совпадение ли? Вы веруете, доктор? Я думаю, да.
Истово и непреложно.
с уважением,
Любитель-рыболов, вернувшийся с новыми силами.
Нэшнл Тетлер от 27 апреля 1977
Мой дорогой Пан,
Раньше верили, что если в комнату залетел голубь, держа в клюве травинку или веточку, то вскоре хозяевам принесут добрые вести. Сами того не зная, вы принесли мне нечто большее — надежду.
Он расправляет мне крыло.
И рабством тешится моим.
Знайте, моя рука никогда не поднимется, чтобы прервать ваш полет и связать ваши крылья. Поверьте тому, кто еще помнит ветер свободы.
Вы не должны чувствовать вину за то, что хотите открыться, мой дорогой друг. Это лишь проблема нашего современного общества, что они не понимают того огромного потенциала, что в вас заложен. Это их упущение и растрата. Ваша уникальность — и благословение, и крест, который вы будете нести до конца своей жизни. Одиночество лишь спутник, которого вы вольны взять с собой или оставить.
Вы упоминали, что видите мертвых и говорите с ними. Вы видите среди них вашего отца? Это же он научил вас рыбачить? Сходите с ним на реку еще раз и поговорите, на этот раз как равные. У вас сильный моральный компас, он подскажет вам решение на чаше его весов. Низвержение или прощение? Напишите мне, к чему вы придете.
Когда-то я открыл для себя веру, и в ней — новый источник силы. Там, где обычный человек боится боли и страданий, я вижу утешение и смирение. Пропустите веру через себя, мой друг, и вы обретете покой, в котором вам было отказано смертными. Их поступок — грех, а грехи наказываются. Вы накажете их, мой друг?
Бог не менее жесток с неверными, так почему же вам должна быть уготована участь грешника, а не его карающей десницы? Может, потому что его заветы были неправильно прочитаны? Как вам кажется?
искренне Ваш,
Г.
П.С. Ваш запах стал чище и вкуснее и приносит мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Думаю, что не ошибусь, приняв это за ответ.
Доктор Лектер,
Как бы мне ни нравились наши пространные беседы, боюсь, на этот раз мне понадобится ваш совет. Еще до вашего заключения одно время газеты пестрели статьями о Миннесотском Сорокопуте, которого так и не поймали, и он залег на дно. У меня есть подозрения, что он снова взялся за старое, но, пока местная полиция свяжет исчезновения девушек и дело двухлетней давности, погибнет кто-нибудь еще. Я не могу этого допустить.
Вот, что я узнал (не спрашивайте, как, я все равно не отвечу, скажем, у меня есть друг, который непреднамеренно служит источником информации). Всего известно двенадцать жертв, но тело нашли только одной. Ее звали Элис Николс, вскрытие показало, что у нее был рак печени. У всех девушек один рост, вес, бледная кожа, каштановые волосы. Похищает в пятницу, чтобы девушек не хватились до понедельника. Душит быстро, и, как он думает, с состраданием. Накалывает на оленьи рога, за что и получил прозвище Сорокопут, как птичка, которая насаживает свою добычу на ветки деревьев. Он рисковал всем, возвращая тело Элис Николс в ее спальню. Он заложил в ее раны панты, пытаясь возместить ущерб, который нанес. Он не смог воздать ей почести. Из-за ее болезни.
Я думаю, он их ест.
Он как Вилли Вонка, а девушки его шоколадки, и я не могу найти его золотой билет, спрятанный под фольгой.
Если я прав, то жертв уже пятнадцать.
С уважением,
ваш друг.
П.С. Я выбрал прощение.
П.П.С. Я пожалею о своей просьбе?
Нэшнл Тетлер от 4 мая 1977
Мой дорогой Пан,
Как бы мне ни хотелось назвать вас по имени, вы слишком осторожны, чтобы допускать такую ошибку. Это одновременно раздражает и восхищает меня в вас. Зовите меня Ганнибал. Я не думаю, что теперь нам необходима излишняя формальность.
Вам не нужен мой совет, вы просто осторожничаете. Не даете себе погрузиться в Сорокопута полностью. Что вас удерживает? Страх? Каннибализм? Где стоит ваш маяк, ваш якорь, когда вы погружаетесь в темные воды чужого сознания?
Ну же, подумайте, ответ на поверхности. Если ваш убийца Вилли Вонка, зачем ему золотой билет, когда он хозяин Шоколадной Фабрики, и весь шоколад принадлежит только ему? Или уже нет? Вы заберете ее у Вилли?
Он видел их. Как они смеются, как двигаются, как они похожи на нее, его прекрасную дочь. Так где же он мог их встретить?
Больше всего меня интересует, что вы сделаете с его семьей, когда найдете его? Заклеймите позором? Или оставите в неведении? Нужно ли им ваше спасение, мой дорогой друг?
искренне Ваш,
Г.
П.С. Засунуть голову в пасть льва требует бесстрашия и доверия. Обещаю, что съем вашу голову с должным уважением.
Доктор Лектер,
Ганнибал,
ФБР все же вспомнили, что должны стоять на страже порядка, и очень не вовремя вмешались в мои дела. Агент К. вызывает восхищение своим упрямством и несгибаемостью, как и его протеже агент Ласс. Это же она вас поймала? Удивительная женщина, чем-то похожая на таксу, которую я однажды подобрал на улице. Та же сообразительность, чутье, бесстрашие и охотничий азарт.
Они нашли семью Сорокопута, но не его самого, так что о деталях скоро станет известно в Нэшнл Тетлер. Я знаю, что вы хотите спросить. Что я с ним сделал?
Я воздал ему почести, как он того и хотел. Вопрос о каннибализме отпал сам собой, я полагаю.
К сожалению, судьба и репутация его семьи теперь на совести агента К., который не разбирает средств в достижении цели. Совсем скоро жена и дочь Сорокопута попадут под зоркий взгляд общественности, их прополощут в сплетнях так же, как и вас, Ганнибал. И готов отдать руку на отсечение (конечно же, не свою), что Джек воспримет их позор, как плату за избавление, и только мысль о том, что вы несколько лет водили его за нос и кормили человечиной, усмиряет мой гнев.
Мой якорь давно исчез в тумане, а Миннесотский Сорокопут теперь частый гость в моем доме и голове. Кажется, вы, доктор, — самое постоянное и несокрушимое, что есть в моей жизни.
Боже, как ужасно жалко это звучит.
Я напоминаю себе слепого, который впал в зависимость от вашего зрения. Мне нужен от вас перерыв, Ганнибал.
с уважением,
Ваш друг.
П.С. Я знаю, что, читая мое письмо, вы улыбаетесь.
П.П.С. Я тоже, но по другой причине. Прощайте.
Нэшнл Тетлер от 11 мая 1977
Мой дорогой Пан,
Прошу, прекратите корить себя за то, что наслаждаетесь нашим общением. Тот факт, что при личной встрече мы скорее всего попытаемся друг друга убить, не мешает нам вести цивилизованную беседу и получать от этого удовольствие. Мы же с вами взрослые люди, зачем отрицать очевидное?
Позвольте развеять ваши страхи. Та модель со слепцом, которую вы упомянули, на вас не работает. Вы прекрасно справлялись и без моей помощи, до начала нашей переписки вполне наслаждаясь своим уединением. Как, собственно, и я. Для того, чтобы впасть в зависимость такого рода, человек должен чувствовать, что ему себя недостаточно.
Как мне показалось, вам себя хватает с лихвой. Особенно учитывая хождение гостей в ваш разум — прошенных или нет. Но как бы вы или я ни наслаждались нашей самодостаточностью, у нас есть потребности. Еда и сон. Вы же не вините себя за то, что выпили воды, когда испытывали жажду?
Мы можем игнорировать наши не первостепенные потребности, но от этого они никуда не денутся, и потребность быть понятым, увиденным другими и принятым — абсолютна естественна.
Вы понимаете меня?
Другое дело, что у вас из-за вашего расстройства слишком слабые внутренние границы. Вы боитесь раствориться в более сильной личности — например, во мне. Если бы рядом был кто-то такой же настойчивый, вроде Д. Кроуфорда, вы бы зависели от него и его мнения практически полностью, не в состоянии разделить свои желания и чужие.
Отсутствие в вашем воспитательном процессе матери сделало вас еще более уязвимым. Вы не чувствуете себя в безопасности, а я вам эту безопасность предлагаю открыто и умышленно. А потому больше всего вы боитесь не меня, а себя, потому что хотите быть зависимым. Вы также боитесь, что я разрушу вас изнутри, порабощу и буду использовать как доказательство своей власти, буду управлять вашими поступками и чувствами.
Потому что вы зеркало, а у зеркала нет себя. Только тот, кого оно отражает.
Должен признать, столкнись мы при других обстоятельствах, я бы сделал все от себя зависящее, чтобы вы как можно дольше не догадывались, кого отражаете, пока не смогли бы отразить никого, кроме меня. Вы были бы моим сокровищем, дорогой друг. Тем, от чего я никогда бы не смог отказаться. Такая связь — обоюдоострый меч, и оба конца ранят, пока не отпустишь.
Мое личное, магическое зеркало. Из меня бы вышел отличный злодей для сказки, вы не находите?
И вот здесь я провожу границу, мой дорогой друг. Вы вольны решать и развиваться самостоятельно, но вы также можете в любой момент написать мне, и я вам помогу, не требуя ничего взамен. Вы свободны, как я уже говорил, расправить крылья, лететь и быть счастливым.